Алана Гебремариам рассказала о неловкой встрече с Марией Колесниковой

Интервью, записанное в Вильнюсе, появилось на ютуб-канале PLACOÜKA.

О нахождении в СИЗО

Алана вспоминает, что, в отличие от других, она получала мало писем. В самом начале она поняла, что письма не будут доходить.

«Мне явно дали понять, что есть какое-то решение от разных служб и чтобы я не ждала. Но ведь ты все равно ждешь. Я ждала писем, пыталась добиваться, очень сильно ругалась с администрацией, писала заявления, ходила на разные разговоры. Но на самом деле это не дает никакого результата. Некоторым осужденным по политическим статьям приходило десять и более писем в день, а мне — одно-два письма за две или три недели».

Причину этого девушка объясняет тем, что «КГБшники, зная мой портрет как человека и анализируя его еще до моего задержания, просто понимали, что для меня это важно. Поэтому решили таким образом на меня давить».

Находясь в СИЗО, Гебремариам сильно ругалась с начальником оперативного отдела: «Я не могу молчать, когда вижу, что людей унижают, лишают элементарных прав, и когда не дают оказать медицинскую помощь, когда человеку плохо, хотя такие навыки у меня есть, и я могу это сделать».

Прессинг, по словам девушки, был психологический. В камеру к ней садили «разных сумасшедших», которые бросались на нее, не давали спать, кричали. Из-за таких людей Алана начинала голодовки, ставила ультиматумы. В какой-то момент девушка хотела, чтобы ее поместили в карцер, чтобы этих людей рядом не было.

Но, с другой стороны, было много людей, которые были действительно крутыми, добрыми, которые положительно повлияли на ее становление как личности. «За таких людей я благодарю Бога, вселенную», — говорит Алана.

Приветствие Пальчису

Будучи в СИЗО, Алана пыталась передать привет Эдуарду Пальчису.

«Это был момент, когда все мои были на прогулке. Я была в следственной части у адвоката. Потом меня забирал сотрудник. Он мне сказал, что, хотя это нельзя делать, он может меня довести к моим во дворик на прогулку. Такие предложения случаются крайне редко. Я согласилась.

Мы впервые пошли через мужской корпус, где в тот момент сидел Эдуард, кажется, в камере 46. Когда мы проходили возле этих камер, я начала кричать «Пальчис! Выходи!» И я уже слышала, как из камер начали смеяться ребята. Сотрудник, разумеется, начал на меня злиться и кричать.

Но я впервые там проходила и для меня было важно обозначить и Эдуарду и остальным, кого я знала, что никто не забыт, что мы все помним о них. Но у меня не было времени, чтобы им какой-то качественный месседж озвучить». Понятно, что на прогулку я уже не попала. Но мне было приятно (хотя я не знаю, услышал ли Пальчис), что ребята взбодрились».

Колония

Пребывание в колонии было гораздо сложнее. «Система там более жесткая.

Там есть различные инструменты влияния на осужденных. И администрация, и осужденные, которые работают на администрацию (таких много), делают все, чтобы все знали, чем ты занимаешься, какие из правил внутреннего распорядка нарушаешь, чтобы ты не мог чувствовать себя в бытовом плане комфортно, — рассказывает Алана.

— Поэтому в колонии было намного сложнее вписаться в эту систему и успокоиться после СИЗО, которое меня очень сильно эмоционально утомило. Я приехала в колонию и уже знала, что на меня заведено другое уголовное дело. Мне было трудно смириться и трудно было понять, что все будет происходить больше, чем два с плюсом года.

Но пришлось искать силы и возможности, где-то себе на горло наступить, чтобы пытаться общаться с людьми, которые там работают, чтобы добиться улучшения условий для людей, которые там сидят».

Неловкая встреча с Марией Колесниковой

Алана отбывала срок в той же колонии, что и Мария Колесникова. Она вспоминает о неловкой встрече с ней:

«Это был конец рабочей смены. Я работала на первом этаже, а Маша на втором. Меня очень разозлила моя бригадирша. Я уходила со смены с таким настроением, что готова просто убивать. И я пыталась открыть дверь, чтобы выйти с фабрики. А Маша в этот момент спускалась со второго этажа. И я со всей силы ударила ей или по голове, или по корпусу.

Я не знаю, потому что в этот момент у меня все перед глазами проскочило. Она отлетела, начала очень сильно смеяться, когда увидела, кто это сделал. Мы уже вышли из цеха. Она шла впереди нас с подругой. Я извинялась, что так случилось. Типа столкнулись экстремист с экстремистом.

Моя подруга тогда начала кричать на все фабрику: «Внимание-внимание. «Советская Белоруссия» пишет на первой полосе: «Алана Гебремариам изменила свои взгляды, решила убить лидера демократических сил Марию Колесникову».

Маша сказала, что все ок, что это случайность».

Жизнь после освобождения

После своего освобождения осенью прошлого года Алана пыталась пройти ординатуру и вернуться в специальность стоматолога.

«Текстового отказа у меня не было. Но на словах мы обсудили с людьми, работающими в комитете здравоохранения, что они не могут меня взять, так как все такие лица, как я, согласовываются с людьми там (показывает вверх — НН). Позже мне позвонили и сказали, что это невозможно. Потом я искала разные варианты работы.

Меня не брали даже с заявлением центра занятости. Мне отказали в должности медстатиста и медрегистратора. Сказали, что у меня не среднее специальное медицинское образование. Я показала документы, что у меня выше, но это разный уровень. С высшим образованием нельзя работать медстатистом или медрегистратором в поликлиниках», — рассказывает Алана.

Девушку взяли в IT-компанию, где ей очень нравилось: «Теплые, добрые, близкие по интересам и ценностям люди. После колонии мне этого не хватало». 

Алана вспоминает, что где-то в конце весны этого года начался прессинг:

«На меня вышли разные люди. У меня уже была информация, что ГУБОПиК недоволен тем, что я так мало отсидела. Они знают, что на меня заведено другое уголовное дело.

Они даже в колонии хотели меня перевести со статуса свидетеля в подозреваемые. А там уже другие сроки. Это были слухи. Но ты все равно пытаешься жить. Есть слежка, внимание, но я очень хотела остаться в Беларуси, быть с семьей, поддержать мать».

Новое задержание

В конце весны Алану задержал КГБ.

«Они преследуют свои интересы — хотят уничтожить любой общественно-политический потенциал человека, его индивидуальность. Чтобы репутационное возвращение в любое общественное, политическое поле было невозможно.

Поэтому они меня задержали и пытались развести на разные вещи, типа интервью, сотрудничество. Но благодаря разным людям, которые потом подключились, мне удалось потянуть время, и потом уехать из Беларуси».

Девушка считает, что это была попытка ее сломать, так как человек, вышедший на свободу, не хочет больше сесть. «Одно — когда к тебе приходит в колонию Следственный комитет и говорит, что у тебя новая статья и ты можешь сесть на 12 лет, и другое, если ты на свободе, прошло только полгода.

Ты не успел отойти и начать жить, а тебя снова хотят закрыть. Я была готова даже сесть. Но так получилось, что они отпустили и дали время подумать».

Алана отмечает, что у нее был запрет на два года выезда из страны. «Если ты выходишь из колонии, то тебе дают справку, что твой временный невыезд из Республики Беларусь снят. Но по факту, как я узнала от знакомых, которые проверили через базы, для меня запрет не был снят. Кроме этого, когда я пошла становиться на учет 2 декабря, мне дали справку, что я невыездная».

Как утверждает девушка, она выехала из Беларуси в июне с помощью «Байсола».

О родителях

По словам Аланы, ее родители — обычные люди. Мать — белоруска с польскими корнями, отец — эфиоп. Они вообще не связаны с политикой.

«Можно сказать, что они аполитичны, не поддерживали никакую сторону, не были за то, чтобы я начинала работать в каких-то общественных организациях, участвовать в политических движениях. Так сложилось, что у нас с ними разные взгляды. Мы даже периодически пытаемся не обсуждать политику, потому что это сложный в нашей семье вопрос.

Я их очень люблю, уважаю. Они мне помогали и помогают постоянно. Но сложно бывает понять друг друга, потому что у нас абсолютно разное мировоззрение, разные ориетиры в жизни. Они, наверное, где-то жалеют, что меня так воспитали, потому что я всегда пыталась поставить общее благосостояние выше своего, что и привело к тому, что я оказалась в тюрьме, в каком-то нестабильном положении. Любой отец, любая мать, как мне кажется, хочет для своего ребенка счастливой жизни и стабильности».

О детстве

Алана рассказала, что с самого детства понимала, что не такая, как все. И родители тоже предупреждали, что к ней будет больше внимания.

Девушка вспоминает, что столкнулась с буллингом в школе.

«Мальчики отыгрывались на мне. Были оскорбления. Придумывали какие-то песни, чтобы меня зацепить. Свастику рисовали в тетрадях. Могли стул оттянуть, чтобы я на пол рухнула, могли дразнить по дороге к дому с камнем или куском льда, чтобы бросить и напугать».

Девушка отмечает, что такой опыт оставил отпечаток, и она над ним работала и работает. «Какие-то комплексы, травмы. Я на них не концентрируюсь, но понимаю, что это проявляется в жизни. Я работаю над этим сама и с помощью специалистов. И пытаюсь жить, как обычный человек»»

Как пришла в активизм

Как вспоминает Гебремариам, она всегда была достаточно активной. Ей хотелось вкладывать свои знания, мысли во что-то полезное для общества. Но это не получалось. В университете был БРСМ, профсоюзная организация, но настоящего самоуправления не было. Девушка выступала с разными инициативами, но к ней не прислушивались.

Ее приобщение к активной общественной деятельности состоялось в начале 2018 года:

«Однажды я листала ленту Вконтакте и увидела проект объединения белорусских студентов (ОБС). Это был проект Академии студенческого лидерства. Я пришла, прошла отбор. И с этого все началось.

ОБС дал толчок для того, чтобы прийти в общественный сектор, заниматься молодежной политикой, защитой прав студентов и молодежи < … > Потом уже я волонтерила, делала свои мероприятия, стипендию Аркадия Смолича при поддержке различных партнеров».

Планы на будущее

В конце интервью Алана Гебремариам рассказала о своих планах на будущее.

«Для меня один из основных вопросов, хочу ли я свою дальнейшую жизнь связать с медициной. Находясь в Беларуси, я чувствовала себя не на своем месте, потому что я не приношу пользы людям, не помогаю людям и не участвую в общественной жизни Беларуси. Не могу помочь ни добровольцам на Украине, ни своим коллегам или незнакомым людям, ни политзаключенным. Хотя опыт у меня есть и понимание, как работает пенитенциарная система.

На данный момент я понимаю, что, находясь в Беларуси, я отошла от всех дел, и мне не хватает того существенного, важного, что делало мою жизнь полноценной, целостной, в чем-то счастливой.

И на данный момент я буду продолжать свою деятельность в общественном секторе, буду заниматься вопросами политзаключенных. Но я не могу сказать конкретно, не соберусь ли через полгода поступать и подтверждать свой диплом. Мне нужно время, чтобы решить».

Читайте еще:

Представитель Тихановской по делам молодежи — подозреваемая по делу о массовых беспорядках

«Расистские оскорбления меня не задевают». Афробелоруска, которая идет в депутаты, — о политике, молодежи и белорусском языке

• 119
• 0
• 5
• 8
• 7
• 19
• 24
• 0