«Уезжал из колонии на «химию» — по громкоговорителю транслировали мои песни». Легенды беларусского регги Botanic Project о творчестве на зоне и «аполитичность»
В 2021 году одна из самых заметных белорусских регги-групп Botanic Project, основанная Андреем Богомоловым и Климом Моложавым, отметила 15-летие. Пять из них группа существовала, пока последний был в тюрьме, осужден по наркотической статье, теперь же ребята вынужденно продолжают творчество в Украине.
12.02.2022 / 20:36
Поговорили с ними о сложностях эмиграции, матных стихах для (и про) милиционеров на зоне, регги как протест и новые альбомы.
Андрей Богомолов и Клим Моложавый.
«Бывало, за два дня — три концерта, но на высоком уровне нам уже переставали выдавать «гастрольки»
«Наша Нива»: С ноября вы живете в Украине. Что стало последней каплей, чтобы уехать?
Андрей: Оно накапливалось долго, с выборов. Хотя даже раньше. Для меня последней каплей стала история Саши Богданова (Папы Бо), она меня просто подкосила. Было такое ощущение, будто пули уже свистят возле уха.
При этом мы до последнего не собирались никуда сваливать, нам достаточно комфортно было в Беларуси в целом да и в финансовом плане. Тем более, мы — молодые родители. Но тут встал вопрос выживания группы: два недоделанных альбома на руках.
Сработало творческое самосохранение, так как хотелось выпустить новый материал, а мы понимали: в сегодняшних беларусских реалиях не сможем это сделать в полной мере.
Кроме того, прошли обыски у родителей, в молодечненской квартире, где я не жил. Я даже не знаю, в рамках какого уголовного дела. Формулировки звучали так, будто я свидетель в деле с какими-то баллончиками, разрисовкой стен, но я им не верю.
Клим: Я пострадал от системы в свое время, так сказать, когда это не было настолько хайповым еще. Мне за 30 граммов марихуаны дали 9 лет (в 2016 году суд признал Клима Моложавого виновным в распространении наркотиков: у него нашли 40 граммов гашиша и 17 граммов марихуаны. Музыкант получил 9 лет усиленного режима, но вышел на свободу в феврале 2021-го, благодаря амнистии и УДО — прим. «НН»). Когда вышел, начал сразу с Андреем разговаривать насчет эмиграции.
Еще на зоне мечтал уехать, поклялся, что сделаю это, потому что изнутри увидел систему и ожидания чудес в моем сердце не было. Может, у кого-то они были в 2020-м году, но у меня лично — нет. Я понимал, где живу, в классе 10-м уже, когда с учителем истории ссорился. А в 2020-м на кону было: или его система умирает, или драться до конца.
Когда весь движняк с выборами начался, я на «химии» досиживал. С телефона мог читать определенные новости. Сюрпризов не было: режимная машина долго выстраивалась, и система МВД у нас очень сильная.
«НН»: Со стороны выглядело, что дела после освобождения у вас пошли хорошо: концерты одни за другим, когда Клим вернулся в строй. Это все было, чтобы накопить денег на отъезд?
Клим: Ну, мы действительно зарабатываем музыкой, на заводах не работаем. Да и давно не играли вместе. Накопилось много новых песен, новых идей — как у меня, так и у Андрея. Был творческий голод, и он здесь даже актуальнее финансовой стороны.
Немало музыкантов на тот момент уже уехало из Беларуси, и так получилось, что из этой субкультуры, андеграунда осталось не так много групп. И мы играли каждую неделю, бывало за два дня три концерта. Жаловаться не приходилось, но на более масштабном уровне нам уже перестали выдавать «гастрольки»: например, на день рождения «Репаблика» нам ясно сказали, что»ботаники» играть не будут, на фестивалях нас вычеркивали. Звоночки, короче, поступали.
Но в душе мы не эмигранты, конечно. Я пытался в Канаде пожить. Мы с Андреем тоже играли в Европе на улицах: за два месяца в Голландии уже ныли просто, хотели вернуться домой. Мы хотим жить на своей земле.
«Едем, анекдоты рассказываем, а тут на границе говорят: «Ты невыездной из Беларуси — возвращайся домой»
«НН»: У вас давно в репертуаре были песни о том же «усатом диктаторе, который надоел», а в Беларуси черные списки для музыкантов — не дело последних дней, но вас это все как-то миновало.
Андрей: Да, не знаю, в связи с чем. Мы всегда были в альтернативном движняке, никогда не лезли с общественными лозунгами напрямую, просто старались делать качественную музыку. А 2020 год показал, что все разделились, и тут уже нельзя было оставаться в стороне.
По сути, мы против любой власти как таковой, но конкретная власть в Беларуси показала себя таким образом, что тут сомнений, как относиться к ней, быть не может.
«НН»: После выборов почти все участники группы прошли через административные наказания, как я понимаю?
Андрей: Больше половины — да, каким-либо способом этот опыт испытали в свое время.
Клим: В первую очередь, мы — музыканты, как говорил Андрей. Я вообще аполитичен до последней клетки. Но опять же, если конкретно есть черное и белое, ты должен выбрать какую-то сторону. Как люди света мы не сомневались, что выбрать.
Хотя есть в группе люди, которые еще меньше хотят как-то обозначать себя — жесткие, на их взгляд, предложения из моих тюремных текстов, которые войдут в новые альбомы, попросили немного поменять.
«НН»: Вы писали,что выехать из Беларуси у вас получилось не с первого раза, почему?
Клим: это связано с ошибкой в системе МВД. Я с «химии» ушел по УДО. Из списков невыездных меня должны были убрать, но почему-то в системе это не отображалось. И на украинско-российской границе мне сказали: «Ты невыездной из Беларуси — возвращайся домой». Было очень «весело». Мы ехали с одной беларусской группой в микробусе: они на гастроли и мы заодно. Едем, анекдоты рассказываем, и тут такой сюрприз. А у нас сумки, инструменты.
Пришлось пешком километров пять идти в холод, пока начал ловить интернет, а потом на такси уже до Гомеля.
Через дня два меня убрали из базы невыездных —пришлось немного пошуметь в инстанциях разных, и мы выехали со второй попытки, хотя не без сложностей тоже.
Андрей: Когда последнего пограничника минули, выдохнули конкретно.
Клим: В Украине мне пока очень нравится, несмотря на то, что здесь хватает проблем — финансовых, в первую очередь. Но учитывая, что происходит в Беларуси… Ехать туда сейчас — нужно быть самоубийцей.
Украинский состав Botanic project сегодня — это Клим, Андрей и недавно присоединившийся к команде барабанщик Вано, который переехал в Киев из Донецка. Фото: Timsun
«НН»: Ваши дети и бывшие жены остаются в Беларуси?
Андрей: В перспективе лично мне хочется перевезти ребенка за границу.
Я не хочу, чтобы сына в школе вместо вахтера встречал милиционер, а потом их водили фотографироваться с новой Конституцией или на минутку «ненависти» в актовом зале.
Клим: Мы с бывшей женой общаемся, прорабатываем на лето вариант, чтобы они приехали на каких пару недель погулять. Мы живем под Киевом, приблизительно в 40 километрах: здесь красиво, хорошо развитая инфраструктура для детей, две речки, лес, пляжи.
«НН»: Вы писали, что когда переехали, вас окутали заботой, это про диаспору или про кого-то еще?
Андрей: Здесь много людей можно упомянуть, но в первую очередь — это человек, который нас сюда пригласил и помог с жильем — Максим Мостовой, наш друг.
У нас не хватало аппаратуры, чтобы стримы делать нормально, проводов, роутеров, и совершенно незнакомые люди предложили прислать. Или вот было: держите вам картину из музея современного искусства, или вот вам матрас, стулья, столы. Беларусы, например, закрывают офис в Киеве — предлагают забрать мебель.
Даже посуда в квартире, которую мы снимаем с Климом, это от людей, которые нам встречаются на нашем украинском пути. Мы очень всем благодарны.
Теперь для участников группы открыт сбор, чтобы дать им возможность не отвлекаясь на другие дела закончить альбомы.
«Ситуация с наркотиками показала, кто чего стоит: друзья, которые предали, жена, которая ушла…»
«НН»: Клим, что было самым тяжелым в адаптации в жизни на свободе после пяти лет тюрьмы? Сейчас это ждет многих беларусов: первые политзаключенные после 2020-го уже освобождаются.
Клим: Я стал по-другому относиться к людям. Ситуация, которая произошла, раскрыла карты и показала, кто чего стоит в моей жизни — друзья, которые предали, жена, которая ушла… Остались единицы, родные и близкие — считанные люди.
По выходу было сложно довериться кому-то — ты становишься жестким и черствым после беларусской зоны. Внутри накапливается очень много едкого сарказма — кажется, мало что тебя может удивить. У меня появилась девушка (Клим познакомился с ней в колонии по переписке, после они встретились на «химии» — Прим. ред.). Но не смог с ней жить, быстро — разбежались. Плюс с дочкой непросто контакт восстановить: ей было 3,5 года, как меня посадили, а тут сразу 9 — отвыкла. Нет прежних отношений, возвращаем коммуникацию и по сей день. Я и выпивал первое время из-за всего этого… Но уже получше, год прошел.
Я видел в зоне разное: были люди, которые совсем не приспособлены к той жизни. Внутри должен быть какой-то стержень, чтобы выдержать. На моих глазах, случалось, люди угасали морально конкретно.
«НН»: Что вам помогло не угаснуть? Музыка, как я понимаю?
Клим: Спорт, музыка, книги, пачка «Винстона». Я за год на свободе распустился, веса набрал. А на зоне сбросил почти 50 килограммов, играл в футбол, баскетбол. Никогда не подумал бы, что могу пробежать 12 километров, а преодолевал их почти ежедневно. Там были свои радости: сходить купить халвы в отоварке, например.
И, конечно же, у меня был доступ к гитаре, музыке, клубу.
«Подошел начальник колонии — и тянет мне, зеку, руку пожать»
«НН»: Вы в одном интервью рассказывали, что записывать песни и даже передать видео с записью на свободу вам разрешил начальник шкловской колонии. Каким образом у вас наладились хорошие отношения с администрацией?
Клим: Тут как-то сработал человеческий фактор, хотя не хочется нахваливать кого-то, потому что в шкловской колонии умер Витольд Ашурок, как мы все знаем.
Но на тот момент начальник пришел на какой-то день открытых дверей, на концерт, и услышал песню «Далеко», которую я написал для дочери. Потом он подошел и начал расспрашивать, сам ли я написал, спросил, как группа наша называется. И тянет мне руку пожать, а там вокруг другие зеки, милиционеры — я вообще не понял: мне? Руку? Начальник колонии? И я на этом сыграл: сняли видео с песней за несколько дублей, начальник сам все отсмотрел и разрешил передать диск на свободу через знакомых. Андрею диск в Минск и привезли.
Мама моя и сегодня говорит, что лучше ничего не слышала от «ботаников», для нее это особая запись. Конечно, уникальный случай с записью. Ведь обычно на зоне жесткая дисциплина: шаг влево — расстрел.
Первые 1,5-2 года я только разбирался, как там существовать, потом стало проще. За счет того, что я — музыкант, у меня, конечно, в целом было больше привилегий. Писал еще, например, различные матные стишки про милиционеров. Про отдел режимный несу в опереддел — они хохочут до слез. Потом режимнику даю почитать-тот говорит: «Тебе п***а». Но скоро позовет и просит про опера что-то написать.
Когда я уезжал на «химию», был этап с карантина — на громкоговорителе, где зарядку объявляют, транслировали мои песни вообще на проводы.
«Смотивировало количество написанного в тюрьме за пять лет для новых альбомов»
«НН»: Был какой-то план, договоренность, что делать с группой, пока Клим в тюрьме? Как вы оцениваете эти пять лет для группы?
Андрей: В 2016-м была такая ситуация очень стройная. У нас было много планов — почти был готов альбом, отдельно должен был запускаться еще один проект с рэп-песнями. Были приглашения на классные фестивали в Украине и других местах. И после летом 2016-го это перечеркнулось.
Первое время была такая растерянность, никто не понимал, что делать. Пару месяцев любое творчество было на паузе. Много усилий уходило на волнения, передачи, новости, сбор подписей, замену адвокатов…
Последнее судебное заседание состоялось зимой, и со временем мы подсобрались — какая-то связь появилась с Климом через письма, позже он и звонить мог. Начали доделывать недоделанное: выпустили альбомы «Сказка» и «Сторона Б». Вокалы Клима реанимировались с телефонов, диктофонов. Чистили все от шумов, пытались складывать все пазлы, чтобы выпустить работу.
У Botanic Project есть некая суперспособность к самосохранению: у нас же и составы менялись, и Клим в Канаду уезжал на год, и на паузу деятельность ставили — всякое случалось, но мы всегда как-то возрождались. И сейчас почти тоже все с нуля будем поднимать и верить, что получится.
Клим: Смотивировал я Андрея в том числе большим количеством написанного в тюрьме за пять лет — около 79 песен и стихи. Мы отбирали только очень долго, что войдет из этого в альбом. Сейчас он уже на стадии сведения — там будет 13 треков.
Фото Евгении Куницкой.
Готовим еще один альбом в рамках проекта с другим названием Vedro — такой джазовый урбан-хип-хоп с саркастическими и неформатными текстами. Проект тоже на стадии доработки — нужно причесать, найти деньги на сведение и, я думаю, что ближе к лету вы обе пластинки услышите.
«НН»: На одном из стримов вы сказали, что это будет ваш лучший альбом за 15 лет, чем же? Андрей: Я говорю так каждый раз (смеется — Прим. ред.).
Клим: Но с точки зрения музыки и концепции — это действительно так, мне кажется. У нас были успешные песни на «реанимации» и в первых альбомах, но в целом чтобы сказать, что альбомы были удачные, без косяков, то нет. Но посмотрим на реакцию людей.
Андрей: Часто бывает, что наше мнение по поводу песен радикально отличается от голосования и опросов.
Клим: Наши любимые песни всегда не в тренде. Их почти никогда не заказывают.
«Регги всегда было музыкой протеста, это не про дреды, солнце и пальмы»
«НН»: За 15 лет в какой момент чувствовали свою наибольшую звездность?
Андрей: Не сказал бы, что у нас был такой момент, когда все — мы супергруппа. Может, это как раз хорошо, потому что это не испортило нас. Но были времена, когда в 2012-м, после «реанимации» мы ездили в большие туры, месяцами, по 30 концертов. Хорошо зарабатывали на сольниках. Нас ждали и на Урале, и в Сибири.
Клим: Круто приехать в Барнаул и второй раз клуб собрать!
Андрей: Когда мы были организаторами больших фестивалей успешных, тоже было приятно, когда на них приходило по 1,5-2 тысячи человек, это очень вдохновляло.
Клим: В Москве с 2011 по 2016 мы сделали 10 больших регги-фестивалей. Питер с Минском чуть хуже шли, но и в Минске на «Да!Бро!»собирали тысячу человек — для субкультурной музыки у нас это очень хорошо.
«НН»: У вас есть ответ, почему в, мягко говоря, несвободной стране, сформировалась достаточно сильная регги-сцена?
Андрей: Это как иммунный ответ среде. Регги всегда было музыкой протеста, это не про дреды, солнце и пальмы. Это про какой-то сознательный выход за пределы сложившихся основ.
Клим: Есть такой термин у регги-движняка — «Вавилон». Как состояние ума. Люди же живут стереотипами, как их научили по каким-то методичкам, родители воспитали или в школе, церкви рассказали, как жить. Дали определенную модель поведения в обществе, из своего опыта.
Но важно не потерять свою уникальность в жизни, хотя нам и навязывают определенный стиль жизни. Не быть роботом или копией другого человека. Мы об этом пели. Наши песни протестные, но они больше о духовном.
Фото Евгении Куницкой.
«НН»: Насколько сложно вам завоевывать украинскую публику? Нет страха, что придется, в конце концов, пойти на другую работу, чтобы себя обеспечивать?
Андрей: Теперь музыканты не так привязаны к месту, как раньше. И зарплата идет со стримингов, с прослушиваний на разных площадках. Тем более, коронавирус заставил перенастраиваться на онлайн-рынок.
Мы вот недавно сделали в Киеве регги-фестиваль в беларусском пабе «Торвальд». Публика весьма своеобразна здесь, тусовка похожа на питерскую. Большей части нет дела ни до кого.
Сложно поэтому очень собрать всех вместе, что-то структурировать. Мы до последнего не понимали, сколько людей придет к нам на фестиваль, потому что предпродажи были не очень, но в целом получилось неплохо. Мы еще не со всеми коллегами познакомились, тем более.
Надеюсь, доделаем альбомы — выпустим, презентуем и после уже будем анализировать, как нам быть.
Клим: Да, в любом случае нужно смотреть, какая будет на все реакция. От этого зависит наш заработок и дальнейшие перспективы.
В Беларуси мы жили за счет музыки. У Андрея еще джазовый проект был, который кормил его и семью — по пять выступлений на неделю. Он очень востребованный джазовый музыкант, и представляете, как тоже было непросто отказаться от этого куска хлеба. Здесь пока Андрей ничего не ищет по джазу, ведь нашей работы много. А там, если что, придется играть джаз, а я в диджеи пойду.