Священник Георгий Рой — о доносах на него, молитвах за Россию, которые присылали сверху, надеждах на Вселенский патриархат и страхе привыкнуть к несвободе
«Когда было насилие на Окрестина, мы ежечасно звонили в колокола нашего собора. Это ужасно раздражало чиновников от религии». Отец Георгий Рой — выдающийся священник и отец четверых детей. В прошлом настоятель Гродненского кафедрального собора, он недавно перешел в Константинопольский патриархат. «Наша Ніва» выслушала его историю.
10.04.2023 / 14:44
Исторический момент: впервые в новейшее время белорусские православные священники перешли из-под юрисдикции Московского патриархата под омофор Костантинопольского патриарха, под которым белорусское православие было до XVII века.
Переход осуществили два авторитетных священника: протоиерей Георгий Рой и иерей Александр Кухта. Они обратились к Патриарху Константинопольскому Варфоломею с просьбой принять их под свой омофор, так как по соображениям совести они не могут находиться в юрисдикции Московского патриархата.
44-летний протоиерей Георгий Рой был доцентом Минской духовной академии, в Гродно он был настоятелем сначала древней Коложи, после — Покровского кафедрального собора.
30-летний иерей Александр Кухта — самый популярный православный видеоблогер Беларуси, автор канала «Батюшка ответит» с 47 тысячами подписчиков.
Оба в 2020-м осудили фальсификацию выборов и массовые репрессии, а в 2022-м — войну в Украине.
Этот шаг двух белорусских иереев может стать важным в эволюции белорусского православия.
Мы спросили у отца Георгия Роя прежде всего о реакции на их шаг и решении патриарха Варфоломея у верующих внутри Беларуси.
«Люди воспринимают мой шаг с вдохновением»
«Думал, будет больше негативной реакции на переход. На личном уровне очень многие люди меня поздравляют, некоторые воспринимают этот мой шаг с воодушевлением, — говорит отец Георгий Рой. — Кто-то не понял меня, потому что сейчас пропаганда русского мира сделала из Константинопольской церкви страшилку. Некоторые, и это было предсказуемо, отреагировали крайне враждебно и не стесняясь в эпитетах.
Спокойно к этому отношусь. Верую в единую церковь, ни с кем не разделялся, просто перешел под пасторскую и каноническую власть другого предстоятеля церкви. Те, кто принадлежит к Русской православной церкви, для меня по-прежнему братья и сестры, но с теми, кто оправдывает и благословляет войну, я радикально не согласен и считаю это отступлением от Евангелия. Знаю, что большинство в Белорусской православной Церкви не приемлет войну и насилие, хотя и не может об этом заявить».
Сколько таких людей, по оценкам Георгия Роя, воспринимают его шаг «с воодушевлением»? Сотни? Тысячи? Десятки тысяч?
«Я хорошо знаю настроения среди духовенства и мирян православной церкви, — говорит отец Георгий Рой. — Там много людей, которых глубоко не устраивает имеющееся положение вещей. Все это держится только благодаря репрессивному аппарату. Едва лишь подует даже самый слабый ветерок свободы, многие будут поражены масштабами явления. Человек может долго терпеть, но и выброс энергии впоследствии будет гораздо сильнее».
Другим священникам отец Георгий не берется раздавать советы и призывать присоединяться.
«У каждого свой жизненный контекст и обстоятельства. Сам по себе переход в другую юрисдикцию не делает тебя ближе к Богу. Через такой шаг можно избежать определенных проблем и коллизий, но само по себе это не делает тебя лучшим или худшим. Где бы человек ни был, все зависит от его совести», — отвечает отец Георгий.
Как отец оценивает Синод Белорусской православной церкви?
«Синод Белорусской церкви составляют разные люди с достаточно широким спектром взглядов. Есть там несколько убежденных сторонников «Русского мира», а другие принимают существующую ситуацию такой, как она есть, и соответственно этому выстраивают свой modus operandi».
«Когда ты говоришь, что Беларусь — отдельное государство, ты для них сразу подозрительный»
«Насаждение русского мира идет из патриархии, от ближайших советников патриарха Кирилла, — рассказывает отец Георгий.
— Уже давно идет пропаганда, что Беларусь и Россия — единый народ. Также стали присылать молитвы для чтения на службах, это якобы молитвы за мир, но они так сложены, что ты якобы молишься за мир глазами Российской Федерации.
Не читал этих молитв, так как не согласен с их содержанием. Основные церковные спикеры тоже сейчас за русский мир, то есть так или иначе это тебя догоняет.
С другой стороны, нет возможности работать над тем, чтобы в жизни православной церкви стало больше белорусской культуры. Белорусского языка в церкви и так было немного, но и в тех кругах, где он был, его постепенно приглушают. Если ты сейчас говоришь, что любишь Беларусь, белорусский язык и культуру, ты не попадаешь в мейнстрим.
До недавнего времени в определенной мере в церкви можно было высказываться, но с началом войны пошло директивное насаждение идеологии русского мира. Для церковной иерархии признак того, что ты свой, — это когда ты активно транслируешь идеи, что Беларусь и Россия — единое целое, что мы вместе в одном окопе. А когда ты говоришь, что Беларусь — отдельное государство со своей культурой и красивым языком, сразу попадаешь в разряд подозрительных людей.
Считаю, что Белорусская православная церковь должна была бы выполнить миссию по сохранению белорусского языка и культуры, внести свой вклад. Не делать вид, что у нас тут что-то белорусское, а дать возможность поддержать белорусскую культуру, но об этом нет даже и речи.
И мне кажется, церковь не должна жить как армия, если есть приказ и ты выполняешь его, не думаешь о том, согласен ты или нет.
Церковь — это совесть, Евангелие, нравственная оценка и реакция на то, что вокруг тебя происходит. В церкви важна соборность, когда никто ничего строго не диктует, а церковь собирается и обсуждает вопросы вместе, и община их решает», — говорит отец Георгий.
О 2020. «То, что многие не сказали о недопустимости насилия, тоже проявление жестокости»
«Это был год великой надежды, великой скорби, год, когда я понял, что Беларусь может быть очень жестокой.
С одной стороны, мы увидели действия силовых структур Беларуси, слишком жестокие по отношению к общественным структурам страны. Видели Окрестина, смерть Романа Бондаренко, других погибших. Но жестоко было и то, что многие люди, может, и были шокированы, но не отреагировали на это должным образом. Погубили, побили людей? Ничего, я живу в своем маленьком мире. То, что белорусское общество в своем большинстве не сказало о недопустимости насилия, тоже проявление жестокости, но немного другое.
Частично это из-за страха, частично из-за нашей белорусской привычки «моя хата с краю». В небольшой степени, возможно, это из-за затуманенности пропагандой. Но факт остается фактом: многие люди просто равнодушно посмотрели на Окрестина и его жертв. И это, пожалуй, наибольшая трагедия. Конечно, многие мужественно прошли и проходят испытания, несут последствия того, что они попытались остановить происходящее. Но оказалось, что их усилий недостаточно.
Настроения среди верующих? Эта среда ничем не отличается от среза общества. Очень много людей было вдохновлено переменами, были те, кто эти перемены категорически не принимал. Очень сильно чувствовалось противостояние этих двух групп.
Я тогда выступал за честные выборы и против насилия. Кто-то горячо поддерживал, а кто-то говорил, что отец Георгий полез в политику и занимается не тем, чем надо, что надлежит чтить власть и власть дана нам Богом. Но я не лез в политику, не агитировал ни за одного из кандидатов и не высказывался ни за одну из действующих сил. Я говорил о Евангелии.
Был на тот момент настоятелем кафедрального собора в Гродно. Среди моих прихожан, людей, за которых я ответственен, были члены избирательных комиссий, те, кто занимал какие-то должности. Я, как священник, сказал обычную вещь — то, что выборы должны быть честными.
Мы, как христиане, должны действовать по Евангелию, то есть справедливо, и отец лжи — дьявол. Каждый раз, когда мы лжем, мы становимся на его сторону.
Когда началось насилие, я, как священник, сказал, что так не должно быть. Это нарушение Божьего закона, данного людям, мы не можем это принять и поэтому это осуждаем. Объяснял людям, что это не вопрос политики, что суть нашей веры — не принимать насилие. Но для некоторых христиан, включая епископов и священников, оказалось, что наша вера — это говорить только о религиозных вещах, об абстрактной духовности, которая ни к чему тебя не обязывает. А мне кажется, что если ты христианин, твоя вера должна проявляться и в обычной жизни, и тогда ты не можешь пройти мимо, когда издеваются над человеком и пытают его.
Не знаю, как себя чувствуют те христиане, которые спокойно смотрят на примеры того насилия, которое было у нас в 2020-м году, на происходящее в Украине. У меня такое ощущение, что у нас какие-то разные религии, как будто мы читаем разные Евангелия.
Мы были вместе в одной церкви, исповедовались, причащались, читали одни молитвы. Как могло случиться, что для людей, которые вели обычную христианскую жизнь, стало возможным оправдывать насилие и войну, и даже горячо за это выступать?
В Евангелии Христос говорит: «rто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее…» Такой привлекательной была стабильность, что думали, зачем нам та свобода.
Многие смеялись над людьми, которые напоминали о свободе и боролись за нее. И что в конце концов имеет белорусский народ? Та стабильность сыпется на глазах. Ни свободы, ни стабильности.
Хотели сберечь жизнь свою и потеряли ее. Вырастили чудовище, которое сейчас сами боимся.
Чего не сделали вожди духовные? Побоялись свободы, бросились в объятия государства, меняя этот великий дар на льготы и преференции. Золотым блеском куполов прикрывали нарушение правды и закона», — говорит отец Георгий.
«Один священник призывал солдат идти и убивать женщин и детей»
«Был уволен мой епископ, владыка Артемий. Пришел новый епископ, принес новые порядки и атмосферу. Из собора, где я служил, ушло множество прихожан, которых я знал. Видел, что вместо них в храме появились приверженцы русского мира — те люди, которые не слишком уважали владыку Артемия.
Понял, что в этот новый приход я никак не вписываюсь. Попросился, чтобы меня перевели в деревню, чтобы иметь возможность спокойно служить, так как это было время неимоверного давления, провокаций и клеветнических публикаций обо мне и других священниках. Мой уход дал мне определенную степень свободы: был в деревенском храме со своей общиной, руководство было далеко.
В финансовом плане стало очень тяжело. Меня направили в очень маленький приход — он состоял только из одной деревни, и та была на 75% католической. Но мы очень подружились в этой Квасовке с людьми, я вернулся к семейному делу и занялся пчеловодством, читал онлайн-лекции. Приходили какие-то пожертвования, и на жизнь семьи хватало.
В 2020-м году к нам домой приезжала милиция, перепугали детей, так как у нас висел бело-красно-белый флаг. Нас попросили его снять, я писал объяснительную. Но больше на меня давили чиновники от религии, разные уполномоченные, наставляли «не лезть в политику». Также в телеграм-каналах пытались меня дискредитировать, думаю, более десяти раз обо мне там писали, но это абсолютно не работало. А иногда и работало наоборот, так как люди хорошо понимали, почему меня на этих ресурсах полощут.
Полагаю, что за мной достаточно пристально наблюдали. Много за что можно было ко мне придраться, но, слава Богу, он меня как-то сохранил от действительно брутальных форм преследования и давления. Например,
в 2020-м году, когда было насилие на Окрестина, мы ежечасно звонили в колокола нашего кафедрального собора, когда убили Романа Бондаренко, мы также звонили в колокола. Это ужасно раздражало чиновников от религии. На Пасху 2021 года у нас были ворота с бело-красно-белыми лентами, которые символизируют Христово воскресение, и кто-то ночью их сорвал.
Взгляд на жизнь церкви нашего нового владыки, архиепископа Антония, кардинально отличается от того, который был у владыки Артемия.
Читайте также: Бывший архиепископ Гродненский Артемий: Как хочется умереть так, чтобы не было стыдно, что я священник!
Поэтому Антоний и пришел, что кому-то казалось, будто при владыке Артемии здесь правят националисты и зреет бунт, и новый епископ повел дела по-новому.
В общем, потрясения в церкви начались с ковидом. Кто-то в общинах был за строгие санитарные меры, кто-то говорил, что вы маловерны и нельзя такими быть. Потом были послевыборные события, и разделение в общинах стало сильнее, а война закончила этот процесс мировоззренческого разделения. На санитарные меры и выборы можно было еще посмотреть по-разному, а когда началась война, люди окончательно заняли ту или иную позицию. И теперь они могут приходить в один храм молиться, но это две группы, которые между собой взаимодействуют номинально.
Очень многие испытывают моральный конфликт, что Русская православная церковь оправдывает агрессию России против Украины, что некоторые священники радуются, когда летят ракеты и разрушают украинские города. По интернету разлетелось видео, где один священник призвал солдат идти и убивать женщин и детей, так как говорят, что и в их образе может быть демон. Но церковная иерархия никак не реагирует на это: никого не наказывает, не говорит, что так нельзя делать, что священнику недопустимо говорить такие ужасные вещи. А когда священник призывает к миру и осуждает войну, он сразу становится баламутом, его наказывают. Люди все это видят и понимают, что христианская нравственность фактически перевернута», — говорит отец Георгий.
«Мне было страшно, что могу привыкнуть жить в несвободе»
«Так чувствую, что один из величайших даров Бога — это дар свободы, и мне очень тяжело, когда меня ее лишают. Понимаю, что такое ответственность, послушание своему епископу и церкви. Но когда братские взаимоотношения заменяются канцелярщиной и принуждением, когда тебе не дают свободно говорить и решать, из тебя делают марионетку, я так жить не могу, просто задыхаюсь.
Я много путешествовал, имею много друзей-священников в разных православных церквях. Мы беседуем, они рассказывают об условиях в своих церквях, и я знаю, как в Константинопольской, Сербской, Польской церквях выстраиваются взаимоотношения между священством и епископством. Почти нигде нет жесткого вертикального принуждения и армейского порядка. Поэтому я и подал прошение о принятии меня в клир Константинопольского патриархата, так как знаю, что в этой церкви есть традиция христианской свободы, связанной с ответственностью.
Конечно, были сомнения. Очень трудно менять привычный образ жизни, выходить из зоны комфорта. Мне было страшно, что могу привыкнуть жить в несвободе, принять это как данность. Также были сомнения, ведь выходил из привычной системы взаимоотношений, уезжал и вывозил свою семью в другую страну (у отца Георгия четверо детей. — «НН»), сомневался, сумею ли их прокормить.
Насчет юрисдикции сомнений было немного, так как атмосфера внутри Русской православной церкви очень изменилась к худшему, почти к невыносимому. Поэтому сделал выбор:
пусть лучше я здесь буду в какой-то неизвестности о будущем, но буду свободен, чем останусь там и буду вынужден принять несвободу для себя и своих детей.
Мне было страшно думать, что мои дети могут усвоить несвободу.
Переживал, ведь в школах все-таки идет пропаганда: были разные спецкурсы, преподносящие историю в определенном ракурсе, пропагандистские мероприятия, на которых обязательно нужно быть детям.
Все показывало, что чем дальше, тем хуже. Было очевидно опускание железного занавеса, и от одной мысли, что он рано или поздно может опуститься на очень долгое время и ты окажешься по российско-белорусской стороне, становилось страшно.
Написал прошение в отпуск, и епископ Антоний был не слишком расстроен моим решением выехать из страны.
Сначала шла речь о том, что я буду служить в Германии, в одной из церковных структур Московского патриархата. Мы собирались туда ехать с семьей и уже выехали за границу, но потом поняли, что дети очень тяжело переносят адаптацию к зарубежью, поэтому решили остановиться в Вильнюсе.
Я давно знаком с литовскими священниками, которые перешли в состав Константинопольской церкви. Спросил, есть ли у меня возможность присоединиться к ним, и они похлопотали за меня.
Написал прошение о переходе в состав клира Константинопольской церкви, и патриарх Варфоломей его рассмотрел за несколько дней, пришел положительный ответ.
Быть священником для своих людей — это большая радость. И, честно говоря, я очень рад, что сложилось все так, как сложилось», — говорит отец Георгий.
У отца Георгия четверо детей.
«Арендуем квартиру. И это самая большая статья расходов. Пока мы не имеем постоянного источника доходов. Я и жена ищем работу», — говорит отец Георгий.
«Искусственный интеллект не заменит любви, доброты, сострадания»
Какова роль и место церкви, религии в эпоху искусственного интеллекта, секвенированного генома, в условиях, когда все меньше сфер мы относим к «воле Божьей»? Священник рассуждает о вере ХХІ века.
«Очередной этап технологического развития на самом деле меняет только внешнюю среду и информационный фон, а человек остается тем же, — говорит отец Георгий. — Искусственный интеллект не заменит любви, доброты, сострадания и не сделает человека счастливее.
Он даже вряд ли поможет в поиске смысла человеческого существования. Развитие технологий, наоборот, предельно ставит вопрос о сущности человеческого бытия, о человеке как таковом. Развитие религиозной жизни может идти по двум главным направлениям.
Первый путь — скрываясь от жестокой технологической реальности многие будут уходить в мир иллюзорной религиозности, которая и создается человеческим сознанием, чтобы было куда спрятаться. Это своеобразная психологическая реакция. Такие верующие всегда склонны к теориям заговоров, консерватизму, крайнему аскетизму, мифологическому мышлению.
Второй путь — путь глубокой и осмысленной религиозности, попытка поиска трансцендентных смыслов бытия человека и мира, мистический, а не магический поиск Творца. Меня не пугает культ гедонизма и то, как многие, особенно молодые люди ему отдаются. Я знаю, что плотью человек наедается очень быстро, а затем приходит поиск того, что выше плоти. Религия не будет массовой. И это хорошо», — говорит отец Георгий.
«Самостоятельно выстраивать свою жизнь»
«Сейчас мы с отцом Александром Кухтой планируем создать белорусский приход в Вильнюсе. Это будет белорусскоязычная община, и мы ищем для нее помещение — речь не о классической церкви с куполами, а скорее о зале, где мы будем собираться на службы. Также планируем там устраивать какие-то встречи. Возможно, придумаем что-то для детей — или воскресную школу, или развивающий центр. Думаем устраивать социальные проекты и сотрудничать с белорусами мира, выстраивать с ними отношения и поддерживать нашу культурную среду, чтобы мы сохранили за границей свою идентичность», — говорит отец Георгий.
Литовские священники Вселенского патриархата, насколько известно, будут служить в церкви на Лукишках. Пустят ли туда белорусов?
«Мы со священниками-литовцами принадлежим к одной церковной структуре. И нет никакой проблемы молиться вместе, или там в Лукишках служить белорусскую литургию. Однако, наше намерение — арендовать помещение в центре города, где наша белорусская община могла бы самостоятельно выстраивать свою жизнь.
В пасхальную ночь состоится первая белорусская литургия в Лютеранской кирхе. А потом найдется помещение, которое мы будем использовать на постоянной основе».
Отец Георгий рассуждает, будут ли присоединяться к Вселенскому патриархату другие священники в других городах, где много белорусов-эмигрантов, и где брать здания для службы.
«Процедура изменения канонической юрисдикции достаточно сложная. Думаю, наша ситуация может подтолкнуть ряд священников также обратиться к Вселенскому патриарху с просьбой присоединиться к Константинопольской церкви. И нужно будет смотреть, где, в каких городах могут возникнуть новые белорусские православные общины.
Белорусы Польши имеют возможность молиться по-белорусски в одном из приходов Польской православной церкви. Белорусы других европейских стран посещают храмы других юрисдикций, но очень много наших соотечественников, которые хотели бы иметь возможность молиться по-белорусски в своей белорусской общине. Теоретически, такие общины могут обращаться к Вселенскому патриарху с просьбой дать им священника-белоруса».
Просим священника поделиться мыслями о будущем. Перейдет ли Белорусская православная церковь из Московского патриархата во Вселенский? Если да, то каков правильный способ действия, чтобы прийти к этому? Что могут делать люди внутри Беларуси и диаспора для этого?
«Прогнозы на будущее очень неблагодарное дело, тем более, когда речь идет о Церкви.
Церковь — Христово наследие, он направляет ее жизнь. Но должно быть движение и со стороны человека. Поэтому все православные белорусы, которые заботятся о своей культуре и языке, должны приложить максимум усилий, чтобы Белорусская церковь была белорусской не только по названию, а по наполнению своей жизни и сущности. И тут уже нет разницы, где ты находишься и к какому патриархату ты принадлежишь. Промышление Божие и история расставят все на свои места.
Сейчас будущее нашей страны зависит не только от нас, но и от тех глобальных смещений, которые мы наблюдаем. Совершается некая тайна Божьего промысла в истории человечества и в истории белорусского народа. Все не зря. Даже то плохое, что мы видим в Беларуси, те проблемы, которые люди познают в эмиграции, все это Господь стремится исправить к лучшему, к победе над злом.
Изменения случатся тогда, когда наш народ и на родине, и в эмиграции накопит достаточный потенциал добра и правды, которые необходимы для победы».
***
Больше о канонической стороне присоединения к Вселенскому патриархату можно прочитать тут: По всем канонам: почему автокефалию дает константинопольский патриарх и тут: Андрей Кураев: Церковно-правовая база для белорусской автокефалии уже подготовлена .
Два выдающихся белорусских православных священника перешли во Вселенский патриархат
Почему у патриарха и епископов бело-красно-белые ленты на мантиях и гербах?