«Кагэбист в черных кожаных перчатках задавал вопросы, и когда я не отвечала, начинал меня душить»
В апреле 2022-го Алеся Буневич, директор вильнюсского магазина А2.print, приехала в Беларусь. Она должна была спасти людей от преследования, но сама оказалась в когтях силовиков, где пережила пытки удушением, встретила Тихановского и переписала от руки «Зеленую милю». «Наша Ніва» выслушала историю Алеси.
07.07.2024 / 18:25
Алеся Буневич. Фото: «Наша Ніва»
«Все удивляются человеческой активности в 2020-м, а мы это проходили в 2010-м»
Алеся родом из Молодечно. Девушка заинтересовалась политикой еще в старших классах школы — в 2006-м, во время «Площади», но тогда следила за событиями онлайн.
Ее первый большой митинг состоялся на Дзяды в 2007-м. Тогда же девушка поступила на истфак БГУ, где сама среда способствовала развитию белорусской культуры. На президентских выборах-2010 Алеся была в команде кандидата Андрея Санникова, и о том опыте она говорит с восторгом:
«Была классная команда, мы искренне верили, что наш кандидат на самом деле может победить. Все удивляются человеческой активности в 2020-м, а я не удивляюсь, ведь мы это проходили в 2010-м, когда невероятное количество людей ставило подписи за Санникова. Когда мы приезжали в Столбцы или Дзержинск и ходили по квартирам за подписями, были единичные случаи, когда люди не ставили подпись.
Площадь-2010? Конечно, я даже есть в фильме БТ («Площадь. Железом по стеклу». — «НН»), потому что у меня была яркая шляпка, трудно было ее не заметить. Мы с подругами были возле ступенек Дома правительства, видели провокацию с битьем стекла и то, как протестующие присоединились к ней. Мы немного получили дубинками, потому что были в первых рядах. И первый раз столкнулись с тем, как парни убегают и не обращают внимание, что перед ними девушки, они просто отталкивали и распихивали нас, а мы понимали, что сзади подбираются с дубинками. У нас были с собой аптечки, пришлось одному парню в толпе бинтовать голову».
Тогда Алеся с подругами сумела сбежать от силовиков, а в последующие дни наблюдала за административными судами, стояла в очередях с передачами на Окрестина. В 2011-м девушка выходила на молчаливые акции в Минске и Молодечно — тогда ее в первый раз задержали, все обошлось предупреждением.
В 2011-м Алеся встретила будущего мужа, активиста Олега Метелицу, у них родился сын Константин, но интереса к активизму она не потеряла.
«У меня был баллончик с краской, и из-за этого мне угрожали, что все граффити в Молодечно будут мои»
Вскоре после выборов-2020 Метелица уехал в Литву, Алеся с сыном остались в Беларуси. В феврале 2021-го ее с группой других лыжников задержали в лесу под Молодечно. Она вспоминает, что это должно было быть событие «для своих», с чаем и угощениями, и у некоторых из его участников была при себе национальная символика.
«Через 10 минут после прибытия нас задержали. Мы стояли внизу под горой, и с горы шла черная толпа силовиков — это было ужасно. Успела только сказать по телефону, что завтра меня не будет на работе: я работала в туристическом агентстве.
Просидела 2-3 суток до суда, и мне присудили 25 базовых. У меня был баллончик с краской, я хотела на снегу нарисовать сердечко. И мне угрожали, что из-за этого все граффити в Молодечно будут «мои». Пришлось выплатить этот штраф, потому что нужно было уезжать в Вильнюс», — рассказывает Алеся.
В мае 2021-го она в вышла замуж в Литве за Олега Метелицу. Первое время в эмиграции было сложным, вспоминает Алеся, она много скучала по родной стране. А через несколько месяцев вместе со знакомой начала разрабатывать свой бизнес-магазин изделий с национальной символикой «А2.print»:
«Сначала мы начали делать для себя миленькие брелоки и другие мелочи с орнаментами, потому что было оборудование. А потом решили попробовать это делать массово, тем более что в Вильнюсе появлялось все больше белорусов, я чувствовала это и по школе сына, и по количеству людей на акциях у посольства, поэтому мы увидели потенциальный спрос. Первый маленький магазинчик появился у нас в феврале 2022-го в вильнюсском спальнике, сейчас мы работаем в центре.
Алеся в своем магазине. Фото: «Наша Ніва»
Когда началась война, стало нужно себя идентифицировать — мол, мы не поддерживаем происходящее со стороны России. На своем авто я залепила красно-зеленый флаг бело-красно-белым, и мы поняли, что на эти наклейки бешеный спрос. Мы отправляли их по всей Европе, были заказы даже в Канаду. Появились магниты и наклейки на авто, футболки — когда люди начали таким интересоваться, мы стали расширять ассортимент».
«Человек в черных кожаных перчатках задавал вопросы, и когда я не отвечала, начинал меня душить»
В апреле 2022-го Алеся приехала в Беларусь. Причин было несколько: прошел год со смерти матери, нужно было решить вопросы по машине. Но, признается девушка, у нее была и другая цель:
«Я ехала и потому, что должна была смотреть место для людей, которые переходят границу. Это были абстрактные люди, нужно было делать что-то вроде разведки. А потом решили, что можно кого-то и переправить. Казалось, что может пойти не так? Я просто страхую людей, я была в пограничной зоне, но ничего не нарушала. Но КГБ решил провести свою операцию».
Алеся считает, что ее задержание может быть связано с самими «рельсовыми партизанами», с тем, что они пошли на сотрудничество с КГБ и от их имени осуществлялась спецоперация силовиков. Девушка подчеркивает, что у нее нет к партизанам никаких претензий.
Ее задержали в пограничной зоне Гродненской области, прямо на дороге:
«Успела написать мужу, что происходит что-то странное. Проехала одна машина, вторая, потом машина развернулась и покружила, вторая машина вернулась, и силовики из второй меня задержали. Ребята в той машине спросили дорогу, я подумала, что это, скорее всего, те самые, кто мне нужен. Начала им что-то говорить, они выскочили и схватили меня.
Схватили, посадили между собой в машину, начали немножко бить по ребрам и угрожать ножом, чтобы дала пароли от телефона. Я тогда не понимала, кто это, но в какой-то момент начала осознавать, что я в центре какой-то операции. Они поняли, что мое задержание в каком-то смысле сорвало им планы, они не смогли добиться своих целей и снять нужную картинку — кажется, им нужны были кадры с литовскими пограничниками».
Алесю привезли на поляну в лесу, устроили очную ставку с другим задержанным. А потом начался допрос, и девушка признается, что эти воспоминания много времени не давали ей спокойно жить:
«Меня в жизни никогда не били, а здесь избивали так, что непонятно было, как так можно. Там были удары электрошокером, точечное избиение по ребрам и ногам, и самое сложное и жестокое: человек в черных кожаных перчатках задавал вопросы, и если я не отвечала, то душил, пока не потеряю сознание.
Это повторялось несколько раз, и в какой-то момент я подумала, что эта поляна станет последним местом, где меня видели живой, и никто даже не узнает, где меня закопали. От меня требовали сведения, которых я не знала: спрашивали, «где другие террористы», «кто еще в вашей банде». Какой банде? Вы что, пьяные?
Далее Алесю привезли в Гродненский КГБ на «беседу» без адвоката, девушка пробыла там где-то до трех часов ночи. На следующий день был 8-часовой допрос, а потом допрос на местности — то, что кадры из него использовали в пропагандистском фильме на БТ, для Алеси было сюрпризом.
В том фильме ее на всю страну объявили террористкой. Алеся отказалась давать пропагандистке Ксении Лебедевой комментарий для фильма, и та легко это приняла, но силовики просто наложили свой комментарий на кадры с ее допроса на местности.
«Для меня главное — что моя совесть чиста. Из-за меня никто не сел, я никого не подставила, все, что я должна была говорить в рамках следственных действий, никому не навредило, так как те люди, о ком я говорила, находятся за границей. Также за год до этих событий вышел классный фильм «Ящик Пандоры», и я пересказала им все то же, что было в том фильме», — рассуждает девушка.
«Тихановский не опускает руки, так почему я должна?»
Сначала Алеся проходила по делу бобруйских «рельсовых партизан», которое вел могилевский КГБ, поэтому ее увезли в могилевский ИВС. Она признается: не представляла, что через два года после выборов может быть такое отношение к политзаключенным.
«Ночью могли по пять раз будить, ты должен подбежать к кормушке и сдать рапорт — кто ты и по какой статье обвиняешься. Мне до конца не предъявили обвинение, но я должна была говорить, что у меня статья — терроризм. Были бесконечные голые шмоны. Меня задержали во время менструации, и это было отдельное издевательство — не давали гигиенических средств, даже бумагу. В какой-то момент сказала, что не буду с ними разговаривать, пока они не предоставят все, что мне нужно.
Меня сначала допрашивали в КГБ. Тебя привозят в светлое красивенькое здание с классным ремонтом, на каждом этаже там бюст Феликса Эдмундовича, ты ходишь в нормальный туалет. А потом тебя возвращают в ИВС, и там к тебе просто как к животному относятся, и это молодые девушки. Тебя раздевают, осматривают с унижением, толкают», — вспоминает она.
Алеся рассказывает, что ее шантажировали безопасностью сына, предлагали подписать разрешение на вывоз сына из Литвы — мол, тогда ей дадут до суда домашний арест и уменьшат срок. Пытались выманить из Литвы ее мужа.
Спрашивали также о том, связана ли Алеся с «Байполом». Но представители «Байпола» публично говорили, что не знают девушку, и это, считает она, могло ей помочь. В СИЗО она, чтобы скоротать время, переписала от руки «Зеленую милю», а также собирала «народный фольклор» — песни, которые пели другие заключенные, тюремные стихи.
Статью Алеси в итоге переквалифицировали — она считает, что это может быть связано с позицией «Байпола». Вместо обвинения в терроризме она получила обвинение в умышленном незаконном пересечении госграницы, а это означает намного меньший срок. А саму девушку перевезли в Гродненскую тюрьму №1 — в Гродно вели ее дело и присудили ей 3,5 года заключения, которые после амнистии превратились в 2,5 года. Она восприняла это как что-то фантастическое.
В этапе на Гродно Алеся ехала вместе с Сергеем Тихановским:
«Я проходила мимо него в туалет. Должна была что-то ему сказать, и не нашла ничего лучшего, как «Привет от экстремистов Молодечно!». Просто дура, как можно было такое ляпнуть?! Возвращаюсь, и он спрашивает, по какому я делу прохожу. А я еще не отвыкла от своей статьи по терроризму, так и говорю ему, такая девочка в очочках и с косичками — терроризм!
Он был похудевший, с осунувшимся лицом, у него был землистый цвет лица. Если бы не голос и разговор о деньгах за диваном, я бы его, наверное, не узнала. Это был день его рождения, 18 августа, его этапировали в крытую тюрьму в Жодино. Для меня эта встреча была классным знаком, что все будет хорошо. Сергей очень боевой, хотя и смотреть на него было больно, но внутренняя мощь чувствовалась в разговоре с конвоирами, который я немного слышала. Он не опускает руки, так почему я должна?»
«Видишь, как в глазах людей гаснет надежда на досрочное освобождение»
Гродненскую тюрьму Алеся вспоминает как место с ужасными условиями. Это здание старого монастыря, камеры — маленькие кельи с невысоким потолком, размером где-то 2,1 на 2,3 метра. Почти везде в камерах пол из старых досок, в которых кто только не живет.
Девушка переступила порог женской колонии 15 февраля 2023-го. Первой, кого она там увидела, была журналистка Екатерина Андреева, и Алеся снова восприняла это как хороший знак. Заключенные обменялись улыбками, девушка вспоминает, что Екатерина была очень похудевшей.
В колонии Алеся провела больше года и освободилась 3 мая 2024-го. Она старалась как можно меньше общаться с администрацией и сотрудниками, ни о чем не просить и не вступать в конфликты.
Алеся говорит, что по состоянию на март в гомельской колонии было около 140 политзаключенных. Среди них все больше женщин с большими сроками:
«Чем ближе к концу твой срок, тем больше ты радуешься, что сейчас это закончится, но надежда на досрочное освобождение для тебя разбивается. Ты видишь, как она гаснет в глазах людей, которые там остаются. Осенью выйдет последняя волна тех, кто получил небольшие сроки, и останутся так называемые дальнобои, у которых сроки от шести лет. Только от глобальных изменений зависит, когда у них истечет срок, потому что верить в то, что каждая из них досидит, просто страшно. Таких много, и я боюсь, что эта тенденция будет продолжаться.
В последнее время заезжали девушки за финансирование экстремистской деятельности, это от шести лет. Я два года еле выдержала, а такие сроки — это не укладывается в голове. Ты делаешь доброе дело, отправляешь донаты на помощь, и потом за это сидишь. В каком-то смысле это направлено на то, чтобы тот, кто донатил, начал ненавидеть людей, которым он помогал, потому что из-за этого он сидит».
Девушка вспоминает, что ей говорили: мол, выйдешь – и все забудешь. Но она уверена, что такой опыт она должна помнить.
Алеся вспоминает первый момент, когда она почувствовала, что находится на свободе. Это было через несколько дней после освобождения, в мае, в родном Молодечно:
«Часов в 11 вечера я вышла на улицу покурить, привычка осталась из колонии. То есть я вышла курить в 11! Можно выйти в халате, на небе звезды, и на них можно смотреть, я могу пройтись по двору — за двор мне нельзя, потому что с 10 часов вечера я должна быть дома по условиям превентивного надзора».
Чтобы решиться на эмиграцию, Алесе понадобилось больше месяца. Усилили условия надзора, стало известно, что девушкой снова интересуются, и тогда она обратилась в «Байсол» за эвакуацией, потому что из-за надзора не могла уехать другим путем. Белоруска выражает благодарность «Байсолу» за эвакуацию — она была сложной. И подытоживает свою историю:
«Неделю в Вильнюсе я впервые нормально сплю, чувствую себя в безопасности и наслаждаюсь тем, что жизнь продолжается. Только здесь, когда я приехала в Литву, обняла мужа и сына, увидела друзей и попала на работу, я поняла, что та часть истории для меня действительно закончилась. Сейчас, а не тогда, когда я переступила порог колонии и вышла на свободу, потому что тогда этого ощущения не было».
«Антошкина — это ад». Страшный монолог политзаключенной
Как в КГБ допрашивают с детектором лжи? Опыт белоруса