С сохранением авторитаризма, но без политзаключенных и репрессий. Возможно ли «возвращение в 2019 год»?
Освобождения политзаключенных в июле и августе — скорее всего, «пробные шары», чтобы посмотреть на реакцию и определить, следует ли делать дальнейшие, более существенные шаги. В демократических силах также на виду возникновение течения «возвращения в 2019 год». Есть определенные, хотя и косвенные и нечеткие, показатели того, что такое течение есть или формируется и в правящем истеблишменте Беларуси. Добьется ли партия «возвращения в 2019 год» во власти освобождения политзаключенных, чтобы закрепить результаты 2020 года в свою пользу, пишет на «Свабодзе» Юрий Дракохруст.
25.08.2024 / 15:53
Есть несколько событий последнего времени, которые могут свидетельствовать об определенных устремлениях власти пересмотреть нынешнюю репрессивную политику. Это некоторое смягчение риторики в адрес стран Запада, освобождение нескольких десятков политзаключенных, сведения от Юрия Воскресенского о возможности освобождения еще 900 заключенных, назначение на несколько ключевых должностей в госаппарате лиц пусть не более либеральных, но более гибких.
На каждый из этих факторов можно привести возражения, отметив противоположные тенденции в текущей политике: «голубиные» нотки в речах Лукашенко сменяются «ястребиными», а то и сочетаются в одном заявлении; 30 политзаключенных освобождают, а 70 новых сажают; слухи, как это обычно бывает со слухами, чаще всего не сбываются; появление на высоких должностях более гибких лиц не обязательно означает кардинальную смену политики.
Что означают последние освобождения политзаключенных?
Тем не менее жесты и шаги власти, перечисленные в начале, могут означать, что об изменении или коррекции подходов по крайней мере некоторые во власти рассуждают. Объяснение, что освобождение нескольких политзаключенных произошло под давлением Китая с подачи Польши, не выглядит убедительным. Китай — репрессивное однопартийное государство, у него самого много политзаключенных, с чего бы ему давить на Минск в этом вопросе? Тем более что Варшаву больше всего интересует освобождение одного политзаключенного — Анджея Почобута. А он как раз и не был освобожден.
Версия, что к последней волне освобождения политзаключенных привел последний пакет новых жестких санкций ЕС, выглядит «теплее». Хотя баланс — 30 освобожденных и 70 новых политзаключенных — не свидетельствует о том, что санкции так уж существенно меняют поведение режима, по крайней мере, в краткосрочной перспективе.
Но ссылка на санкции как причину освобождений, скорее всего, верна в широком смысле. Желание режима, чтобы санкции были уменьшены или отменены, и в самом деле один из главных факторов, через которые Лукашенко вообще может пойти на освобождение политзаключенных. Не то, чтобы санкции ставили его на колени, но они доставляют неприятности и создают стимулы сделать что-то, чтобы этих неприятностей не было.
И две волны освобождения политзаключенных, в июле и в августе, — это скорее «пробные шары», тесты, чтобы выяснить реакцию на возможное продолжение этой политики. Прежде всего реакцию Запада, но и номенклатуры, и Москвы, и демократических сил.
Партии «возвращения в 2019 год» в демсилах и во власти
Безусловно, во власти остаются, а возможно, и преобладают силы, которые считают, что от добра добра не ищут, что нужно продолжать жесткую линию на уничтожение всего живого и неотвратимую месть за травму 2020 года. Она может и остается доминантной, но уже не единственной. Разумеется, как в любой авторитарной системе, окончательные решения принимает диктатор. Но и он существует и действует не в вакууме, разные люди из его окружения нашептывают ему разное, и он сам чувствует разные импульсы, которые порождает политическая ситуация.
Здесь можно увидеть некую аналогию, симметрию с процессами, происходящими в демократических силах. В 2021 году общественный деятель, художник Артур Клинов заявил, что целью белорусского общества должно стать примирение, «возвращение в 2019 год». Одинокий голос Клинова никакими политическими силами поддержан тогда не был. Такая же судьба постигла и призыв к примирению, прозвучавший в последнем слове на суде над ним нобелевского лауреата Алеся Беляцкого.
Но ситуация в 2024 году изменилась — сейчас на виду четкие, организованные политические силы с определенной инфраструктурой влияния, которые фактически повторяют давние тезисы Клинова и Беляцкого. Добавляя и тот аргумент, что прежняя политика демократических сил привела в тупик, что цели той политики не были достигнуты и прежними средствами достигнуты быть не могут.
И здесь стоит напомнить, что и демсилы, и режим — это, между прочим, один белорусский народ. И процессы в них происходят схожие, включая и процесс переосмысления 2020 года и его последствий. Так и на властной стороне тоже в некотором смысле тупик.
Не в том смысле, что все валится и завтра повторится август 2020 года. На улицах нет не то чтобы сотен тысяч протестующих, но и единиц. Экономика работает, и иногда даже успешно, о чем свидетельствуют не только отчеты правительства, но и исследования независимых экономистов. Россия все белорусские потери от санкций и других невзгод заливает деньгами щедрой рукой. Упомянутый глубокий концептуальный кризис в демократических силах — свидетельство, скорее, того, что реальные угрозы меньше страхов.
А почему все же в некотором смысле тупик? Он такой, разумеется, не для всех. У силовиков и пропагандистов, «продавцов ненависти», никакого тупика нет, сейчас их «золотой век». Но для ответственных за экономику, для тех, кто практически осуществляет управление на местах, все не так и прекрасно. Состояние экономики хоть и стабильное, но увеличивается ее структурная уязвимость. Те же санкции все-таки действуют и давят. Зависимость от России уже превосходит уровень допустимого и безопасного. Далеко не все в госаппарате от этого в восторге.
В обществе сохраняется высокий уровень напряженности, попросту говоря, страстные сторонники и противники власти ненавидят друг друга. Это фиксируют и социологические опросы, но руководители на местах это чувствуют и без опросов, и лучше любых опросов. А это не очень комфортные условия работы. Управлять расколотым обществом — дело сложное.
Сам Лукашенко сталинских времен не застал: в сознательный возраст он входил в брежневскую эпоху. Аппаратчики моложе его росли также в брежневские времена и во времена перестройки. По крайней мере, многим из них не может нравиться возвращение в сталинскую эпоху. Здесь и вопрос личной безопасности — большевистский террор на определенном этапе, в результате логической эволюции, распространился и на самих большевиков. Нынешних белорусских чиновников совсем не манит перспектива попасть под топор террора.
Ну и тот террор имел серьезное идеологическое обоснование. Нынешний белорусский его не имеет. И главный фактор его мотивации, события 2020 года, все больше уходит в прошлое. И в глазах по крайней мере части чиновничества то, что ситуация до определенной степени стабилизировалась, скорее аргумент за изменение политики. Причем аргумент этот в рамках официального дискурса: мы победили, общество успокоилось — так зачем враждовать, зачем ненавидеть друг друга?
Проблема для власти — как закрепить успех 2020 года
И устремления этой части госаппарата можно описать той же формулой Клинова — «вернуться в 2019 год». Это же был авторитарный режим, во главе его стояла та же личность. Но жизнь была свободнее, взаимной ненависти больших групп белорусов одной к другой не было, отношения с Западом были приемлемыми. Жизнь подавляющего большинства членов госаппарата была тогда если не лучше, то спокойнее.
Убедительно доказать, что в белорусском истеблишменте есть четкая, очерченная партия «возвращения в 2019 год», задача непростая, если вообще выполнимая. В авторитарных режимах противоречия внутри них не выносятся на публику, не обсуждаются открыто. Кто при Сталине или даже Брежневе знал, о чем спорят члены Политбюро?
Кто при Лукашенко, например, во времена, когда МИД возглавлял Владимир Макей, точно знал, кто какую политику отстаивает наверху? Никто. Слухи, сливы, иногда дезинформационные, неопределенные интерпретации чьих-то двусмысленных слов.
Сейчас примерно то же самое. Вот ругает Григория Азаренка гродненская чиновница, лояльная лукашистка, участница провластных митингов в жарком августе 2020 года Светлана Варяница. Ссорятся в малопопулярных телеграм-каналах «вомбаты» и «сутулые» (взаимные оскорбительные прозвища «ястребов» и «голубей»). Что это означает? Может, и ничего. А может, это и есть отзвуки противоречий между партиями «возвращения в 1937 год» и «возвращения в 2019 год». Выяснится это только потом. А может, даже и потом не выяснится, а просто может поменяться политика в результате борьбы этих двух партий.
Здесь следует учитывать, что партия «возвращения в 2019 год» у власти — это не скрытые «змагары», не либералы и не адепты Европы. Там все — за укрепление существующей власти, за укрепление того, что они считают своей победой в 2020 году. Спор о том, как это сделать. Либо уткнуться в ту страницу и в некотором смысле продолжать в пыточных ГУБОПиКа уличные сражения четырехлетней давности. Либо перевернуть страницу, забыть про 2020 год, мол, ну было такое отклонение от нормы, а теперь давайте вернемся к норме — в 2019 год. Общество полностью успокоится, новый «мятеж» потеряет социальную почву.
В контексте второго подхода освобождение многих или всех политзаключенных выглядит как освобождение военнопленных после победы в войне. Они уже безопасны. И это эффективное средство улучшит отношения с Западом, особенно не зля Москву.
Есть и исторический опыт: на самом деле санкции и после 2006 года, и после 2010 года вводились с большим набором требований, среди которых были и свободные выборы, и настоящая демократизация. К этому санкции тогда принудить режим не смогли. Через несколько лет мы смогли добиться освобождения политзаключенных. Это было единственное, на что их отмену можно было обменять.
Критерий правоты — победа в политической борьбе
Выше было сказано об определенной симметрии споров в демократических силах и во властном истеблишменте. В частности, это воплощается в тезисе, который используется в спорах и там, и там, что вернуться в 2019 год невозможно. «Ястребы» во власти говорят оппонентам в своем лагере, что, если отпустить вожжи, то рано или поздно это породит новый взрыв, новый 2020 год. Николая Статкевича в августе 2015 года освободили одним из последних. Но в 2017-м он уже возглавлял протесты «нетунеядцев» в Минске. А в 2020-м пять лет отпущенных возжей сделали возможным выход на политическую арену Сергея Тихановского, Виктора Бабарико, Валерия Цепкало и Светланы Тихановской. И взрыв, который произошел после их появления.
Поэтому — только террор, только месть. Только ГУБОПиК держит крышку на ящике Пандоры, говорят адепты «возвращения в 1937 год».
Доказать правоту той или иной стороны в таких спорах невозможно, это не академическая дискуссия и не доказывание математической теоремы — это политическая борьба, столкновение воль, интересов и визий. А кто прав? Очевидно, тот, кто победит в этой борьбе.
О наличии такой борьбы могут свидетельствовать и несогласованные между собой, непоследовательные шаги власти — 30 политзаключенных освободили, а 70 новых посадили. Так а в чем же итоговое послание? А это послания разных личностей во власти, которые борются между собой. И противоречивый результат — это результат их борьбы.
Более вероятно, что так оно будет и дальше. Менее вероятной, хотя и с ненулевой вероятностью, выглядит победа партии «возвращения в 2019 год».
Еще один интересный вопрос — возможность альянса партий «возвращения в 2019 год» у власти и в демократических силах. Пока это представляется малореалистичным. Представителям соответствующего течения в демсилах пытаться сделать нечто подобное сейчас — это добровольно делаться кем-то вроде Юрия Воскресенского и Романа Протасевича. Но если соответствующая линия во власти достигнет каких-то заметных успехов, то такой альянс выглядит возможным.