Увидим ли мы фильм про взрыв в минском метро? 6

Не знаю, будет ли этот фильм, о котором сейчас так много спорят в Польше, показан в Беларуси. Вряд ли… Тут и деньги, как всегда… И другие соображения возможны. Но я бы хотел, чтобы у нас фильм, по-польски называющийся «Pokłosie» (в русском переводе — «Последствия»), если его все-таки покажут, шел под названием «Несжатое». Тоже, признаю, не лучший вариант. Но в слове «pokłosie» корневая часть — это «kłos», что в переводе означает «колос».

А «pokłosie» это то, что осталось на поле после уборки колосьев, после жатвы. В фильме Пасиковского это метафора, восходящая к самым больным проблемам польской национальной памяти.

Автор таких знаменитых триллеров, как «Демоны войны» и «Псы», Пасиковский не изменил своей жесткой манере и в новом фильме. О сюжете. Самое начало нашего столетия. После двадцатилетнего отсутствия из Америки приезжает в Польшу, в родную деревню Франтишек Калина. Он был вынужден покинуть страну незадолго до введения чрезвычайного положения из-за своей близости к диссидентским кругам. Вполне благополучный американский гражданин, Франтишек поселяется у своего брата Юзефа и вскоре узнает, что у того сложные отношения с односельчанами. Оказывается, Юзеф занят странным и осуждаемым земляками делом — он выкапывает еврейские надгробные плиты, которыми во время войны немцы мостили дороги, и устанавливает их на своем поле. Их уже несколько сот, этих мацейв с надписями на идише и иврите. Франтишек не одобряет этого занятия брата, но очень скоро начинает помогать ему в этом деле. Более того, в местном архиве он узнает о том, что многие добротные дома в их деревне и хорошие земельные участки, которыми владеют нынешние жители, ранее принадлежали евреям. И, наконец, перед братьями раскрывается страшная тайна, строжайшее табу в их деревне: оказывается, жившие здесь евреи не были уничтожены немцами — их

массовое убийство было делом рук односельчан-поляков. И самое горькое и тяжелое открытие: в этих убийствах активное участие принял их покойный отец.

Между братьями и без того были напряженные отношения, но это известие привело к драке между ними. Франтишек решает вернуться в Америку. В автобусе, который везет его из деревни, он узнает о том, что нечто страшное случилось с Юзефом. Возвращается и находит брата распятым в стодоле.

Не зря Мацей Стухр, исполнитель роли Юзефа Калины, в одном из интервью сказал, что перед просмотром этого фильма не худо выпить рюмку водки. Последние кадры сжимают горло. Хотя понимаешь, что односельчане Юзефа не могли совершить такое. Убить — вполне возможно, особенно по пьяному делу. Но распятие (ukrzyżowanie) человека в современной польской деревне — вещь фантастическая. Тогда что же это? Не знаю, как другие зрители, а я воспринял концовку фильма как метафору:

Юзеф стал искупительной жертвой за страшные грехи односельчан, подобно той, которую принес Иисус Христос. Вы, считающие себя католиками, обвиняете евреев в распятии Христа? И вот я, поляк, католик, иду на крест за ваши грехи.

Но, может быть, все эти мысли и догадки — только образная патетика. Потому что самое главное в поведении Юзефа — это то, что он, собирая еврейские надгробия, не руководствуется какими-то высокими соображениями. Он чисто по-человечески, на каком-то инстинктивном уровне чувствует, что

это плохо, не по-людски, не по-христиански, когда плитами с еврейского кладбища вымощены дороги и подворья, что нужно достойно относиться к памяти о погибших людях.

Он не предполагает, что в деревне все это воспримут с недоброжелательством, перерастающим в агрессию, что своей деятельностью он не только заставил испугаться односельчан за то, что у них могут отнять присвоенное ими в годы войны чужое имущество (в коммунистическое время это было невозможно, а теперь, когда Польша демократическое государство и член Евросоюза, рассмотрение исков истинных наследников вполне допустимо). Действия Юзефа не только разбудили старых демонов антисемитизма, но и напомнили о том, что казалось навсегда забытым, о чем не хотелось вспоминать — о преступлении отцов и дедов, убивших своих односельчан-евреев. Но где-то в глубинах совести жила и мучила нераскаянность в самом страшном грехе.

Фильм Пасиковского, конечно же, заставил вспомнить о невероятно острой и широчайшей полемике, разгоревшейся в Польше более десяти лет назад, когда вышла книга американского историка Яна Томаша Гросса «Соседи» о подробностях уничтожения (сожжения заживо) жителями расположенного между Ломжей и Белостоком местечка Едвабне более тысячи своих односельчан-евреев в июле 1941 года. И вот, как и десять лет назад, Польша кипит.

Одна сторона упрекает (это мягко говоря) создателей фильма «Pokłosie» в антипольскости, в клевете на польский народ, на польскую деревню, призывает вспомнить о вине перед поляками евреев, которые радостно встречали Красную Армию в сентябре 1939 года,

а в послевоенные годы служили в органах безопасности Народной Польши, были судьями и прокурорами, осуждавшими польских патриотов, в том числе солдат и офицеров Армии Крайовой. Напоминают и о том, что были поляки, с риском для собственной жизни спасавшие евреев.

Их оппоненты говорят и пишут о необходимости осознания полной правды польской истории с ее как героическими, так и черными страницами,

о том, что без такого осознания невозможно вырвать жало антисемитизма, отравляющего и сегодня умы.

Ксендз-доминиканец Томаш Достатни пишет, что фильм «Pokłosie» —

«это наш разговор польско-польский. Хорошо, что на уровне массовой культуры мы ведем расчет с нашей трудной историей… Этот фильм подобен катарсису…

Прошу тех, кто считает себя христианами, в своих выступлениях не забывать о необходимости религиозного очищения и единения… Жаль, что до сих пор не слышно голосов руководителей нашего Костела, как это было в 2001 г. (когда разгорелась полемика о Едвабне и Костел выступил с призывом к покаянию и просьбой о прощении вин поляков перед евреями. — С.Б.). У многих католиков сложилось впечатление, что после смерти Иоанна Павла II и архиепископа Житинского (выступавших за осуждение антисемитизма. — С.Б.) сложилась какая-то ситуация политкорректности, берущей верх над совестью. Как люди Костела, мы не может заниматься подсчетами по поводу того, что нам выгодно и невыгодно, кого мы обидим и кто посмотрит на нас недобрым взглядом… Иоанн Павел II говорил, «что народ, который теряет память, перестает быть народом».

Важнейшая мысль, выводящая фильм «Pokłosie» за рамки собственно польско-еврейских отношений.

Не тогда ли, действительно, мы перестаем быть людьми, когда теряем память о тех, с кем жили рядом?

Знаменательна в этом плане сцена на кладбище, где у могилы родителей Юзеф бросает Франеку упрек: ты уехал в Америку, оставил здесь мать… И когда Франек говорит, что это не имеет теперь значения, поскольку родители умерли, Юзеф вскидывается: «Может быть, для тебя!»

Нельзя не согласиться с кинокритиком Тадеушем Соболевским, написавшим, что здесь

«ключ к драме», в этих больных и вечных по сути вопросах: живы ли мертвые в нашей памяти? Что мы можем для них сделать?

И если оказывается, что родители в чем-то виноваты, то переходит ли эта вина на нас? Темы, между прочим, перекликающиеся с поэмой Адама Мицкевича «Дзяды», о спектакле по которой в Государственном театре кукол я недавно писал в «Народной Воле».

В одном из интервью Владислав Пасиковский сказал, что ему близок синтоизм, в котором главенствует древний японский культ предков.

Не знаю, насколько синтоистские мотивы вдохновляли режиссера. Но самое потрясающее в фильме — это ощущение, что еврейские мацейвы совершенно естественно, без всякой символики становятся своего рода семейной памятью для обычного поляка, нормального католика. Поистине, тени своих и чужих предков встретились, переплелись и теперь живут, существуют в пространстве общей совести и памяти.

Да, осталось pokłosie, то самое несжатое в польской истории, в польской жизни. Трудное, трагическое. Но поляки мужественный народ. Они стараются смотреть правде в глаза.

х х

Размышляя о «Pokłosie», о сопровождающих этот фильм общественных бурях, полемиках, в который раз поражаюсь и восхищаюсь национальным темпераментом поляков, их неравнодушием к собственной истории, как давней, так и самой что ни на есть современной.

Вот нация, у которой споры в крови! Не всегда, конечно, они шли на пользу. Я имею в виду, говоря по-польски, те bałagany, которые содействовали национальным катастрофам.

Но если говорить о поисках путей, о невероятной искренности и откровенности в спорах о национальной истории, о современном состоянии общества, то тут, кажется, полякам нет равных.

Вот и современное польское кино настойчиво вторгается в самую злободневную проблематику общества.

Двадцать лет назад, когда Польша стала независимым демократическим государством, для поляков очень важно было восстановить страницы своей героической истории, припасть к живительным источникам национальной классики. Появились фильмы, в основе которых были романы Генрика Сенкевича, поэзия Мицкевича.

А вот сейчас пришло то, что в критике называют «кино политического беспокойства», по аналогии с «кино нравственного беспокойства» 1960–1970-х годов,

символами которого были Кшиштоф Кесьлевский и Кшиштоф Занусси.

Вот только названия фильмов, которые еще не вышли на экран, но о которых уже спорят.

«Валенса» — это фильм, уже снятый Анджеем Вайдой. Сейчас идет монтаж, картина появится на экранах весной будущего года.

Отношение к бывшему лидеру «Солидарности», сменившему на президентском посту Войцеха Ярузельского, в польском обществе далеко не однозначное. Еще знаменитый драматург и писатель, известный у нас главным образом как автор пьесы «Антигона в Нью-Йорке», Януш Гловацкий не написал сценария, как на Вайду уже обрушились упреки в том, что он хочет сделать фильм, прославляющий Валенсу, что-то вроде приукрашенного памятника ему. Режиссер знал, что будут подобные обвинения, и достойно ответил на них: ему не нравятся попытки уменьшить роль Валенсы в истории современной Польши, его критиков не было видно, когда тот поднимал людей на Гданьской верфи. Вместе с тем Вайда сознательно ограничил действие фильма 1989 годом, когда «Солидарность» привела Польшу к первым демократическим выборам, после которых началась новая история польского государства. Дальнейшее — это история неуспеха Валенсы, которая, возможно, заслуживает отдельного разговора.

Второй фильм, о котором идет шум в Польше, называется «Смоленск».

Я думаю, не нужно пояснять читателю, о чем он. Конечно, о катастрофе самолета, которым летел два года назад президент Лех Качиньский с большой группой польских политиков и чиновников высшего уровня. Режиссер Антони Краузе еще и к съемкам не приступил, а страсти уже накалились. Знаменитый актер Мариан Опаня, которого прочили в исполнители главной роли — президента Леха Качиньского, отказался от участия в фильме. Внешне очень похожему на погибшего президента, Опане предсказывали в случае согласия на роль превращение в живую икону части польского общества, которая активно могла поддержать его кандидатуру на президентских выборах. И это был бы уже не Мариан Опаня, а воскресший Лех Качиньский. Но отказ актера был самым решительным. Он заявил, что не желает участвовать в политических спекуляциях, имея в виду, что в сценарии речь идет об организованном покушении. А между тем атмосферу ожидания фильма подогревают проникшие в печать сведения о кадрах, которыми он должен начаться: густая мгла, туман, из которого постепенно выступают части разбившегося самолета…

Поляки с нетерпением ждут и другие волнующие их фильмы —

о Едвабне, о варшавском восстании 1944 г., о Вестерплятте, где польская армия впервые схлестнулась с гитлеровским нашествием, о полковнике Генерального штаба Вооруженных сил Народной Польши Рышарде Куклинском, ставшем сотрудником американской разведки, а в демократической Польше провозглашенном героем (в Варшаве есть его музей). Можно представить себе, какие развернутся вокруг них полемики.

И как на этом фоне уныло и трусливо выглядит наша Беларусь. Кто поверит в то, что белорусы не хотят видеть свою современную историю на киноэкранах?

Тем более что сюжетов, глубоко волнующих, подлинно драматических у нас не меньше, чем у поляков. Почему живой Лех Валенса (дай Бог ему еще долгих лет жизни) может прийти в кинотеатр и посмотреть фильм о себе?

И почему у нас не может быть снят фильм «Пазьняк»? Фильм, в котором была бы отражена драма широкого и угасшего народного движения к свободе, драма его лидера.

А триллер «Эскадрон смерти» по своей напряженности вполне, вероятно, мог бы превзойти смоленскую драму.

С каким затаенным дыханием зрители вглядывались бы в образы людей, которых видели живыми, — вице-премьера, а затем — руководителя Центризбиркома Гончара, министра внутренних дел Захаренко, журналиста Завадского,

стремились бы понять, почему именно так — трагически — сложились их судьбы.

А какими аншлагами, безусловно, сопровождался бы художественный фильм «Площадь»? Разве не герои и жертвы самой настоящей драмы Санников, Некляев, Статкевич,

другие общественные деятели, наконец, разве не героичны и одновременно жертвенны обыкновенные минчане — рабочие, студенты, врачи, учителя, научные работники, пришедшие на площадь Независимости 19 декабря 2010 года? Мы могли бы увидеть и просчеты оппозиции, и борьбу самолюбий, любовь и ненависть, и, конечно, страх и жестокость власти, ее, полагаюсь на добротный сценарий, неоднозначные образы — от министра МВД и командира спецназа до Самого, непосредственного руководителя «операции».

Почему поляки могут смотреть фильмы о себе, своей сегодняшней жизни и недавней истории, а мы этого лишены?

Представлена ли жизнь сегодняшней Беларуси, ее подлинные проблемы на киноэкранах? «Наивные вопросы, — слышу в ответ. — У нас сегодня диктатура. Кто же позволит снимать такие фильмы?»

У меня есть встречные вопросы. Может быть, завтра мы будем спрашивать разрешения ходить по улицам, любить своих детей, дышать?

Впрочем, народ, которому по барабану запрет на увольнения с предприятий, означающий возврат к рабству в начале XXI века, может и с этим согласиться.

И в самом деле, зачем нам фильмы о сегодняшней Беларуси, когда по стране шествуют Радзивиллы?

Сапеги и Радзивиллы, блеск старого магнатства и шляхетские традиции призваны сегодня декорировать авторитарный режим. Радзивиллы — про это можно сколько угодно.

Деньги найдутся и на фильмы, и на дорогущие альбомы, и даже на неуклюжую реставрацию замков, в которых на VIP-приемах танцуют и пьют тонкие вина высокопоставленные чиновники в компании с нуворишами,

ловящими кайф от запанибратства с властью. Несвиж-life — вот сусальная визитка нынешней Беларуси, вот кино, которое нам предлагают смотреть без конца.

А вы небось хотите пойти на фильм про суд над двумя витебскими парнями и их казнь? Но такие фильмы снимают сегодня в Польше.

Минск-Варшава

Cемен Букчин, «Народная воля»

Хочешь поделиться важной информацией анонимно и конфиденциально? Пиши в наш Телеграм