Фото: Лёша Wargun
Журналистка 34mag.net почти неделю провела рядом с Эннио Морриконе в качестве переводчицы. Несмотря на возраст и репутацию тирана, с дедушкой Эннио удалось не только найти общий язык, но и подслушать некоторые разговоры относительно страхов Маэстро и его впечатлений от Беларуси.
«Это березы?»
Мы приезжаем в аэропорт в десять утра. Я должна встретить самого композитора, его жену, сына и менеджера, кроме того, договориться с носильщиками, чтобы те отнесли их чемоданы к машине. В чемоданах ноты, а точнее партитуры к концерту, который Маэстро будет давать вместе с Президентским оркестром и хором «Белтелерадиокомпании».
Табло в VIP-зале аэропорта показывает, что самолет из Киева, где Морриконе выступал накануне, приземлился, и я вытаскиваю из авоськи лист бумаги с именем менеджера, чтобы не компрометировать босса.
Слышу шаги, вижу пожилую женщину, которая поднимается по ступенькам. «Обычная белорусская бабушка», — думаю я и, не поздоровавшись, ожидаю увидеть знакомое лицо в очках.
Женщина протягивает мне руку: «Buongiorno» — и за ней выплывают двое мужчин и старичок, который никак не реагирует на мое приветствие. Я подвожу их к дивану и объясняю, что надо подождать, пока таможня проверит багаж, а пограничники — паспорта.
Старичок смотрит на меня сурово, как ксендз на грешника, он развалился на диване и спрашивает у жены, что я сказала. Сначала я переживаю за свой итальянский, а затем понимаю, что Маэстро уже 85 и он, мягко говоря, глуховат.
После всех контролей мы выходим из нашего аэропорта-лабиринта и садимся в черный Мерс. Водитель дядя Петя везет нас в гостиницу.
Дедушка Эннио показался немногословным, недовольным и очень уставшим. По дороге из аэропорта он впервые обращается ко мне. «Это березы?», — спрашивает он, глядя в окно. Когда березнячок заканчивается и начинаются пригородные здания, он закрывает глаза и засыпает.
В отеле нас ждет какой-то чувак с камерой и микрофоном. Организаторы пытаются остановить съемки, на что мы слышим: «Мы с государственного телевидения». Морриконе дает интервью, не сняв шляпы. Его сын и менеджер не понимают, что происходит. После непродолжительных споров все расходятся, я провожу Маэстро до его номера, прощаюсь. Опять молчание — в ответ.
«Мы все уедем отсюда нахер!»
На следующий день просыпаюсь в шесть утра, чтобы вовремя прийти к отелю, откуда мы рулим во Дворец Республики. Выезжаем по расписанию в 8:00. Уже 7:59, а лобби пустует, я морально готовлюсь.
Стрелка часов перемещается на 8:00, открываются двери лифта, и Маэстро встречает меня улыбкой и довольно странным вопросом: «А сколько ты весишь?». — «45». — «У нас есть миндаль, там много железа и калорий, поешь», — и его жена предлагает мне горсть орехов.
Когда мы подъезжаем ко Дворцу Республики, они спрашивают меня о назначении здания и ласково называют его «мавзолеем». Оказывается, это не наша выдумка, а общее впечатление.
Оркестр встречает маэстро сначала тишиной, после скрипачи начинают стучать смычком по пюпитрам: это у них вместо аплодисментов.
Маэстро и я садимся перед оркестром и слушаем репетицию, которую ведет его помощник — маэстро Андзельмо, живой старичок с улыбкой до ушей и необычайно добрыми глазами. На первой композиции выясняется, что некоторые музыканты отсутствуют, инструментов не хватает.
Эннио подскакивает со стула и начинает ругаться. «Мы все уедем отсюда нахер, если завтра не будет всех инструментов!» — что я в лояльной форме перевожу руководителю оркестра. Выясняется, что наш Президентский оркестр — это маленький оркестр, и для того чтобы выполнить требования итальянцев, они дополнительно пригласили музыкантов из театров.
На самом деле, он «просто хотел показать, что заслуживает уважения» — я подслушиваю это в машине по дороге на обед.
После обеда мы садимся в те же кресла, в оркестре пополнение — несколько перкуссионистов и два контрабасиста. Маэстро успокаивается. Репетиция продолжается. Первые скрипки смотрят на меня и улыбаются: кажется, дедушка уснул.
Потом я замечаю, что он просто закрыл глаза и внимательно слушает оркестр. Несколько раз Морриконе останавливает игру, так как «арфа сыграла соль вместо соль-диез» или «труба пропустила ноту».
Я удивляюсь, как он может услышать такие мелочи, если даже не слышит того, что я говорю, и переспрашивает у меня все по два раза. В перерыве замечаю у входа в зал своего бывшего одноклассника, которые работает медбратом.
«Сказали, мы должны быть рядом, на случай, если с вашим стариком что-нибудь случится», — улыбается он.
Продолжение читайте здесь.
