Исследовательница белорусского театра, лингвист и историк Виржини Шиманец опубликовала в фейсбуке текст, который читаешь как начало автобиографического романа.
Что такое родиться белорусской во Франции — стране, для которой не существует ни Беларуси, ни белорусов, ни белорусского языка? Уже в этом первом тексте кроется интрига с продолжением, но сама автор еще не знает, что из всего этого получится. «Посмотрим. Главное — писать», — говорит она.
Многие меня упрекает, что я вижу Беларусь иначе, чем другие, задаю этой стране не такие вопросы, как другие, не хожу по проторенным дорожкам. Многие также думают, что я нашла себе «игрушку» и что при этом мое отрицательное отношение к авторитаризму по-белорусски — это всего лишь плод моей чрезмерной чувствительности.
Поэтому я покажу вам фотографию, которая наводит на меня ужас.
Мари-Франс Сиро, Виржини Шиманец, Лявон Шиманец, епископ Чеслав Сипович, о. Лев Горошко.
Действие происходит спустя несколько дней после 25 декабря 1968-го, а может быть, уже и в начале 1969-го. Уснувшая креветка — это я. Женщина, что держит меня в руках — моя мать, француженка Мари-Франс Сиро. Она всего на 46 лет переживет то, что некоторые называют моей «игрушкой» — мое противостояние тому авторитаризму. Однако на этой фотографии, свет исходит именно от нее, а мужчины в черном, которые нависают над нами, образуют стену, и будет трудно поколебать мое убеждение в том, что это, по сути, и все, что они умеют делать. В сказках к колыбели часто приходят три феи. Таковые были и у меня. По порядку, слева направо: мой отец Лявон, епископ Сипович и отец Горошко.
Было решено окрестить девочку униаткай. Не католичкой, как поляки, не православной, как русские, а греко-католичкой, как и должно быть у тех, кто больше белорус, чем остальные белорусы. На этой фотографии не видно, что моя мать — католичка, что мой отец — православный и что два других «отца» — униаты.
Кто фотографирует? Не знаю. Иногда я думаю, что это должен быть еще один православный участник торжества — мой дед Владимир. Чего также не видно на фотографии и чего никто мне никогда не объяснит — это смысл, который для многих проницательных людей скрывает фамилия моего деда, переданная мне через отца: «Symaniec», очень приблизительная латинизация белорусского «Шиманец», что на хорошем белорусском языке означает не совсем белорусское или совсем не белорусское «Шимонов/Симонов сын».
Нет, это Шутка, и я не пытаюсь усложнить обстоятельства. Впрочем, эти взрослые и до меня уже предельно их усложнили. Даже у епископа есть все основания надуться и подчеркнуто это показать перед объективом. И как я его понимаю: то, что здесь сейчас произойдет, будет ему очень тяжело перенести. Если бы его вытащили из его епархии хоть бы ради мальчика — что в те времена было трудно предвидеть заранее — а здесь ко всему еще и девочка, вот холера! И как с ней вообще обходиться, с этой… вещью?
А ну посмотрим, какие имена ей сейчас дадут: Виржини, от латинского Virgo, Virgus — дева, то есть «маленькая дева». Хорошо. Хорошее начало. Эвелин или «маленькая Эва», как звали мою белорусскую бабушку-католичку; и вдобавок ко всему — Мари, просто Мари, как звали мою ардешскую бабушку-католичку, и этого тоже не видно на фотографии: Виржини-Эвелин-Мари, дочь Шимонова,
быть тебе униаткой, ведь ты родом белоруска, но со временем ты поймешь, что это и есть то, что называют «еврейским счастьем».
Я рассказываю это все для тех, кто не знает, что такое белорусская семья, и кто повторяет, как попугай, что белорусы могут быть лишь православными. Четыре языка смешались на этой фотографии (белорусский, польский, французский и «ардешский язык»), не считая старославянского, поскольку в те времена в Париже белорусскую униатскую службу еще правили по-старославянски. Мне не раз представится повод об этом узнать, но вам на фотографии этого не видно. Вам также не видно, что
в этой истории есть и один запретный язык — русский. Ничего, что мой дед Владимир сможет ссориться с Солженицыным или брать интервью у Шагала по-русски, зато когда он дает на дому лекции по-русски, у нас плотно закрываются двери, а меня выводят куда-нибудь подальше.
Ну хорошо. Я рассказываю это все для тех, кто не знает, что такое белорусская семья, и кто повторяет, как попугай, что белорусы могут быть лишь православными. В каком-то смысле они правы — в том, что это действительно официальная религия белорусов после 1870-х. Но между тем, одно дело — что отвечаешь во время переписи, другое — как оно есть на самом деле…
Излишне уточнять, что этот маленький мир явно не имеет ничего общего с коммунизмом. Однако эта историческая сцена происходит в клинике Сюлли в Мезон-Лаффите. Сложилось так, что эта типичная белорусская семья живет в соседнем «красном» городке Сартрувиль. А-а-ааа, Сартрувиль: городок моего детства, с коммунистической мэрией, улицами Ленина и Карла Маркса, стадионом Юрия Гагарина и маленькой школой, которая носит подходящее имя Жолио-Кюри. В какой-то момент той маленькой девочке, которая, словно Обеликс из «Астерикса», свалилась в младенчестве в самый антикоммунистический, какой только можно себе представить, котел, придется именно здесь пойти в школу, где большинство преподавателей будут коммунисты и где они без малейшего стыда по всякому поводу будут давать ей понять, что считают ее «дочерью нацистов». А главное — этот маленький мир никогда не устанет утверждать, что того языка, который она ежедневно слышит дома, на первом этаже маленького домика в Сартрувиле, так вот, именно этого языка как раз «не существует».
Они также будут спрашивать ее каждый раз в начале школьного года, и к тому же перед всем классом, не сепаратистско-бретонскую ли фамилию она носит — «Symaniec», на что девочка научится отвечать, что город Брест не только в Бретани, и что ее Брест когда-то назывался «-Литовским». Ее одноклассники тоже ей объяснят, что она никакая не «biélorussienne», а «biélorusse» (белая русская), ведь так говорят все и так написано в словаре. Они также объяснят, что «biélorusse» значит «белый русский», а поэтому ее дед-инженер должен работать таксистом. А главное — главное то, что этот маленький мир никогда не устанет утверждать, что того языка, который она ежедневно слышит дома, на первом этаже маленького домика в Сартрувиле, так вот, именно этого языка как раз «не существует». Этот язык слышат и они, когда моя бабушка приходит забирать меня из школы или когда они заходят к нам на блины. В нашем квартале все называют ее «baboula» и просят, чтобы я перевела с белорусского на французский то, что она говорит, но внимание: этого же не существует.
Видите, на этой фотографии я еще сплю. И правильно делаю, это адекватная реакция. Мне нужно набираться сил, чтобы жить в этом мире, населенном преимущественно мужчинами, которые «знают». Они будут «знать», что белорусского языка не существует. Они будут «знать», что «Symaniec» — это бретонская фамилия. Они будут «знать», что католичество и православие, как вода и масло: не смешиваются между собой и определяют два несовместимых пространства «цивилизации». Они будут «знать», что слово «biélorusses» означает «белые русские», т.е аристократы, сбежавшие в 1917-м от большевизма. Они будут «знать», что слово «Беларусь», которое так долго переводили на французский как «Biélorussie», дословно значит «Белая Россия». Они также будут «знать», что все белорусскоязычные — это автоматически «нацисты», ха-ха!
Впрочем, все это они будут «знать» довольно долго. Если точнее — 23 года. Ладно. Они всего еще толком не знают, да и как им объяснить, что «нацистскую» общину белорусов Франции на протяжении стольких лет возглавляли люди с сомнительными фамилиями Абрамчик (Абрам, оканчивающийся на -чик) и Шиманец (Шимон, оканчивающийся на -ец), но нисколько не сомневаюсь, что однажды они объяснят мне, кто были эти люди. И тогда увидим, что такое правда — свобода или смерть.
Иногда, когда я пишу, начинаю заходиться от смеха. Например, когда я вспоминаю одного профессора Национального университетского совета, который однажды во время собеседования закричал: «Но вы же нетипичная!» Бедняга не представлял себе насколько. И я думаю, что если бы я показала вам свои заметки насчет названия Б…(пииип!), вот просто так, без подготовки, с вами тоже могла бы случиться подобная истерика. Так я расскажу вам еще пару мелочей того же рода. Историю о том, как плавно перейти к сути дела. И, смеха ради, назовем это путешествием в Беларусианию…
Виржини Шиманец (Virginie Symaniec) (род. в 1968) — исследовательница белорусского театра, лингвист, историк. Живет в Париже. Автор книг на французском: «Беларусь: механика одной диктатуры» (2007, совместно с Ж-Ш. Лельманом), «Восточнославянская идеологическая конструкция. Языки, расы и нации в России XIX в.» (2013). В течение 10 лет возглавляла парижскую ассоциацию «Белорусские перспективы». В 2011 году основала издательство Le Ver à Soie в Париже. Племянница Ивонки Сурвиллы (урожд. Шиманец) — председателя Рады БНР.
