Бенедикт Андерсон отметил, что нация выстраивается с помощью трех инструментов. Это перепись, карта, музей. Каждый раз, когда нам рассказывают об истории, когда задают от имени государства вопрос, кто мы, когда показывают очертания нашей земли на карте, мы представляем себя белорусами.
Я бы добавил к списку деньги. То, как выглядит нацвалюта, кого она предлагает считать важным и значительным, на каком языке сообщает свой номинал — весьма принципиальная для нациообразования вещь.
По сути, деньги — это тот частичка государства, которую каждый из нас постоянно носит в кармане.
Иностранцы впервые сталкиваются с белорусами как с иностранцами не в момент возложения цветов на пл. Победы, не во время посещения Исторического музея, а именно, когда рассматривают наши денежные единицы. И задаются вопросом: а что это нарисовано?
Так вот, про Беларусь как государство, как систему, как культуру можно сказать очень много по тем картинкам, которые распространил Нацбанк. Ну вот, например, если всмотреться в монету «2 рубля», получаешь концентрированное впечатление о нашей идентичности (точнее, о той идентичности, которую предложили считать «нашей» люди, уполномоченные определять, что «наше», что — нет). Аверс здесь такой же как в евромонетах, такая же желтенькие обводочка, а вот реверс — чисто советские копейки. И так, кстати, со всеми новыми монетками: спереди — евро (или, кстати, гривна), сзади — СССР. Если кто еще не понял: нам теперь с этим СССР жить, им платить за билеты в метро его откладывать на кофе. Они наполнят этими звонкими гербами наши жизни, и тот факт, что эти самые уполномоченные до сих пор не научились писать слово «пяцьдзясят» по-белорусски без ошибок, лишь подчеркивает драматизм ситуации.
В адрес новых купюр прозвучало уже много плохого и много хорошего. Например, о том, что они пестрые, как сон шизофреника.
О том, что «оборотная сторона» каждой из них напоминает визуальную агитацию к «Славянскому базару в Витебске» — этакий микс всего со всем плюс немного «посконной духовности».
Или, с другой стороны, о том, что, наконец, на деньгах появился национальный орнамент, что нашлось место визуальным маркерам белорускости. Не только скрипкам, барабанам и «фрагментам резьбы», но и национальным узорам.
Но у меня в этих деньгах как в новом символе белорусской культуры, государственности и самости беспокоит один принципиальный аспект. А именно то, что они абсолютно пустые в плане персоналий.
«Осознание» Беларуси здесь будет происходить через здания, тэмпаральная география которых, выстроена по номиналу: начинается с Каменецкой башни (5 рублей) и заканчивается — прости господи! — стилобатом Национальной библиотеки (500 рублей). Здесь есть отреставрированный Радзивилловский дворец в Несвиже, почему-то названный «замком», здесь есть Могилевский музей, здесь есть Мирский замок, не названный, слава Богу, дворцом, но здесь нет ни одной личности. Ни Богдановича. Ни Купалы. Ни Богушевича. Ни деятелей Рады БНР. Ни даже князей Литовских, хотя купюру с Миндовгом я бы однозначно показывал всем друзьям-иностранцам, сопровождая рассказом о том, что это за чел и чем он такой выдающийся (а выдающийся он много чем).
Ладно. Я понимаю, что есть герои желательные и нежелательные. И если бы Богданович, Купала, Богушевич, Дубовка или тот же Миндовг могли теперь быть технически приглашены на белорусское телевидение, они бы не прошли цензуру как «неформатные» или «черносписные» («Ты не чернокнижник, Всеслав! Ты черносписник»!).
Так вот, даже приемлемых и форматных героев здесь нет. На рублях не видно ни Мулявина, Савицкого, ни Кищенко. Здесь не фигурируют и советские деятели, чествуемые государством. Здесь нет ни Машерова, ни Бембеля.
И возникает вопрос: почему так? Ведь это если не правило, то традиция: помещать на деньги во всем мире портреты людей, которые сделали что-то важное для нации. Вспомним, например, американские доллары. Вспомним, как мы удивлялись в 90-х, кто этот патлатый мужик на сотенной, как вынуждены были узнать, поскольку не прикольно — иметь Франклина в кармане и не иметь в голове.
Вы можете возразить: а вот же евро! На них же нет никаких лиц! Исключительно развалины! Кстати, очень похожие по цвету и технике рисунка на те развалины, сто светятся на белорусских рубликах! Где же здесь, на евро, Гёте? Где Бомарше? Где Моцарт?
Но существует одно принципиальное отличие: евро — деньги наднациональные. Это деньги системы, возникшей из нескольких государств и поддерживающей это единство.
Если бы на евро фигурировал Моцарт и не фигурировали Бах, Шопен, Дебюсси, немцы, поляки и французы имели бы основание обидеться. Таким образом, в случае с евро стояла другая задача: не выделить главных героев из числа значимых для одной какой-то культуры, а выстроить признаки единства для всех. Вот почему на реверсе каждой купюры — карта Европы.
В белорусском случае деньги следовало бы рассматривать как очень эффективные медиа с исключительно широким покрытием: этот носитель информации получает буквально каждый. Что нового хотели бы мы рассказать о белорускости? Что? Напомнить про Каменецкую башню? Радзивилловский «замок» в Несвиже? Камон!
Эти деньги очень похожи на памятники, которые в последнее десятилетие устанавливает сама себе наша эпоха. Среди бронзовых статуй и бюстиков, выросших по крупным городам, нет лиц. Здесь есть фигура бобра (Бобруйск). Здесь есть человек, который курит (Минск, у вокзала). Здесь есть баба, которая торгует семечками (Минск, Комаровка), здесь есть фонарщик (Брест) и некий загадочный «счастливый сапог» (я его видел, смысла и назначения не понял). Это не памятники героям. Это памятники профессиям, которыми герои должны были бы заниматься.
Так и деньги. На обороте бумажных банкнот — рассказ на тему «первых славянских (???) поселений», «книгопечатания», «духовности» (куда же без нее) и «искусства». Но только нет места изображению книгопечатника, святых отцов, художников или писателей. Герой в эпохе должен быть один, и все мы его знаем. Все остальные — статисты и современники.
Ситуация, безусловно, печальная. Я бы хотел видеть Купалу на наших деньгах. Хотел бы видеть фигуру задумчивого Богдановича. Хотел бы, чтобы с купюр улыбался Короткевич. Но вот что утешает: это все когда-нибудь обязательно будет. После смерти фараона Эхнатона его имя было скрупулезно стерто со всех обелисков. Которые, кстати, были единственным каналом сохранения инфы для потомков. И вот же — помним. Запомним и наших. И воздадим им должное, когда придет время.
