Способны ли на волевой акт ради родного языка первый президент Беларуси, первый нобелевский лауреат и собственно сам белорусский народ? На вопросы радио «Свабода» отвечает автор книги «Па-беларуску зь Вінцуком Вячоркам».
— Винцук, поздравляю вас с выходом книги, которая напоминает мне своеобразное чистилище для языка, где белорусские слова избавляются от несвойственных им форм. Какой бы вы определили степень засоренности белорусского языкового поля чужеземными сорняками? Можно ли здесь обойтись одной только прополкой?
— Спасибо за поздравление и за такое неожиданное сравнение моей книги с чистилищем. Правда, я абсолютно не претендую на это и старался вообще избегать категоричности. Никто не наделил меня правом чего-либо категорически требовать от носителей белорусского слова. Я старался где только возможно аргументировать свою позицию, подкреплять ее нашей традицией, примерами из классиков, высказываниями незаслуженно забытых, и очень часто — расстрелянных, лингвистов. Именно в том факте, что целая галерея расстрелянных языковедов должна сегодня украшать кабинеты филологии наших университетов, коренится проблема чистоты нашего языка.
Вообще, определение язык чистый или нечистый, в нашей лингвистике дискутабельное. Например, у английского языка два корня: он германского происхождения, но очень насыщен романскими корнями, еще какими-то, и в этом смысле он никакой не чистый.
— Я с грустью вспоминаю, например, пятитомный (в шести книгах) «Тлумачальны слоўнік», где можно было найти и «карандаш», и «сахар», и «ажарэлле», и что угодно. Да что говорить о советских словарях… Даже в самые независимые времена наш самый демократический парламент назывался Верховным Советом. Вот же в Украине — Рада, и без вопросов. Почему так — мы же в одном Советском («Рáдавым») Союзе были?
— Немного не успели наши отцы-основатели нового литературного языка (как раз из расстрелянного лингвистического поколения) довершить это дело в 20-е годы. Большевики сначала позволяли в какой-то мере развивать национальную культуру с банальной целью — использовать пыл, кадровый потенциал национальной интеллигенции. А потом всех пустили под нож и пулемет. Были тогда устремления называть Беларусь «раднай» и «радавай». Сохранился даже членский билет Всеволода Игнатовского (я публикую его копию в книжке), где написано: «Беларуская радавая рэспубліка». Борцы с «буржуазным национализмом» в Беларуси вскоре дали по рукам национальной интеллигенции — и нам не удалось сделать того, что успели сделать украинцы. Парадоксально, но, с другой стороны, пусть в этом состоит сермяжная правда. Советский союз, советская модель, советский менталитет, в конце концов, «совок» — пусть этот церковнославянизм и останется в этой «советской» нише. Но если у нас снова будет нормальное государство, где Верховную и все остальные рады будет выбирать народ, а те будут «раіцца» [советоваться] с народом, тогда мы вернемся к этому названию.
— Ваша аргументация всегда подкреплена ссылками на авторитетных языковедов. И мне здесь хочется привести один пример. Захотелось как-то мне узнать этимологию названия моего родного городка Деречин. Читаю в «топонимических словаре» Жучкевича: Деречин — от слов «драчун», «драться». И это о названии, которое восходит к XV веку! Пришлось полазить по старинным словарям, где и вычитал, что дярэча — это добыча меда из борти… А не приходилось ли вам встречаться с подобными этимологическими «откровениями»?
— Вы привели очень красноречивый пример с Деречином. Хорошо, чтобы все люди, которым захочется узнать происхождение названий их родных мест, также проделали подобную поисковую работу. У нас часто господствует так называемая народная этимология, а иногда и поверхностные ученые выносят свои вердикты. Даже уважаемый ученый Макс Фасмер выдал вердикт, мол, наше Берестье (кстати, мой родной город, название которого очень и очень древнее, древнее, чем Деречин) якобы приобрело свою форму Брест, благодаря стремлению к офранцуживанию всех названий в Российской империи во времена Екатерины II. Фасмер имел в виду Бретонский Брест на севере нынешней Франции. Ничего подобного! Брест происходит от «берест» — это дерево, белый вяз. А в форме «Брест» сплелись несколько банальных ошибок в прочтении cлова «берест», которое по-польски писалась то как brzost, то как brześć. Только и всего. Никакого французского влияния здесь не было.
— С топонимикой у нас попросту беда, поэтому и возникают иногда народные инициативы вроде переименования Октябрьской площади в Площадь Кастуся Калиновского. Из Вашей книги я узнал, что вы против такой идеи. Почему?
— Не хотел бы нарываться на критику. Я с глубоким уважением отношусь к рожденной на баррикадах идее вернуть имя Калиновского в центр белорусской столицы, но мы не имеем права смотреть на исторические центры наших городов как на tabula rasa, где можно вписывать заново даже такие замечательные имена. И до нас там жили люди, и они давали названия улицам, городам, урочищам, предместьям. Как утверждает весьма глубокий исследователь исторической топонимии Минска Иван Сацукевич, именно через нынешнюю Октябрьскую площадь пролегала Свято-Юровская улица, потому что там стоял храм Святого Юрия, а святой Юрий (Георгий) — это Погоня. Таким образом, если мы совершим такой топонимический акт восстановления правды, то и снимается вопрос, какой памятник установить на Свято-Юровской площади. Там должна стоять Погоня.
— В вашей книге множество ссылок на белорусские хроники, Статуты и Библию Скорины. Много ли мы там можем почерпнуть для обогащения современного белорусского языка ?
— Мы там можем найти чуть ли не все. Возьмем, например, юридическую терминологию. Буквально в последнее время я разбирался с эквивалентами нынешним русизмами «иск» и «истец» — «пазоў», «старана пазваная», «пазоўнік». Это все было в наших Статутах! Или сегодня иногда пишут «Ваша вялікасць» — в отношении монарха. У нас так не было. У нас было «Ваша каралеўская міласць». Вот это веками освященная наша национальная традиция. К сожалению, когда-то достаточно неосмотрительно ученые-исследователи сказали, что существовала пропасть между старобелорусским языком времен ВКЛ и новым белорусским языком, выросшем на основе народных говоров — это конец XIX века и «Наша Ніва». Пропасть, может, и была, но не бездонная. Согласно словарю Носовича (а это середина XIX века), многие статутные слова были известны и употреблялись нашими крестьянами и шляхтой. Поэтому мы должны изучать старобелорусские тексты, учить их наизусть, вернуть их в школу, как современные греки в школе учат наизусть и «Энеиду», и «Одиссею», и Эсхила, и Софокла, и Еврипида.
— Несколько лет назад вышла «Жывая мова» Юрася Бушлякова, теперь вот ваша книга. А кого еще из языковедов вы посоветовали бы читать нашим слушателям? Пьем же мы воду очищенную, поэтому и говорить хотелось бы не засоренным языком.
— Хочу еще раз подчеркнуть, что ценность работы Юрася Бушлякова со временем лишь возрастает. А что касается языковедов, на которых я ссылаюсь, то среди них назову Федора Янковского, который немало дорог исходил, изучая живой диалектный язык. Среди прочего он категорически возвращал в литературный язык слова «тудою», «сюдою», «кудою». Не могу не упомянуть Алеся Кавруса, выдающегося знатока нашего словообразования, Павла Стецко, который просто по-рыцарски борется за чистоту нашего языка, Петра Садовского, который народную традицию сочетает с глубокими научными знаниями жизни и потребностей белорусского литературного языка. Немалую работу проделал безвременно ушедший Змитер Савка,. Кстати, мы с Юрасём Бушляковым, Змитром Савкой и Змитром Санько подготовили и выпустили в свет книгу «Беларускі клясычны правапіс» — именно с целью вернуть в правописание нашу аутентичную традицию, перекинув мостик к классикам 20-х годов.
— В предисловии к своей книге вы говорите про волевой акт ради языка, способность не поддаться на психологическое давление иноязычного окружения. Как вы считаете, способны ли на такой поступок ради белорусского языка три субъекта новейшей истории Беларуси — первый президент Александр Лукашенко, первый нобелевский лауреат Светлана Алексиевич и сам белорусский народ?
— Такой языковой акт свойственен людям, испытывающим историческую ответственность: если не мы, то кто? Если мы не сделаем этот шаг, то неизвестно, какая судьба постигнет наших потомков, последующие поколения и наш народ в целом. Очень сложно человеку, который белорусские цитаты употреблял, как правило, в издевательском формате, в унизительном тоне, вдруг взять и естественно заговорить по-белорусски. Такие люди либо боятся подобного поступка, либо просто не видят в нем никакой необходимости, для них язык — это не достояние… В прошлом году накануне торжества в Стокгольме мне довелось написать текст, в котором я выразил надежду, что белорусская речь прозвучит из уст Нобелевского лауреата. И она прозвучала вечером того же дня, что очень хорошо и важно. Критически воспринимая homo soveticus, мы должны понимать, что белорусский язык является одним из наиболее решительных и радикальных средств избавления от советского наследия и создания для себя и для духовного пространства вокруг себя новой перспективы. И вот из этих моих последних слов как раз таки следует, что белорусский народ обязательно породит и уже порождает людей, которые понимают, что без языкового поступка не быть нам народом. Значит — будем! Всё у нас получится.
Белорусский язык как мог бы похвастаться именно тем, что развивался и обогащался на основе говоров людей, которые жили здесь веками. К тому же, он принадлежал к западноевропейской цивилизационной традиции, т.е. к латинской цивилизации, поэтому у нас очень много латинизмов, немало германизмов, свойственных всему ареалу центрально-восточной Европы, при этом наш язык не сторонился и греческого влияния. Это значит, что первоисточники нашего лексического богатства очевидны. Беда в том, что мы вынуждены с осторожностью относиться к словарям, выпущенным в советское время нашими официальными учреждениями, тем же Институтом языкознания.
