Если бы в одной метафоре надо было описать настоящий момент существования белорусской системы, я сказал бы, что это пересыхание болота. Вся фауна, лягушки, неясыти, сотрудники райисполкомов, вертлявые камышовки, комары и ужата еще надеются на то, что лафа вернется, что будет как раньше: дешевые кредиты на жилье, застой, беспросветность, достойный заработок. Но животворная влага уходит, а с ней — комфорт и уверенность в том, что послезавтра будет таким же, как позавчера.
Выставка Сергея Гудилина на арт-площадке «ЦЭХ» тоже работает с символикой жидкости, но отбрасывает метафорику трясины (как наиболее очевидную) и обращается к образности парника. Все экспозиционное пространство оформлено как ольшанский парник, на пленке которого оседает липкое дыхание конденсата. Именем последнего и названо наиболее важное для этого лета фотособытие.
У входа нас встречают цитаты из Википедии, объясняющие, что конденсат — продукт преобразования материи из парообразного в жидкое состояние. Можно развернуть эту метафору и добавить, что визуальный конденсат на стенах выставки Гудилина — это продукт выпаривания угасающего белорусского болота.
Ольга Бубич называет Гудилина «самым дерзким фотожурналистом Беларуси». Я бы отметил, что журналиста в Гудилине не больше, чем было рекламиста в Курте Воннегуте. Есть люди, которым дано чуть больше остальных. Глядя вокруг, они видят то, что остается вне фокуса их коллег. И неважно, под кого они маскируются, чтобы собрать материал: под специалистов по связям с общественностью (Воннегут в General Electrics) или под инструкторов по куроводству (Михаил Зощенко) — они прежде всего творцы, изобретающие Малевичев «прибавочный элемент». С помощью которого повседневность превращается в искусство.
Человек, который внимательно следит за Гудилиным не найдет на «Конденсате» новых фотографий: видели, восхищались, знаем. Сюрпризом будут разве что «постфотографические» эксперименты Сергея со смещением карточек на коттоновых водолазках. Medium is the message, преобразование снимка в объект языка меняет смысл фотографии. Я бы с удовольствием приобрел худи с девушкой в белорусской вазе с парада на Дне независимости, чтобы стать соучастником Сергея по освоению пространства белорусского города периода постпроцветания. Но одной лишь образности маловато, чтобы устроить серьезную выставку после Дюшана.
«Конденсат» интересен, повторюсь, не фотографиями, которые можно увидеть не только здесь. И не оригинальным кураторским обоснованием, а именно своим «прибавочной элементом». Для Дюшана таким элементом была апроприация, для Малевича — экономия, в случае с Гудилиным мы видим Беларусь, переведенную на язык глитча. Посмотрите хотя бы этот тизер — глитч здесь не только в заставке, не только в хаотичной и якобы случайной смене кадров, но и в звуковом измерении, в музыке хаоса.
Увидев плакат к мероприятию Сергея, я был весьма удивлен: глитч впервые заявил о себе в 2010-е. Первой белорусской фотохудожницей, которая работала в этой стилистике, была Алина Крушинская, соответствующая выставка Алины состоялась еще в 2011 в Клайпеде. Так почему такой рисковый пионер, как Сергей, обратился к этому уже хорошо разработанному языку, который успел перейти в мейнстрим и встречается даже в клипах на MTV?
Все объяснил поход на выставку.
Малевич видел экономию тем началом, которое вело (по крайней мере, в его теоретически-искусствоведческих разработках) искусство «от реализма» через «сезанизм, импрессионизм и кубизм» — к высшей ступени развития и «обнуления», к супрематизму.
Гудилинский глитч — высшая ступень постижения той Беларуси, которая окружает нас в пространстве между телевизором и сельской дискотекой. Хипстер скажет, что это, может, и не самая приятная форма существования нашей родины, но человек, который пил чернила с пацанами в Освее, оборвет: она самая сущая. Без нее от Беларуси остается только смузи и Pinky Bandinskiy.
Чтобы утвердить свою систему взглядов на живопись, Малевич написал «О новых системах в искусстве», издавать которую он и приехал в Витебск. Чтобы объяснить, что глитч и есть неизбежным результатом столкновения сознания с Беларусью, Гудилин начинает свою выставку с фильма. Этот восьмиминутный продукт я показывал бы всем иностранным галеристам и кураторам, чтобы очень коротко объяснить, что такое наша независимая республика как система символов.
Этакая шизокартинка, которая начинается фрагментами интервью Максима Жбанкова с самим Гудилиным (на ответы Гудилина наложено эхо, благодаря которому каждое слово художника приобретает дополнительную значимость), далее — кадры с мазуриками, которые танцуют в темноте, задница коня, который волочит оператора сквозь белорусские снега. В этом исчерпывающем фильме некий дядя из телевизора с министерским видом объясняет, что культура зависит от производства молока, старушки поют в костеле (из их ртов идет пар, так что видно, насколько там, в том костеле, холодно), торжественный голос объявляет президента Республики Беларусь перед появлением того в парламенте…
Здесь нет ни одного момента, который бы не имел шизофренической подложки, ни единой реплики, сказанной без накладки телевизора, инфернального «Клуба редакторов» или настоящего саундчека перед началом официального парада. Съемки награждения «лучших аграриев» обрываются мрачными кадрами того, как молчаливый мужик в сапогах сосредоточено боронует поле. Или вот пенсионерка сидит в цветастом платье на китайском покрывале, и это все — под голос диктора, который рассуждает о символах белорусской государственности. Женщины на велосипедах, коты на заборах, диктор из новостей торжественно сообщает, что «белорусы теперь будут просыпаться на час раньше европейцев» — через три, четыре прогона этого восьмиминутного фильма до тебя вдруг доходит: глитч как таковой есть визуализацией цифровой ошибки, уничтожающей фото на снимке. Гудилинский глитч — это психическое состояние, которое неизбежно охватывает человека, живущего в уже упомянутом интервале между сельской дискотекой и трансляцией Дня независимости по БТ. Глитч Гудилина — это не только его уникальная язык, это диагноз целой стране, ее audio и video.
…Я ушел из «ЦЭХа», я оказался на улице Октябрьской, уверенный в том, психоделия гудилиновского глитча осталась там, за пленочной дверью. Но вдруг, будто тот страшный агрегат в клипе Chemicals, на меня наскочило только что пережитое. Каким-то образом прямо на тротуарах оказались гладильщицы, которые тщательно возили промышленные утюги по доскам. Здесь же, в пару и фабричной суете, были развешаны серые костюмы и дамские юбки, и бодрый телевизионный голос бубнил, бубнил и неожиданно отрезал: «Информация предоставлена аналитическим центром Яндекс-пробки».
Потребовалось сконцентрироваться, чтобы понять, что я нахожусь не внутри экспозиции «Конденсат», а уже напротив фитнес-клуба «Моби Дик», рядом с широко открытым окном большой химчистки, из которой на меня и наскочили утюги и костюмы.
Потом я спустился в метро, где мужчина в форме МЧС читал журнал о садоводстве, причем ровнехонько под рекламой косметики для бороды (с доставкой на дом!), по вагону бегали юноши, имитирующие танец доктора Зойдберга из «Футурамы», а блондинка на каблуках, которыми Брут легко убил бы Юлия Цезаря, подкрашивала глаза, смотрясь в камеру собственного телефона.
И тогда мне стало по-настоящему страшно. Ведь я понял, что Гудилин-глитч-шоу в моей голове может не закончится вообще никогда. Психоделическая выставка «Конденсат» не рекомендована людям со слабой или неустойчивой психикой. Так же, как и жизнь в Республике Беларусь.
Выставка Сяргея Гудилина «Конденсат» демонстрируется на арт-площадке «ЦЭХ» до конца августа. Купить билет, открытки с выставки или авторские работы можно на платформе Talaka.by.
