— Сергей Иванович, еще сто двадцать лет тому назад Оскар Уайльд констатировал: «Раньше стихи писали поэты, а читали их читатели. А теперь читатели пишут стихи, которые никто не читает». В Беларуси сегодня подобная ситуация?
— Если брать ситуацию, которая сложилась с литературой, то она каким-то образом парадоксальная. В советское время, помнится, был бум на толстые журналы. Литература доходила до читателя через них, стихи поэты читали даже на стадионах. А были и поэты, которые не могли печататься, фактически, находились в подполье. Теперь же поэты вышли из подполья — полная свобода, а в подполье ушли читатели. Спрос на книгу упал. Но нужно не забывать, что не каждый сегодня может купить книгу. Раньше она стоила 40 копеек, а бутылка водки — 2 рубля 87 копеек. А сейчас какое соотношение? Три бутылки можно купить за одну книгу! А что касается поэзии как таковой, то мне кажется, что человечество только тем и может оправдаться, что придумала поэзию. Лучшей формы языка, чем поэзия, нет.
— В начале сентября в Рогачеве прошел традиционный День белорусской письменности, даже были вручены от государства премии за лучшие книги. В интернете шутили: «И я был на Дне письменности». А как вам видится ситуация — это все же праздник литературы, или на самом деле — дно (с учетом того, кому те премии достались)?
— Среди премированных в Рогачеве был и мой однокурсник Марьян Дукса. Это хороший поэт, и я рад, что ему вручили премию. Другое дело, что праздник письменности был бы уместен, если бы каждый день мы купались в родном языке, если бы белорусский язык звучал в школе, вузе и на улице. Вот тогда, как кульминация всего этого, был бы уместен и праздник. А когда в нашей независимой стране национальный язык звучит лишь изредка, когда он загнан в гетто, а власти один раз в год устраивают день письменности, где вручают премии и говорят, какой у нас славный язык… Какой же он славный, если не звучит в государственных учреждениях?
— Купаловский гусляр говорил: «Гусьлям, княжа, ня пішуць законаў». У нас же государство по-прежнему пытается управлять литературой. Какие вам здесь видятся плюсы и минусы?
— Практика, когда государство определенным образом влияет на литературу, существует всюду. Скажем, писатель заявляет, что будет писать роман и дает гарантию, что напишет. Ему выдается, например, на два года государственная стипендия — небольшая, но на хлеб с маслом хватает. У нас подобной практики нет. У нас государство действует по-другому. Меня с должности главного редактора журнала «Полымя» в 2002 году пришел снимать целый взвод во главе с генералом КГБ. И я тогда им прямо в глаза сказал: «Вы банда, которая хочет уничтожить журнал!». Когда меня и моих коллег увольняли, с той стороны слышалось: «Законников печатает только Быкова, Гилевича и других неугодных государству писателей, а молодых зажимает». Кстати, это была абсолютная чушь, печатали мы все талантливое, в том числе и молодых не забывали.
Прошло примерно два года после нашего увольнения, я полистал то же «Пламя» — так там одни и те же авторы — Чергинец, Скобелев, Метлицкий и Гниломёдов. Это клан, который создал свой союз, имеет в своих руках журналы. Я ничего против не имею. Захотели союз — создавайте, но не воюйте вы со вторым союзом. А мне не раз говорилось: «Сергей Иванович, мы по разные стороны баррикад, мы с тобой будем воевать не на жизнь, а на смерть». Вместо того, чтобы объединить общество, приправительственный союз настроен на войну.
А один из факторов, которые объединяют общество, это национальный язык. Какой же без языка может быть культура? Та культура, которая создается сегодня в Беларуси, это неизвестно что, это какая-то эклектика, какое-то псевдо. Невозможно создавать белорусскую литературу на ином языке. Пишете по-русски — на здоровье, но вы создаете литературу, которая служит российской культуре. Возможно, мой подход отчасти радикальный, но он правильный.
— Недавно в интернете я наткнулся на страницу «Коммунистические стихи», и там опубликованы ваши произведения о партии и Ленине. Как вы сегодня к ним относитесь?
— Те стихи были написаны очень давно, когда мы были под таким идеологическим давлением, что невозможно было напечатать книгу, если в ней не было подобных стихов. Возможно, молодым сегодня это покажется невероятным, но так было. К таким своим стихам (кстати, их немного) я отношусь как к пустому месту. Что касается партийности, то мне нечего стыдиться, я подлости никому не делал. В партию вступил в 1972 г. и вышел в январе 1991-го. Когда танки атаковали вильнюсскую телестудию и я увидел — под танком лежит молодая женщина, а ее ботиночек свисал с гусеницы… А вокруг на асфальте пятна крови… Той же ночью я написал заявление о выходе из партии.
— Из партии раньше-позже многие вышли. Но никто из писателей не отказался от наград, которые давала та самая партия.
— А что возвращать? Скажем, я получил Государственную премию имени Янки Купалы в 1992 году — под бело-красно-белым флагом и Погоней. Получил за книгу, где была напечатана поэма «Черная быль», переведенная на 8 европейских языков. Раньше я получил орден «Знак почета» — почему я должен его возвращать? Есть у меня и зарубежные награды. Верховный Совет БССР наградил меня почетной грамотой за сотрудничество с киностудией «Беларусьфильм». Между прочим, я свои ордена так ни разу к пиджаку и не приколол. Единственное, что носил, — медаль «За спасение утопающих». Еще школьником я спас четырех детей и постановлением Верховного Совета СССР был награжден. И после того как председатель райисполкома пристегнул мне ту медаль на грудь, я приехал в школу и с ней ходил. А под мышкой у меня был футбольный мяч, который мне тоже вручили. И для меня тот мяч был большей наградой, чем медаль.
— И в наше время к государственным наградам придают «мячи»: премия так называемого «союзного государства» составляет пять миллионов российских рублей (на сегодня это примерно 76 тысяч долларов).
— Моя государственная премия была такой, что я на нее смог купить только обувь двум дочерям и себе костюм. 1992 год — бедность была несусветная.
— А если бы вам сегодня сказали, что «за большие заслуги в области литературы и в связи с 70-летием государством принято решение…». Вы приняли бы награду?
— Ни в коем случае! Принять от такого государства награду — просто наплевать себе в душу. Я такого никогда не сделаю. Я хочу жить с чистой душой. Повторюсь, я в жизни никому ничего плохого не сделал и могу спокойно смотреть людям в глаза. Я рад, что так мне удалось прожить.
— В № 83 «Дзеяслова» опубликован отрывок из вашей будущей книги «Рабский день, вольная ночь». Там описана история о том, как вас еще в студенческую пору сильно подставил поэт-земляк (фамилия не называется). Вас тогда едва не исключили из университета. Столько лет прошло, а такое ощущение, что вы тому поэту до сих пор не простили.
— Я могу назвать имя поэта. Это мой друг Рыгор Бородулин. Он тогда в газете «Знамя юности» написал про меня статью, которая не соответствовала истине. Но я ему давно простил, ведь мы дружили. И свою дружбу я многократно подтвердил добрыми с ним отношениями. Рыгор не раз раз возвращался к той теме: «Сережка, меня тогда ввели в заблуждение, я не знал». Но за любую вещь, которую ты сделал в юности, в зрелости или в старости ты должен отвечать. Но и прощать надо. Единственное, чего я не могу простить, это подлость. Я с человеком, который совершил подлость, не хочу иметь никаких отношений.
— Один грузин переплыл пролив Дарданеллы со связанными руками. И мне подумалось — «вось симвал твой, забыты краю родны». Долго ли еще белорусам плыть по реке истории со связанными руками?
— Думаю, руки нам давно пора развязать. Самим — не ожидая чужой милости. Когда ты вспомнил того смелого грузина, я вспомнил Василя Быкова. Своей жизнью и творчеством Василь Быков — один! — оправдал наше национальное достоинство. И он как раз таки плыл по реке жизни со связанными руками. Но даже со связанными руками он сделал то, чего не сделал бы иной человек с руками свободными. А белорусы обязательно выплывут, даже если им привяжут на шею гирю. Мы неоднократно выплывали из самых бурных потоков. Наш стиль не похож ни на брасс, ни на баттерфляй, но мы выплывем.
