Текст (доступный как пятиминутный подкаст на сайте радио) начинается с описания общей ситуации в Беларуси — и ей же заканчивается.
Белорусская диктатура: Александр Лукашенко пренебрегает белорусским языком в пользу русского, а публичные чтения на белорусском языке нередко срывались провокаторами в униформе. Чуть позже писатель объясняет, что еще 10 лет назад людей арестовывали на улицах столицы Беларуси просто за факт употребления белорусского языка.
От этого абсурдного окружения Виктор Мартинович, писатель и политолог, обороняется «властью фантазии».
Об этом сам Виктор Мартинович объясняется здесь по-английски: «естественно», все его романы рассказывают об этой Беларуси, это маски, за которыми писатель может спрятаться во избежание вероятных трудностей.
Пояснив немецкому слушателю значение слова «мова», обозреватель Катрин Хилгрубер добавляет: «Это понятие стало своего рода синонимом белорусской самости». Такая мысль следует из послесловия переводчика Томаса Вайлера (за перевод другого романа Мартиновича, «Паранойя», он был отмечен переводческой премией художественного фонда земли Северный Рейн — Вестфалия).
Между тем, Мартинович объясняет также возникновение метафоры, положенной в основу романного мира «Мовы»: идею языка как наркотика он позаимствовал у Марии Мартысевич, которая однажды сравнила современных белорусских писателей с наркодилерами.
Обозревательница радио высоко оценивает удачу писателя: ему удалось передать стоящий замысел без напряжения, в результате чего перед читателем предстает многоголосый, полный юмора роман.
Отдельное внимание уделяется цитатам из белорусской литературы. Многие канонические тексты были впервые переведены на немецкий язык (как пример приводится Владимир Жилка и его «Матылі»). Вайлер отмечает впечатление «чужого знакомого» (des Fremdvertrauten). Этот эффект должен ощущаться на протяжении всего романа.
Как подчеркивает Мартинович, он не имел намерения создать музей «забытых или пропавших» белорусских классиков. Цель романа, как ее видит автор, в том, чтобы привлечь внимание к актуальному положению белорусской национальной культуры. Отсюда и форма произведения — приключенческий роман, история о супергерое, ориентированная на стилистику комиксов.
Этим Мартинович объясняет успех романа, который «вызвал чрезвычайный резонанс». Кроме двух изданий, которые быстро разошлись, роман вызвал неожиданный интерес в России, продолжает писатель.
«Мова» примечательна разными вещами: это абсурдный сценарий, напоминающий сорокинские фантазии о китайско-евразийском всемогуществе; унылая антиутопия, в которой граждане деградировали до бессильных наркоманов текста, но и нежная история любви», — подытоживает Хилгрубер и апеллирует к положению самого Мартиновича.
Писатель все еще под запретом в государственных медиа, не имеет работы в Минске и вынужден курсировать между белорусской и литовской столицами, «как в его романе голубоглазый дилер с лицом образцового ученика и запрещенным веществом мова в рюкзаке». Поучительное сравнение.
