Эту страну погубят перестраховщики. Люди, которые дают по тормозам на обгоне, как бы чего не случилось.
В любом деле всегда есть энтузиаст, смелостью которого все начинается. А потом, когда дело большое и видное, приходят тормоза. И начинают «улучшать» замысел вплоть до полной его дискредитации. До лобового столкновения и выноса в кювет.
Большая выставка Язэпа Дроздовича в Национальном художественном музее должна была стать событием знаковым. Но не стала.
Наш знаменитый земляк вот уже 34 года (с момента выхода книги Арсеня Лиса, ему посвященной) находится в полушаге от заслуженного признания. Признания (наконец-то!) всех граней его таланта. Ему даже памятник успели возвести во времена независимости (в 1993-м), в Троицком предместье. Памятник, слава Богу, дотянул аж до сегодня. Без сноса и уплотнения. Но когда же наступит время славы «дядьки Язэпа» и той роли, которую он сыграл в белорусском деле, до сих пор не ясно.
В отношениях этого значительного художника и государства сохраняется одно нелепое белое пятно. Которое — черт побери! — пришлось на одну из самых весомых страниц его биографии.
Красноречивый показатель текущего момента — открытие приуроченной к 130-летию со дня рождения Дроздовича экспозиции из коллекций сразу нескольких музеев. Выставки, впервые демонстрирующей редкие графические работы Дроздовича, включая эскизы логотипа «Нашей Нивы», «першай беларускай газеты з рысункамі». Выставки, в которой нашлось место даже для детской пасторальки «Буслы», с зайчиком под дубочком.
Одного здесь нет:
Картины «Погоня Ярилы»!
Выставка Веласкеса без «Менин».
Выставка Бёклина без «Острова мертвых».
Выставка Брейгеля без «Вавилонской башни».
Потому что кто-то решил, что не пришло время. Потому что кому-то стало страшненько.
«Погоня» — легендарная картина, украшавшая уголок, посвященный Дроздовичу в Художественном музее в тот период, когда музей действительно был национальным (как раз в то время Дроздовичу и возвели упомянутый выше памятник). Картина, изображающая всадника с пламенеющим мечом над надгробным камнем с горькой надписью: «Albarussia Liberta». Этой картины на выставке нет.
А что же есть?
Экспозиция раскрывает отдельные страницы жизни и таланта Дроздовича. Она рассказывает едва ли не обо всем значительном. Показывает его космические зарисовки. В кураторском тексте верно подмечено, что Дроздович относился к своим путешествиям в сны не как к художественным переживаниям, а как к научно-исследовательской работе, допуская, что видение заселенных Луны, Марса и Сатурна выражает не их сегодняшнее состояние, а далекое будущее.
Но всё же.
Если бы Дроздович был только про «космос», зарисовки белорусского архитектурного наследия и этнографические наброски костюмов крестьянок, им бы не восхищался Короткевич — в той мере, как он им восхищался. История о том, как на обложку «Черного замка Ольшанского» издания 1983 года попала переосмысленная картина «Пророк» Дроздовича, — она уже сама по себе одно из тех скрытых богатств, из которых как раз таки и состоит настоящая, неидеологизированная история нашей страны.
То, что было очевидно Короткевичу и что осталось за скобками нынешней выставки в художественном музее: Дроздович мечтал не только о будущем Сатурна и Луны, мечтал он о будущем Беларуси. И когда кураторы сравнивают Дроздовича и Чюрлёниса, это совершенно легитимно: эти два художника действительно очень созвучны — но не в «космической теме», не в загадочном символизме несуществующих миров.
И один, и другой появились в ту пору, когда вызревали государства, сыновьями которых им предначертано было стать. Чюрлёнис оставил свое магическое наследие: изображения богатырей, лесных королей, небесных дворцов и полевых богов. После чего умер, имея два преимущества перед своим белорусским коллегой.
Первое: у него осталась вдова, София Кимантайте, сделавшая все, для того чтобы его картины не были разграблены, не потерялись и не пропали. Второе преимущество национального литовского художника Чюрлёниса перед национальным белорусским художником Дроздовичем в том, что вскоре после смерти Чюрлёниса государство, о котором он мечтал, возникло. Выстроенный Чюрлёнисом визуальный язык этой страны, схваченная Чюрлёнисом ее сказочная душа легли в фундамент политического образования, просуществовавшего вплоть до 1939 года.
Этого оказалось достаточно, чтобы литовские интеллектуалы, историки, искусствоведы, писатели-коллеги Владимира Короткевича в точности знали, где искать национальную красоту и образность. Не случайно же одним из самых глубоких исследователей Чюрлёниса еще с начала 1970-х был искусствовед Витаутас Ландcбергис, который в 1990 году возглавил возрожденный Сейм Литовской Республики…
Благодаря всему этому в Каунасе существует солидный, поддерживаемый в прекрасном состоянии и отлично устроенный музей Чюрлениса.
На фоне всего этого биография Дроздовича — это чисто судьба бедолаги.
Его расписные ковры-«маляванки», иногда пронзительно мощные в колористическом и сюжетном плане (обратите внимание на самый ранний коврик, с мельницей!) — свидетельство того упадка, к которому приходит пророк без родины за спиной. И беда здесь не только в том, что Дроздович после войны был вынужден работать фактически за еду, писать свои визии на распоротых мешках из-под картошки (у Чюрлёниса также был период, когда он вынужден был соскабливать краску с пола, чтобы заработать на подновление палитры). Беда в том, что даже вот этого всего, написанного в обмен на обед да ужин в период с 1945-го по 1954-й, почти не сохранилось.
Беда в том, что у нас не было 20 лет межвоенной независимости. Из-за чего на должностях и сидят люди, которые аккуратненько подводят нас под сдачу тому самому государству, об угрозе вхождения в которое на минувшей неделе как раз таки говорилось на самом высоком уровне.
Беда в том, что «Погоню» Дроздовича даже в 2018 году скрывают от молодежи.
Вот ведь как! 27 лет с тех пор, как возникло независимое государство, во имя которого он жил, а «Погоню» скорее увидишь в Вильнюсе, на выставке, посвященной школе Ивана Трутнева, чем на родине!
Стоит ли при этом идти на выставку Дроздовича в Художественный музей? Да, стоит. Чтобы самому вглядеться в Artapolis (1935), который обычно выставляется в Музее древнебелорусской культуры Академии наук. Чтобы рассмотреть его трости и деревянный короб, в котором Дроздович носил свой дневник, — реликвии, перед которыми проникаешься почтением и ощущением значимости момента.
Чтобы, наконец, увидеть сколько записей с требованием вернуть «Погоню» содержится в книге отзывов. И понять, что отсутствие «Погони» режет глаз не только нам с вами.
Чтобы поклониться сыну родины, которая никак не почувствует себя государством.
Albarussia Liberta?
