Игорь Шуневич в форме НКВД 9 мая 2018 года. Фото mvd.gov.by
— Вы довольно много высказывались по теме Советского Союза. И у вас такие разные высказывания, что я не могу до конца понять ваше отношение. С одной стороны, вы говорили, что ваш дед был репрессирован и, наверное, из-за этого ваша семья в итоге и оказалась на Колыме. С другой стороны, вы часто довольно возвышенно вспоминаете те годы как время, на которое нужно ориентироваться, потому что тогда были настоящие ценности. Не могли бы вы сформулировать свое отношение к Советскому Союзу? Скучаете ли вы по тем временам?
— Скучаю по молодости. И по ощущению того, что ты нужен, что все спокойно, что ты живешь в лучшей стране мира. Может, и ложное такое ощущение, но оно было искреннее. Скучать не скучаю, даже по молодости. Что скучать: ее не будет уже. Но, когда вспоминаешь конкретные какие-то вещи, конечно, страшно становится, как мы жили.
— Можете привести пример, от чего именно страшно?
— Страшно, во-первых, от того, что творилось в магазинах. Страшно от невозможности куда-то поехать. Мы ту несвободу не считали несвободой. Мы несвободу считали чем-то естественным. Нынешней молодежи даже трудно представить себе, что такое — «невозможно пересечь границу». Вообще — просто невозможно. Даже в близлежащие страны — в Польшу, в Болгарию. Пойти в магазин и купить то, что тебе хочется, потому что того нет, что тебе хочется купить. Даже если деньги найдешь. Потом, ну совсем стыдно за те «этажи» социальные. Когда, скажем, советская партийная элита существовала совсем не так, как простые люди. И возможности были другие, и другие были цены. Это тоже было очень неприятно.
— Репрессии — это страшно?
— Репрессии — это страшно. Но я не участвовал ни с одной, ни с другой стороны в репрессиях.
— Когда вы видите министра внутренних дел Шуневича в форме НКВД…
— Мне нравится. Мне он вообще нравится. Дело в том, что НКВД одним из первых в Брестской крепости лег. Это также были офицеры и простые солдаты НКВД.
— Но вы же знаете, какая у НКВД репутация сейчас. Насколько это больная тема.
— Разная репутация. Они много хорошего сделали и много гнусного.
— Я вот что-то не видела, чтобы они за гнусное хотя бы прощения попросили.
— Кто?
— Чтобы в Беларуси был музей жертвам сталинских репрессий.
— Я за. За. Надо это сделать.
— Шуневич может это сделать?
— Может.
— Я думаю, что не может.
— Вы спрашивайте у него.
— Потому что его мировоззрение не то, при котором он мог бы признать репрессии. И если человек признает репрессии, он не идет на парад в такой форме.
— Он же не является наследником репрессий, или тех, кто это делал. Кто должен каяться?
— Вы же знаете, что эта система репрессий перекочевала и в современную милицию.
— Не знаю.
— А я когда читала «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, где он подробно описал всю систему репрессий, то думала, что прошло столько лет, а некоторые методы используются до сих пор.
— Я этого не знаю.
Смотреть полностью:
