На заседании Рады ПЕН-Центра, где принималось решение об исключении Павла Северинца.
Уважаемая председатель Рады Белорусского ПЕН-Центра Светлана Алексиевич, уважаемые члены Рады!
Вы возглавляете одну из крупнейших и старейших прозападных организаций Беларуси. У Вашей организации светлая и благородная миссия: защищать и развивать культурно-ценностное измерение общества, способствовать творчеству и интеллектуальному диалогу. Ни политические партии, ни общественные активисты, ни даже экспертное сообщество не заменят Вас в этой миссии.
Ничего удивительного, что конфликт между Радой ПЕНа и известным писателем-диссидентом Павлом Северинцем вызвал широкий общественный резонанс. Считаю, что этот конфликт на 50% является внутренним делом организации, но на 50% — это также дело белорусского общества, особенно его прозападной части.
Учитывая масштаб организации, ее историю, миссию, моральный долг перед Рыгором Бородулиным и Василём Быковым, которые основывали и формировали ПЕН-Центр, мы все — прозападные, продемократические и пронациональные силы — являемся стейкхолдерами процессов в ПЕНе. Отсюда мое решение написать открытое письмо.
В этом письме хотел бы свести к минимуму обсуждение персон. Все мы понимаем, что конфликт начался не вчера и не позавчера; он имеет уже долгую историю, поэтому, чтобы его рассудить, нужно было бы проанализировать начиная как минимум с 2014 года. Что ж, поскольку лично знаю ряд лиц, представляющих обе стороны конфликта, и поскольку всех их ценю и дорожу, мне очень хотелось бы, чтобы волна негативных эмоций между ними спала и появились проблески взаимопонимания. Но вряд ли мне под силу посодействовать этому.
Хотел бы обратиться к корню конфликта: соотношение свободы слова с правом на недискриминацию. В данном случае это касается свободы критиковать взгляды или действия сторонников ЛГБТ vs права представителей ЛГБТ на недискриминацию. Думаю, заняться «корнем» в каком-то смысле важнее, чем искать ответ на вопросы «Кто больше виноват?» или «Кто первый начал?».
Что даёт мне право высказываться на тему этого «корня»? Позвольте, кое-что скажу на этот счет.
В 2010 году я опубликовал в «Нашей Ниве» статью «Гей — герой или преступник?», в которой обращал внимание на атмосферу нетерпимости и презрения по отношению к представителям сексуальных меньшинств. Среди прочего я раскритиковал злоупотребление библейскими текстами для обоснования такого отношения. Статья была перепечатана многими сайтами, в том числе одним гейским.
Важное обстоятельство: на тот момент я был диаконом Католической церкви, то есть юридически, морально и финансово зависел от церковных структур. На меня обрушилась волна жесткой критики. «Защитник содомитов», «либераст», «предатель»… всевозможные эпитеты сыпались в мой адрес, преимущественно со стороны мирян (да, кажется, и атеисты критиковали). Один из оппонентов начал даже собирать подписи под открытым письмом в адрес митрополита Тадеуша Кондрусевича (письмо так и не было отправлено).
Этот эпизод, о котором я только что рассказал, имеет два смысла. Во-первых, вы можете убедиться, что, как говорил Гейне, «мне эта боль знакома».
Я на собственной шкуре испытал, что значит быть облаянным, названным… пусть даже не «содомитом», но «либерастом, лоббирующим интересы содомитов». Пожалуйста, помните об этом, когда будете читать мои критические замечания насчет некоторых форм борьбы против дискриминации.
Но имеется еще один важный — и поучительный — момент в этом эпизоде. Несмотря на возмущение, протесты, гневные выпады со стороны мирян, меня не лишили духовного сана. Не было даже никакого особенного наказания. Да, многие не приветствовали моих взглядов, но никто меня за мои взгляды не изгонял и не наказывал.
Уважаемые члены Рады, не видите ли вы в этом своеобразный парадокс? У церковной иерархии были все основания воспринимать меня приблизительно так, как Вы воспринимаете сейчас Северинца. У моих тогдашних настоятелей имелось не меньше оснований заявить, что мои слова «еретические» (перформативный эквивалент слова «гомофобский») для значительной части верующих. Но при всем этом иерархия уважала мою свободу слова.
Знаю, что некоторые из Вас свысока смотрят на Церковь, особенно церковную иерархию, воспринимая ее как «бастион мракобесия». И что, готовы теперь смириться с мыслью, что благодаря Вам Белорусский ПЕН-Центр в рейтинге уважения свободы слова опустился ниже «бастиона мракобесия»? И это при том, что для Церкви защита свободы слова не есть первичной миссией, а для ПЕН-Центра — да!
В настоящее время я не являюсь духовным лицом. Я отказался от сана семь лет назад, что было связано с рядом духовных и психологических причин (случай со статьей не имел к этому никакого отношения). Работаю в прозападной негосударственной организации, давным-давно не завишу от церковных структур — ни финансово, ни юридически. Казалось бы, теперь можно от меня ожидать безоговорочной поддержки ЛГБТ. Это было бы даже выгодно в конъюнктурном плане. Но я почему-то не спешу рукоплескать исключению Северинца и радостно восклицать: «Мракобесие повержено, светлое торжествует!»
Философ, руководитель BISS Петр Рудковский. Скриншот с видео.
Мои базовые принципы не изменились. Так же, как десять лет назад я выступал против оскорблений и дискриминации в отношении лиц ЛГБТ, так поступаю и сейчас. И так же, как тогда свобода слова была для меня важной ценностью, таковой является и сейчас. Я последовательный сторонник открытого общества (можно называть это либерализмом). И Вас призываю подумать над тем, чтобы деятельность ПЕН-Центра выстраивать в духе либеральных принципов. Что это за принципы? Вот они:
(1) критическое мышление, когда отдается преимущество рациональной аргументации в ходе переработки информации и решения задач общественной значимости.
(2) индивидуализм: признание этической первичности человеческой личности перед разного рода над-индивидуальными сущностями
(3) критический дуализм: признание разницы между сферой фактов и сферой решений.
(4) частичная инженерия: установка на реформы при отказе от тотального реформирования общества.
(5) принцип объективной истины.
Вы удивлены, что в этом списке нет «прав ЛГБТ», «гендерного равенства», «борьбы с глобальным потеплением» и др.?
Что же, не Вы одни путаете либерализм с временным консенсусом, который обеспечен положениями (1), (2), (3), (4), (5).
Открытое общество потому и называется «открытым», что оно оставляет место на критику существующего положения вещей.
В 90-х годов сформировался определенный консенсус относительно таких вещей, как гендерное равенство, права меньшинств, непотребительские установки и т.д. Но этот консенсус может подлежать критике и пересмотру (и фактически это сейчас в западном мире — хотя не без скрежета — начинается). Никто не говорит, что все это ошибочное и требует тотального пересмотра. Дело в том лишь, что существующий консенсус нельзя абсолютизировать. Кроме самых базовых принципов — уважения к жизни и достоинству каждого человека — все остальные вещи могут быть подвержены критической рефлексии и ревизии.
Что есть лакмусовой бумажкой либерализма? Вот практический вариант такой бумажки:
Либерал:
1) редко, только в крайних случаях употребляет клинические или криминалистические категории в отношении оппонентов (типа «-фоб», «насильник»);
2) использует богатый описательный аппарат (критика, объективизированная негативная оценка, субъективная негативная оценка, осуждение, очернение, -фобия, ненависть, насилие);
3) в случае, если приходится употреблять клинические или криминалистические категории, заботится, чтобы они были четко обозначены.
Антилиберал:
1) часто и охотно употребляет клинические или криминалистические категории в отношении оппонентов;
2) использует бедный описательный аппарат (как правило, для него существует только дихотомия: «поддерживаешь ли мою позицию, или ты ненавистник, -фоб». Никаких промежуточных вариантов типа «критика» «негативная объективизированная оценка», «негативная субъективная оценка» для него не существует;
3) не озабочен семантической корректностью употребляемых им клинических или криминалистических категорий; склонен бездумно разбрасываться такими словами, как «гомофоб», «ненавистник», произвольно распространяя их смысл на все новые и новые случаи.
Уважаемые члены Рады, Вы создали определенный прецедент в деле свобода слова vs свобода на недискриминацию, утверждая, что свобода слова в данном случае менее важна. Этот прецедент имеет значение как для будущего самого ПЕНа, так и для всего общества. Вы дали сигнал всей общественности, что можно, а даже нужно ограничить свободу слова, если оно воспринимается определенной группой людей как проявление дискриминации или «фобии».
Приложите лакмусовую бумажку, которую я создал для Вас в этом письме, и Вы увидите, что боретесь с дискриминацией антилиберальными методами. Вы не учли (в состоянии эмоционального подъема никто об этом не думает), что этот прецедент будет действовать в обоих направлениях. В ситуации, когда категория дискриминации или hate speech не объективизированы, когда они применяются бездумно и в конвейерном порядке, отобрать свободу слова можно у кого угодно, в том числе у Вас.
Из опубликованного в июле текущего года опроса следует, что Беларусь — самая антизападная среди всех стран Восточного Партнерства.
Опросы Белорусской аналитической мастерской в свою очередь показывают, что поддержка гипотетической евроинтеграции в Беларуси находится на весьма низком уровне: на протяжении последних двух лет он колеблется между 20% и 25%, зато поддержка интеграции с Россией или/и евразийскими структурами колеблется между 55% и 64%. Но больше всего шокировало меня то, что озвучил профессор Вардомацкий во время последнего Конгресса исследователей Беларуси. Эмпирические исследования показали, что среди сторонников прозападной опции доминирует материально-утилитарная мотивация: безвиз, возможность заработать и т.д. В то же время у сторонников опции пророссийской на первых местах оказались ценностные мотивы: схожесть истории, менталитета, языка.
Я привел эти печальные данные, чтобы показать, в какой ситуации сейчас находятся прозападные общественные силы. Мы проигрываем в количественном плане, и это состояние будет, скорее всего, еще долго удерживаться.
У нас вряд ли имеется шанс переиграть российские СМИ. Но наша сила в ином: в высокой интеллектуальной культуре. В высоких стандартах публичной аргументации. В плюрализме взглядов. В критической дискуссии. Короче говоря — в открытом обществе.
Заканчиваю письмо, так и не предложив конкретного разрешения конфликта с Павлом Северинцем. Да это и не было моей целью. Но надеюсь, что Вы услышали мою обеспокоенность будущим либеральных ценностей. А я далеко не единственный, кто этим обеспокоен. Призываю переосмыслить ситуацию с точки зрения этики открытого общества, которую я вкратце изложил в письме.
