Редактор Kyky.org Анастасия Рогатко делала интервью с Юрием Зиссером осенью 2018-го в разгар «Дела БелТА». Тогда оно вышло не в полном объёме, сообщила Рогатко. Часть интервью Юрий Зиссер разрешил опубликовать только после его смерти. Сегодня редактор Kyky.org Анастасия Рогатко опубликовала этот фрагмент.
KYKY: Почему люди боятся говорить о деньгах? Это страх, что если у тебя много, то тебя заметят?
Юрий Зиссер: Да, люди думают, что налоговая инспекция приходит по наводке СМИ. Они думают, что из СМИ информация черпается, хотя не понимают, что информация идет из банков из налоговых отчетов — и там всё видно. Может, 20 лет назад так и было, что шло из СМИ, но сейчас просто остался страх. К счастью, его все меньше и меньше. Организатор конкурса «Человек дела» рассказывал, что 20 лет назад бизнесмены после приглашения на конкурс просто бросали трубку. Боялись. А сейчас с каждым годом этого меньше, и люди идут, и видят: от того, что они лауреаты конкурса, ничего не рухнуло. А пошло в плюс. Но если вы следите за разделом «деньги и власть» на TUT.by, там большинство публикаций автор — TUT.by. Почему? Именно потому что бизнесмены и чиновники боятся говорить. Или говорят на условиях анонимности, а тогда и журналист должен быть анонимным. Это специфика нашей страны. К сожалению.
KYKY: Я знаю, что когда издание «Деловой Петербург» делает свой топ-100 среди бизнесменов — люди звонят и просят убрать их из списка за деньги.
Ю.З.: Так в «Ежедневнике», когда делают список самых успешных, то же самое происходит. За деньги просят или просто говорят, что это был заказ — чтобы они попали в этот рейтинг. Просто смешно. Но многие действительно думают, что это козни конкретно против них.
KYKY: Вы после смерти основателя и владельца агентства БелаПАН Алеся Липая написали пост про то, как нервы забирают людей. Вы написали: «Не дайте им забрать у вас здоровье и жизнь». Невозможно же просто жить и успокоиться.
Ю.З.: Да. Я понимаю, но я писал, чтобы, может, кто-то понял, что они не одни. Я думаю, что такая солидарность тоже важна.
KYKY: Просто ободрить людей?
Ю.З.: Да, поддержать.
KYKY: А вы переживаете по таким поводам? Как вы себя успокаиваете?
Ю.З.: Конечно. Да с трудом — всё это сказывается на здоровье. Болею.
KYKY: Откажите мне, если не хотите отвечать. Я правильно понимаю, что вам тоже ставили диагноз…
Ю.З.: Да, у меня рак. Это сейчас не печатайте — я просто не хочу, чтобы доходы TUT.by упали. Как про Стива Джобса объявили, что рак — и три года биржа суетилась, что теперь будет с акциями Apple. И акции рухнули. Я этого не хочу. Я уже третий год живу с этим диагнозом, все время лечусь. Сейчас на лечении. Я два года не работаю в офисе — так, появляюсь периодически.
KYKY: Очень правильное решение.
Ю.З.: Ну, у меня нет выхода. У меня нет иммунитета в данный момент. Ну и всё это перерывами: я несколько месяцев лечусь, потом несколько месяцев «на воле» отхожу. Потом опять — это такая специфическая разновидность. А Липай тоже лечился от рака. Я его в Боровлянах встретил за две недели. Мы обнимались там. Я не знал, что он болеет. Я был по своим делам, он — своим. Лежал на химиотерапии. А умер-то он от тромба, от инсульта. Он пять лет болел — у него была саркома, ее вырезали и когда началось дело с уклонением от налогов, опять это всё полезло. В общем, вовремя умер — вчера вышла новость, что прекратили.
KYKY: У владельца «Онеги» Сергея Метто была похожая история. Он в те последние полгода продал «Онегу», и скоро потом умер.
Ю.З.: Я не знал, но вычислил потом, что это был рак. Ему стало стыдно. Он же такой хорохорный — и вот, с ним случилось это несчастье. Я уверен, он просто его не перенес. У меня тоже такое. На меня сильно давили всё время. И продолжают давить — чтобы я им продал портал. И где-то за полгода до начала болезни я каждое утро начал просыпаться с мыслями: «Вот, уже пора и умирать». Потому что вот уже я всё сделал, я вырастил TUT.by, а тут меня посадят, начнут допрашивать, я что-нибудь не то скажу и скомпроментирую TUT.by — и лучше умереть. Я стал каждое утро с этой мыслью просыпаться. За несколько месяцев до кровотечения.
KYKY: А вы тогда не думали отойти от дел?
Ю.З.: А что это даст? Все равно же как-то… Они лезли ко мне даже после этого. Через других. Они не вели беседы непосредственно со мной. Через коллег действовали… Это вы можете опубликовать, когда я умру. Но я надеюсь, еще протяну лет двадцать.
KYKY: Я тоже надеюсь.
Ю.З.: Но этого никто не знает. Потому что разновидность тяжелая. Это не рак груди или рак простаты, который вылечил — и на всю жизнь. Это тяжелая форма. Но тем не менее, меня хорошо лечат.
Юрий Зиссер, 15 сентября 2019 года. Фото: Антон Мотолько.
KYKY: В Беларуси?
Ю.З.: Пытался в Израиле, но это глупо. Здесь лучше.
KYKY: Почему?
Ю.З.: Потому что хронические заболевания нужно лечить дома. Или эмигрировать. Их нужно лечить в одном месте — важна преемственность. Ну и потом я на химиотерапии. Операцию — да, можно было за границей сделать, но мне ее прекрасно сделали здесь в лечкомиссии. Удалили пол желудка. Ну, две трети.
KYKY: И вам не хотелось эмигрировать?
Ю.З.: Нет — а как я брошу все здесь? Да и вообще не хочется эмигрировать. Что потом там делать? Зачем жить там?
KYKY: Расслабиться. Разве нет?
Ю.З.: Ну, я не знаю. Я не могу, для меня это дело жизни, я его не могу бросить. Не хочу, да у меня и жена не хочет уезжать, и я не хочу. Уезжать можно в 20 лет. Надо было уезжать. Ну, в 25. А в 58 лет уезжать — это глупость, потому что ты пророс здесь, и там у тебя никого нет. Ты, получается, один.
KYKY: Как показывают книги эмигрантов, это тяжело.
Ю.З.: Эмигранты-писатели уже никогда так хорошо не пишут, как дома писали. Даже Дина Рубина — это все уже не то. Да и многие другие уже не достигали тех высот. Эмигрировать нужно в молодости. А по здоровью — так у нас хорошо лечат, по крайней мере, меня. У меня нет никаких жалоб, меня очень хорошо лечат. Ну, и я сам же закончил биомедицинскую кибернетику и три года работал в Боровлянах в 90-е годы. Я был программистом, но занимался научными исследованиями. Я вел автоматизацию научных исследований, статистику, искусственный интеллект еще тогда.
KYKY: А что вы делали?
Ю.З.: Писал программы для медицинских исследований. Математические модели строил, обрабатывал статистику по раку легкого, допустим. Поэтому я в теме, я понимаю, что со мной делают, почему. И поэтому не вижу смысла никуда ехать лечиться. Понимаете, у меня идет химиотерапия. Вливают мне американское лекарство по американским протоколам. Какой смысл их вливать в другом месте? А потом две недели мучиться из-за осложнений. Мучиться лучше дома, потому что осложнения меняются, и ты лежишь… Что, в гостинице лежать? В больнице тебя не держат — вливают и выписывают. И дальше ты остаешься один на один с этими болячками. Тошнота лечится одним способом, гастрит — другим, воспаление кишечника — третьим способом. Стоматит — четвертым.
KYKY: У вас наверняка большая аптечка…
Ю.З.: Да тут все забито! (смеется). Так и зачем это лечить за границей?
KYKY: Понимаю, здесь свои.
Ю.З.: Да, здесь я дома. Здесь все-таки со мной носятся, меня очень уважают, ценят и хорошо относятся врачи. Ну, и я в общем-то довольно примерный пациент. Они мне могут рассказать что-то, чего не могут рассказать другим — у меня понимание есть. А за границей я буду обычным платным пациентом. Или бесплатным. Ну, и какой в этом смысл? Есть случаи, когда надо лечиться за границей, но это не мой случай. Летал я на отдельные обследования, консультации в Израиль. Ну я уже вижу все сильные и слабые стороны, могу предсказать, когда надо, а когда не надо уезжать.
KYKY: А можно сказать, что у нас с онкологией хорошо борются?
Ю.З.: Хорошо. У нас проблема с нижним уровнем. В поликлинике плохо видят онкологию. И потом я знаю случай, когда врач ушла в отпуск и человеку никто не сказал, что у него рак — и не отправил в диспансер. Плюс у нас есть перебои с лекарствами — обычно каждую зиму, каждое лето. Не всё закупается — приходится делать аналоги, но они не полностью копируются. Если, допустим, чистая химиотерапия копируется более-менее, то есть такой класс веществ — моноклональные антитела — иммунотерапия. Она в точности не копируется, у нас бывает только аналог. Самый типичный пример — интерферон. В общем, все, что нужно хранить при +4+8 — инсулин, все это иммунотерапия, все это плохо подделывается. И поэтому когда пишут, что наши лекарства плохие, больше всего жалоб на инсулин. Он дает осложнения, а импортный не дает. Это потому что это разные вещества. А обычная химия — грубо говоря, аспирин, это то же самое. Все равно какой покупать.
KYKY: Но если перебои, вы не пробовали…
Ю.З.: Покупал за деньги, конечно. Мне повезло, что у меня есть деньги. Я не знаю, что бы я делал иначе.
KYKY: Вы не лоббировали эту тему?
Ю.З.: А как можно лоббировать? У Минздрава нет денег.
KYKY: То есть можно даже прийти поговорить с министром, но ничего не случится?
Ю.З.: Ну, выделяется недостаточно средств — и всё. И я не могу сказать, что всё плохо. Допустим, у нас есть прибор ПЭТ КТ — это самое современное средство обнаружения метастазы опухоли. С одной стороны, в Израиле в каждой районной больнице есть этот ПЭТ буквально. А у нас один на страну. А с другой стороны, их всего 20 в Москве. Ни одного ни в Литве, ни в Латвии, ни в Эстонии. Как они вообще живут там — я не знаю. Куда посылают больных? В этом смысле у нас лучше. И у нас приличный научный уровень, и верхний. Так что, повторюсь, в моем положении я не вижу смысла никуда уезжать.
