Как это водится в последнее время, Смолевичи и сами узнали о самоподжоге Сергея Радчени из телеграма. Обычно у нас любые известия разносятся во мгновение ока, а тут город как язык проглотил. Произошедшее невозможно было ни додумать, ни предсказать, ни объяснить, ни догадаться. Раньше каждый слух в одну минуту обрастал у нас подробностями, допущениями, местной аналитикой и объяснениями. А тут — неслыханная, до звона в ушах, тишина, пишет Анна Северинец на Радио Свобода.
Помню, как несколько лет назад стояла в очереди в местном отделении банка, и туда забежала женщина: «Люди, Артемку моего не видели? Артемка ночевать не приходил». Она не успела еще сбежать со ступенек, а я уже знала, что Артемка — ее старший сын, хороший парень, трудолюбивый, спокойный, и что видели его с вечера на улице с компанией, а потом видели одного. А пока я дошла до дома — уже все узнали, что мамка нашла его — повешенным в заброшенном доме. Узнали якобы из воздуха, так как смолевичский воздух мгновенно передает человеческую тревогу. А теперь молчал и воздух.
Смолевичане начали обрывать друг другу телефоны: кто? как? почему? И сразу от двух своих собеседников я услышала страшное: Господи, а и у меня же была такая мысль, я и сам в отчаянии о чем-то таком бредил.
Потом я встретила эту же самую мысль и на Фейсбуке: люди писали, что ждали именно такой ужасной новости.
И даже мой муж, отец троих детей, который, как и все, переживает время от времени чувство отчаяния и безысходности, сказал мне втихую: я тоже думал однажды такое сделать.
Мы все, уставшие и отчаянные, изнуренные в своей непрекращающейся борьбе, перебирая аргументы к нашей преступной власти, натыкались и на этот последний аргумент. Мы все сейчас живем коллективным умом. Так бывает во времена, когда через людей произносит история, когда масштабные сдвиги эпохи тянут людей, как щепки на волнах, по своей неумолимой логике. Поэтому и писали сразу в социальных сетях: мужчина сжег себя, протестуя против ОМОНа. Объясняли так, как объяснили бы свой поступок.
Но похоже, что Сергей Радченя протестовал не против ОМОНа. Он использовал свой последний аргумент против всего того, что сделало его жизнь невыносимой в этой стабильной стране сфальсифицированного порядка.
Кто там особо обращал внимание на Сергея Радченю? В детском саду, в школе, в деревне, на улице? Кто, где и когда сказал ему, что он достоин внимания и уважения — такой, какой он есть? Кто вообще нам всем с вами такое когда говорит? И уважение, и внимание мы выгрызаем зубами — кто неслыханными усилиями на работе, кто — поднимаясь по карьерным ступеням, кто — сгибая спину перед начальником или цыкая через губу на подчиненных.
Так велось у нас веками: кормовая база или достойны уважения? Как писал сто лет назад поэт Алесь Дудар, расстрелянный в 1937: «Вы падмурак для нас, для сяўбы нашай гной, для жывёліны нашае паша». Ну да, в нашей конюшне давали неплохое сено. Иной раз красили в свежее забор. Что вам еще? Если не мычат против пастуха — то можно даже немного отложить поездку на мясокомбинат.
За несколько дней до самоподжога Сергей Радченя позвонил в милицию и сказал, что повесится на кладбище. Сегодня он пришел к зданию милиции и там сгорел. Он все это отчаянное для себя время пытался обратить на себя внимание тех, кто для него был властью, кто должен был бы сделать его жизнь достойной: посмотрите, я на последнем рубеже.
Возможно, он действительно пил («а кто в наше время не пьет?» - в один голос говорят его односельчане). Возможно, у него действительно было не в порядке с нервами (а у кого сейчас они в порядке?). Это неважно.
В той Беларуси, за которую мы сейчас боремся, чтобы иметь уважение к себе, чтобы иметь право быть услышанным, не нужно будет обливаться бензином.
Вся эта система, не признающая человека человеком, готовая слышать и видеть только тех, кто соответствует ее требованиям, ненавидящая людей, высовывающих голову из-за забора, чтобы потребовать уважения к себе, — вся она наш враг, ведь мы для нее — безымянные алкоголики, которых она не знает и знать не желает.
И я не знаю ничего о Сергее Радчене. И я вряд ли поверю официальной информации, даже если она будет соответствовать действительности. Но я верю Смолевичам.
Сегодня вечером Смолевичи притихли — и тихо, горько, каждой улицей жалеют человека, который так хотел, чтобы у него сложилась жизнь, а она не сложилась. Ему было до смерти важно сказать это вслух.
Мы слышим, Сергей.
