— Как вам дались эти месяцы без Витольда?
— Витольда уже давно не было рядом с нами: он много просидел за решёткой по нашим меркам (с сентября по май). Иногда кажется, что он ещё где-то там сидит. А затем приходишь на кладбище и понимаешь: нет, нет сидит. Когда у тебя забирают близкого человека, с которым ты рос рядом почти 50 лет, это тяжело. Время, конечно, своё дело делает: как ни крути, эмоции спадают. Всё ещё болит, но жизнь идёт дальше. И надо жить с учётом того, что Витольда больше нет с нами. Во многом помогает забыть любимая работа: сначала на стройки поработаешь, а затем дома ещё дела — и голова ими занятая.
Витольд Ашурок
Матери и жене тяжелей. Первая как-то сказала, что ей только и осталось что плакать. Я, бывает, один запланирую поехать на кладбище. А издалека вижу, что и мать туда. Тем более, кладбище недалёко от её дома.
Там, к слову, всё время появляются свежие цветы. Вчера ещё не было, похоже, а сегодня есть. Люди ходят туда, чтобы почтить память, ведь Витольд был известным человеком. Недавно появился новый венок: «Витольду — герою Беларуси от патриотов СИЗО №1». Сострадания нам продолжают высказывать даже те, чьи взгляды на жизнь с нашими расходились (хоть таких и мало, только 3%).
В общем я как-то поймал себя на мысли: мне уже 48, Витольду было 50, и чего только не приключалось за эти лета! Иногда было так тяжело, что хуже невозможно было вообразить. Но скажу искренне: этот период жизни для нас всё-таки самый тяжёлый. Мы плакали, когда убили Романа Бондаренко. Душа болела по Тарайковскому, по Шутову — по всем. Но никто не мог подумать, что горе случится ещё и так рядом.
— Было ли сострадание от официальных структур?
— Нет, конечно. Вы же знаете, какая эта система. В частных разговорах даже милиционеры могли высказать сострадания. И задавали мне вопрос: «Как же так сталось?» Ну, я не работаю в правоохранительных органах, чтобы такой ответ дать. Как получилось, что у человека было здоровое сердце, а оно остановилось? Как получилось, что тело нам отдавали не сразу? Как получилось, что он упал и разбил голову? Что было до того? На эти вопросы у нас до сих пор нет официальных ответов.
Зато перед самым захоронением мне звонил прокурор района: «Вы же понимаете, надо чтобы как-то без митингов». Я ему сказал, что в свою очередь жду, что всё обойдётся без арестов. Слава богу, никого на захоронения действительно не задержали.
— Вам снится брат?
— Витольд снился один раз где-то из месяц назад. Ëн якобы приехалко мне на велосипеде — стоял и улыбался. Ничего не говорил. Просто улыбался, как всегда, в своей армейской куртке, в которой ездил на работу.
Витольд продолжает жить в рисунках и своих красноречивых цитатах, которые пошли в народ и теперь печатаются на плакатах и сумах
— На каком этапе проверка по факту смерти Витольда?
— Этим занимается управление Следственного комитета по Могилёвской области. Первый раз я разговаривал со следователем, когда забирал тело брата. Второй раз — две недели назад, когда приехал за его вещами. Там уже написанный такой том по размеру как «Война И Мир», но якобы не готовые итоги всех экспертиз, и заключение сделать невозможно. Следователь сказал, что проверка может тянуться долго, но я буду звонить ему и контролировать этот вопрос.
Смотря на того следователя, мне хочется ему верить, он вызывает доверие. У меня сложилось впечатление, что если бы он работал в нормальной системе, где во главе — закон, единственный для всех, то он мог бы быть одним из самых честных сотрудников. Но у нас вывернутая система. И официальная версия смерти Витольда была озвучена в первые дни — внезапное прекращение сердца. И видео то жуткое продемонстрировали, мы его раз сто пересмотрели. На нем точно Витольд, но в таком состоянии, что не может себя контролировать. И у меня главный вопрос: что вы с ним сделали, со здоровым человеком
Не факт, что окончательная проверка даст на это ответ. Как и не факт, что нам вернут дневник брата, который не отдали вместе с другими личными вещами. Витольд же всегда был мастерам слова, и скорее всего, описывал всё, что видел вокруг в заключения. Этот дневник давно могли уничтожить. Надежда только на какого-то пронырливого товарища, который мог аккуратно спрятать его для будущего.
— С личными вещами вам отдали письма, что присылали Витольду. Вы просматривали их?
— Там очень много листов. И из Беларуси, и из-за границы. Читать я не могу пока. Перебрал буквально какие-то открытки, что были без конвертов. Мне это даётся тяжело. Писалось же всё живому человеку. Там очень много о том, что его ждут, что Витольд сделал всё правильно, что он не отсидит пять лет. Ни в коем случае. А все мы знаем, чем всё это закончилось…
Сам я, к слову, брату почти не писал. Мы с ним на свидании в Гродно договорились, что я лучше буду приезжать, и мы вживую побеседуем, посмеёмся. Как ни пробовал, не получалось у меня писать нейтрально о погоде — одни поэмы, с эмоциями, которые бы не пропустил ни один цензор.
— Вам за себя страшно не бывало?
— За себя я никогда не боюсь — это моя жизнь, я ей могу распоряжаться по своему вкусу. Конечно, есть семья и обязанности перед ней. Некоторое волнение за жену и сыновей есть. Хотя они у меня — главные патриоты своей страны. Жена в общем первой взялась за организацию передач, когда Витольд сел. Она у меня сделала бы так, чтобы все люди были счастливыми в добровольно-принудительном порядке, если бы то было возможным.
К сожалению, в прошлом те недалёкие времена, когда в Берёзовке люди каждый день выходили на акции. Пока это невозможно — иначе будешь через полчаса в Лиде в милиции. Но я могу хотя бы давать интервью, все люди могут повторять вслух, что произошло, напоминать. Нельзя давать им расслабиться: пусть чешутся и не думают, что всё сошло на тормоза.
— Каким Витольд был братам?
— Приключалось, и побиться могли: что ты за брат, если брату по носу не дал в детстве? (Смеётся.) Но вообще мы с ним ладили. И даже когда жизнь нас поразбросала, заботы у всех свои появились, всегда готовые были прийти друг другу на помощь. Моя жена ещё детей учила: «Смотрите, какие у вашего папы с дядей взаимоотношения, берите пример». Когда оказывались рядом, всегда кто-то другому звонил: «Михалыч, ставь чайник, я еду! Будем пить кофе и разговоры разговаривать».
На свадьбы Андрея. Витольд крайний справа
Мы хотя и во многом похожие, но отличались: Витольд был генераторам идей, а я уже реализаторам. Идеи из него просто сыпались. Ещё в конце 90-х Витольд предложил ежегодно сплавляться по Неману — строили плоты, корабли почти. Брат также разрабатывал все проекты: целую папку чертежей готовил. А вот уже реализация была на мне: где что взять, с кем договориться.
Корабль «Седьмое небо», который дошёл до Августовского канала, молодой Витольд в роли капитана
— Что эта ужасающая трагедия открыла для вас нового о Беларуси и беларусах?
— Я многое знал о нашей системе и раньше, но детали оказались более ужасными. Что система способная убить даже осуждённого человека. И раз такое возможно, в ней существуют люди без чести, совести, в общем без всего человеческого.
С другой стороны, уже после августа для меня стала открытием народная солидарность. Помню, раньше ходила поговорка в народе: один беларус — это партизан, два — партизанский отряд, а три — это партизанский отряд плюс предатель. Но это абсолютно не так: солидарность беларусов не знает границ. Когда ещё 9 августа 2020-го Витольда задержали около горисполкома в Лиде, и потом, после выхода женщин в белом, почти всех задержанных отпустили, а Витольда — нет, то эти же женщины кричали: «А Витольд? Выпускайте!» А когда мы сидели с братом осенью на сутках, оказалось, что у нас столько троюродных «сестёр и братьев», которые передавали нам передачи! С такой солидарностью всё внутри страны должно быть хорошо. Жаль, что это добро так затянулось. И такими потерями даётся.
— Считаете ли вы, что смерть Витольда для системы — также жестокий урок, и такой трагедии в тюрьмах не повториться?
— Хотелось бы верить. Тем более, моё мнение: приказа какого-то на Витольда не было, просто были созданные такие условия, какие человека довели до состояния немощи. И после уже его нельзя было показывать на свиданиях. Это, конечно, исключительно мои мысли. Учитывая, что на стороне силовиков сегодня карт-бланш, обещание, что им за любые вещи ничего не будет, боюсь, что такая же ситуация может повториться, к сожалению.
На захоронения. По словам местных, Берёзовка никогда не видела такой массовой процессии. Даже те, кто не шёл за гробом, выходили из домов, магазинов и молчали, проводили как брата
Мне, к слову, этого не понять. Вы осудили человека, он уже наказанный, зачем продолжать издеваться? Такой же вопрос мы с Витольдом задавали охраннику в лидском ТИП (мы тогда с ним отбывали сутки в соседних камерах). Охранник нам ответил: «Сидельцы должны ощутить, как хреново сидеть». И я постарался пояснить, что это ерунда, так как человек уже арестованный, он ограничены в свободе — ему уже плохо.
А они всё равно продолжают создавать условия, в которых сложно выжить, изнуряют голодом, карцерами. Витольд был такой худой, когда я его забрал! При том что во время нашего последнего свидания в Гродно это был нормальный мужчина 50 лет с весом более 70 килограммов, спортивного телосложения.
В будущем все эти события должны стать прививкой для всех нас. И, конечно, чтобы этого точно не повторилось, нужна правовая оценка всех совершённых преступлений. Люди, запачкавшиеся в избиениях, убийствах, нарушениях законов, во всём нечеловеческом, обязанны понести наказание. Все госструктуры подлежат реформам, их деятельность должна стать прозрачной. Гражданское общество должно контролировать все их важные шаги.
Насчёт брата же хочу добавить от всех близких: мы все ощущаем невыносимую боль потери. Но я поймал себя на мысли, что он уже давно не только мой брат, а наш, всех беларусов. Не сын матери, а сын Родины, которую он не предал. Надеюсь, однажды мы поставим памятник ему не только на кладбище, но и на одной из улиц в Берёзовке.
