Она горько шутит, что уже может работать таксистом: днями разъезжает по Минску и ищет сына, расклеивает листовки.
— Вот вчера машину поставила, пошла клеить листовки, а потом не могла машину найти. Голова уже не соображает. Но мне надо держаться и найти своего Кирюшу, — твердит женщина.
Ее сын Кирилл Кошкин пропал 30 ноября, уже больше полутора месяцев известий о нем нет. Парню 24 года, и у него аутизм. Наталья говорит с Reform.by сразу после того, как очередной экстрасенс рассказывал ей, где искать Кирилла. Женщина находится в полном неведении, поэтому старается выслушать все версии — даже такие.
— Сколько людей, столько и версий. Одна экстрасенс написала, что он жив, другая написала, что в озере утопился, третья сказала, что в больнице. Есть и дикие версии, мне даже пишут, что Кирилла пытают и ломают ему ноги. Я стараюсь это не читать. Я верю, что сын жив. Дома я совсем не сижу, если нет никаких новостей про сына, то просто еду и расклеиваю листовки с ориентировкой. Я не хочу верить, что он не живой, я не должна опускать руки, — повторяет Наталья.
Наталья Караульщикова. Фото из личного архива
61-летняя женщина работает ведущим инженером топливно-заправочного комплекса на «Белавиа». Кирилл — ее единственный сын. Для поисков она взяла отпуск за свой счет. Говорит, ей очень помогают такие же родители, как она.
— У Кирилла третья группа инвалидности с детства. Но у него голова соображает хорошо, он читал много энциклопедий. У людей с аутизмом какое-то мозаичное же мышление. Кирилл мог назвать всех президентов США, но спросить: «Мама, а что такое радуга?».
Наталья признается, что растить ребенка с аутизмом очень тяжело. По ее словам, у Кирилла сильная замкнутость и низкая социализация, ему сложно идти на контакт с людьми.
— Мне пишут, мол, видели похожего парня, как он сигареты просит. Я не верю в это, потому что мой сын очень замкнут, он не курит, не пьет. Ему очень тяжело общаться с людьми, тем более просить что-то. Он даже у меня не просил что-то ему купить. Чтобы Кирилл мог пообщаться с человеком, нужно сначала заслужить доверие Кирилла. Его же ни поцеловать, ни обнять — ничего. Была даже проблема померить температуру — он не разрешает дотрагиваться до себя, просил это сделать, только когда совсем ему было плохо. Я его самый близкий человек, он доверял мне. Когда, будучи школьником, он был у психолога, на просьбу изобразить близких людей, он нарисовал себя и меня, как мы держимся за руку. Хотя его папа тогда был еще жив, — со слезами говорит Наталья (отец Кирилла умер три года назад — прим. Reform.by).
Несмотря на аутизм, парень смог поступить в БГУКИ на бюджет и получить высшее образование, по специальности он библиограф.
— Когда он заканчивал школу, со своим диагнозом он не мог сдавать вступительные экзамены. Мне тогда на МРЭК сказали, что он может работать уборщиком помещений, катальщиком тележек и вязальщиком жгутов, — с возмущением вспоминает Наталья. — Но Кирилл учился достаточно хорошо, очень любил историю и много знал. Я пошла на прием в прокуратуру, чтобы узнать, как можно сделать так, чтобы сыну разрешили поступить в университет. Там мне подсказали, что можно провести независимую экспертизу. Нас долго проверяли, но в итоге дали разрешение на поступление за две недели до ЦТ. Кирилл сам готовился к сдаче экзаменов и поступил на бюджет. По распределению сын работал в Национальной библиотеке два года. Потом контракт закончился, новый ему не предложили подписать. Он днями сидел дома в компьютере в наушниках, слушал шансон…
Чтобы сын социализировался и мог заработать на жизнь, Наталья нашла ему работу в обществе инвалидов — специалистом по клиентам. Каждый день с 13 до 16 часов парень вбивал данные людей в компьютер. На работу, на улицу Кальварийскую, Кирилл со своей улицы Асаналиева всегда ходил пешком, выходя за полтора часа.
30 ноября он, как и положено, отработал до 16:00, а затем должен был вернуться домой, но в квартире так и не появился. Этот день Наталья вспоминает со слезами.
— Перед пропажей сына я тяжело болела ковидом, две недели была в реанимации, у меня лейкоз, и врачи боролись за мою жизнь. Кирюша жил один и справлялся хорошо: готовил себе, ходил на работу. 19 ноября я выписалась из больницы, а 30 ноября он пропал. Я уже как-то подумала, что может быть, он ушел потому, что ему понравилось жить одному…У нас была небольшая ссора за день до пропажи: сын на работу надел тонкую рубашку на голое тело. Я сделала замечание, он хлопнул дверью и ушел. На следующий день надел под рубашку серый гольф. В этот раз он не взял с собой портфель, который всегда носил. Я ему крикнула в подъезде: «Возьми портфель», но он побежал вниз по лестнице. У него с собой даже денег не было, — говорит Наталья.
Сперва, когда сын не вернулся с работы вовремя, она не придала этому значения: Кирилл очень любил гулять по городу.
— Он мог за пакетиком кофе пойти в Лошицу из Курасовщины. Один раз он заблудился, это было года полтора назад, пришел домой рано утром и говорит: заблудился. И он очень быстро ходил. В октябре, помню, еду с работы в семь часов вечера, въезжаю в город на Партизанский проспект, а с левой стороны идет Кирилл. Пока я пыталась остановиться, он уже куда-то пропал. Позже вернулся домой, я спросила, что он там делал, а он мне ответил: «Я гулял». То есть он туда (где потом пропадет — прим. Reform.by) не раз ходил, — рассказывает женщина.
Бить тревогу 30 ноября Наталья начала уже поздно вечером. Сначала позвонила начальнику сына и узнала, что Кирилл освободился в положенные 16:00. В час ночи она позвонила в милицию, заявку приняли и пообещали передать патрульным. Утром у Натальи приняли заявление о пропаже сына и составили его описание.
— В милиции через несколько дней сказали, что камеры наблюдения зафиксировали сына в 18:35 в переходе на станции метро «Могилевская» (кстати, милиция потом сказала, что Кирилл и раньше бывал в этом переходе). А в 18:49 его зафиксировали камеры около моста на выходе из города. От видео с камеры такое ощущение, что он знает, куда идет. Но в ноутбуке и в телефоне у него не нашли ни переписок, ничего.
Наталья объясняет, что телефон с собой в тот день сын не взял, как и вообще никаких вещей.
— Телефоном он ненавидел пользоваться, он мог по телефону звонить только в экстремальных случаях для него — попросить, чтобы я оплатила домашний интернет. Бывает, звонишь ему, когда он гуляет, а он не поднимает трубку. Потом спрашиваю у него, почему не брал трубку, а он такой: «Мамочка, я не слышал». Был бы телефон, его по биллингу нашли бы…
Наталья принялась искать сына сама.
— Там недалеко есть заправка, я, еще слабая от ковида, поехала туда и попросила их глянуть по камерам, заходил ли к ним мой сын. Они показали, что в 18:59 он прошел мимо их заправки. В Шабанах все камеры просмотрели, промзону мы с ребятами всю осмотрели и объездили. В милиции говорят, что там тоже все смотрели. Мне позвонил работник заправки, которая стоит по трассе М4, и сказал, что видел похожего парня. Милиция проверила камеры наблюдения в этом районе только на десятый день пропажи. Они сказали: «Мы работаем по протоколу». Просмотрели те камеры, которые я же им и показала. Я залезла в чат жителей микрорайона Сосны, но там сказали, что Кирилла не видели. Вместе со следователем мы ездили на свалку в Тростенец, беседовали там с бездомными…
Также женщине позвонили и сказали, что видели похожего парня в Борисове. В этом городе живет 84-летний дедушка Кирилла. Но информация так и не подтвердилась — парня там не нашли.
— Я сейчас совсем не езжу к отцу, а мама в сентябре умерла. Вот Новый год был, а я дома осталась: вдруг Кирюша придет? Дедушка тоже внука ждет, — плачет Наталья.
Сейчас неравнодушные люди вместе с отрядом «Ангел» обзванивают все морги и больницы Беларуси, рассылают по электронным адресам фотографии Кирилла. Наталья в разговоре постоянно благодарит обычных людей, которые ей помогают искать сына. Но, говорит, сталкиваться приходится с разным.
— Если сам не будешь искать и бороться, никто не будет этого делать. Я постоянно сталкиваюсь с человеческим фактором. Кто-то отказывает, а кто-то идет навстречу. Я обращалась на телевидение — про Кирилла показали в программе «Времечко». Звонила в «Минсктранс» и просила разместить в транспорте листовки с ориентировкой на сына — мне отказали. А «Миноблавтотранс» разместил без проблем. Была в столовой для бездомных на Рыбалко. Листовки вешаю на остановках — их срывают. Написала в Смоленский СК, написала в российский поиск людей. Я столкнулась с экстрасенсами, которые просили денег.
В церкви тоже разное отношение. В одной мне обещали повесить объявление о поиске Кирилла, а в другой батюшка сказал: «Сегодня повешу объявление, что ваш сын пропал, а завтра придут и скажут, что корова пропала», третий батюшка обещал помолиться, а четвертый даже не спросил имя сына и ушел.
Что же касается милиции, по словам Натальи, дело стало понемногу двигаться только после ее походов к высокому начальству.
— В милиции мне прямо говорят, что у них не хватает рук. Я ходила в РУВД на разговор к начальнику розыска и заместителю его. Начальник начал мне сетовать на тяжелую жизнь, мол, вы знаете, сколько теряется, и у милиции очень много дел, и вообще суббота и воскресенье у них выходной. Я ему ответила: вы знаете, вот вы приедете в аэропорт в выходной день улетать, а я скажу вам, что самолет не готов, посидите до понедельника. Какой может быть суббота и воскресенье выходной, когда человек пропал?
Первые дни я не могла ни есть, ни спать. Я думала, ребенок в кустах замерзает, а его никто не ищет.
Кого из милиционеров на улице ни спрошу про сына — никто не знает, никто не в курсе. В Михановичах спросила у патрульного, в курсе ли он про моего сына, видел ли он про него объявление. Он сказал, что у него в записной книжке записан Кирилл, но какой в этом толк, если у него даже нет с собой фотографии Кирилла, он даже не знает, как выглядит мой сын.
Я сходила на прием к главному начальнику по уголовному розыску по Беларуси. Ко мне отнеслись с большим пониманием и обещали взять ситуацию под контроль. Только после этого разговора началось какое-то шевеление. 11 января первый раз военные прочесали лес (за Шабанами и Тростенцом, поиск велся с ПСО «Ангел» — прим. Reform.by). До этого я просила об этом четыре раза, мне говорили, что военные заняты.
Я еще очень прошу милицию, чтобы мне разрешили работать с участковым. На улице Байкальской большой частный сектор. Мне говорили двое местных, что видели похожего парня там. Я же не могу сама зайти в дома, а участковый знает, какие у него дома проблемные, знает, куда лучше зайти. И участковому вероятнее откроют двери, чем мне. Кирилл полтора месяца не принимал лекарства, у него могла произойти дезориентация. Он может не помнить, что у него фамилия Кошкин, что он потерялся и ему нужно домой. Но вдруг его вообще насильно удерживают, — переживает Наталья.
И хотя ей по-прежнему не говорят ничего конкретного ни в милиции, ни в поисковом отряде «Ангел», она все же очень надеется, что там действительно ищут ее сына.
«Ведется огромная работа по его розыску»
Поисково-спасательный отряд «Ангел», как можно убедиться в его соцсетях, занимается случаем Кирилла Кошкина, вот только возможности у поисковиков сильно ограничены. Одной из проблем всегда были финансы, «Ангел» собирал средства через платформу «Имена», но теперь она ликвидирована, и пожертвования собираются только напрямую на счет юрлица. Есть сложности и с организацией поисков, да и многие волонтеры уехали.
Рассказать о том, как идет работа по поиску Кирилла Кошкина, Reform.by попросил руководителя поисково-спасательного отряда «Ангел» Сергея Ковгана.
— Поиски продолжаются, в настоящий момент Кирилл не найден. Возбуждено уголовное дело по факту исчезновения этого парня. «Ангел» и милиция сотрудничают в поисках парня. Задействовано огромное количество людей: сотрудники уголовного розыска, СК, военные. Поступает в «Ангел» большое количество звонков, что люди видели похожего по приметам человека. Мы все собираем и проверяем, передаем информацию в милицию. Было принято решение распространить информацию не только в Минске, но и по всей республике, все поисковые отряды задействованы также. Одно из последний мероприятий, которое провели — 11 января совместно с сотрудниками милиции Октябрьского РУВД военнослужащие с нашими поисковиками проверяли все возможные маршруты, проверяли территорию (речь о том же лесе за Шабанами — прим. Reform.by).
Еще одно поисковое мероприятие планируем в начале следующей недели. Проводится ряд и других мероприятий, о которых мы не сообщаем. Мы сообщаем только то, что может быть гласно. Мы работаем над поиском Кирилла, оказываем помощь, как можем, и можем заверить, что не сидим сложа руки. У нас делается все по определенному алгоритму: к нам поступило обращение о пропаже человека, была подготовлена ориентировка, размещена у нас в соцсетях, распространена через СМИ, постоянно осуществляем прозвоны больниц, моргов, устанавливаются неопознанные трупы, проверяются без вести пропавшие, — рассказывает Сергей.
Так что, подчеркивает он, ситуация с Кириллом на постоянном контроле.
— Ведется огромная работа по его розыску. Но пока информации никакой нет. К сожалению, такое бывает.
Осенне-зимний период вообще очень тяжелый для людей с психическими диагнозами: люди уходят из дома, теряют память, теряются в лесу. Конечно, чем больше по человеку нет информации, тем шансов найти становится меньше. Но часто бывают случаи, что люди отсутствуют длительное время, но находятся целыми и невредимыми. В прошлом январе в Рязани пропал парень с психической инвалидностью, а в январе этого года его нашли на территории Беларуси. Если глянуть фотографии, как он выглядел раньше и как сейчас, сейчас, многие люди в комментариях писали, что никогда бы не узнали в нем того парня, — добавил Ковган.
