Белорусские героини16

Теряла сознание от голода, зарабатывала на жизнь массажем — захватывающие факты из биографии Алоизы Пашкевич

Феминизм Алоизы Пашкевич, Цётки, заключался в том, чтобы быть сильнее мужчин.

Алоиза — еще одна героиня цикла «Белорусские героини», создаваемого нами совместно с Samsung Galaxy S9|S9+. Вы уже могли читать захватывающие истории Эмилии Плятер, Веры Хоружей, Ларисы Гениуш и нашей современницы Жанны Капустниковой. Каждая белоруска, о которой мы рассказываем, достойна того, чтобы о ней знали, ею гордились и вдохновлялись.

«Несколько десятков стихов, считанные рассказы, учебник-хрестоматия для начальной школы и ряд публицистических и научно-популярных статей» — так оценил некогда вклад Цётки один из ярчайших белорусских историков ХХ века Микола Ермолович. Но двух сборничков по двадцать страниц, изданных при жизни, ей хватило, чтобы стать наравне с глыбами Купалой и Коласом.

Так развиваются растения в тундре: за короткое, пару недель, лето распускаются, отцветают и дают жизнь следующим поколений. В вечной мерзлоте чиновничьего и полицейского давления, изгнания, ужасов войны успела раскрыться огненная натура Алоизы Пашкевич.

Ораторша

Пиком ее жизненного лета был 1905 год — время великого народного пробуждения в Российской империи. Тогда ее поэзия распространялась, как мы сегодня сказали бы, через социальные сети.

Постами тех соцсетей начала ХХ века можно считать бумажные листовки, которые печатались сотнями и раскидывались на улицах, на бурных митингах 1905 года. Улицы слушали ее и вживую, ловя каждое слово.

Существует легенда о том, что псевдоним Алоизе подарил неизвестный рабочий. Пораженный ее пламенным выступлением на митинге, он в притихшей толпе воскликнул: «Ну и говорит тетка!»

Она перевоплощалась на трибуне. Ее не могли узнать те, кто помнил немногословную замкнутую виленскую гимназистку.

По другой версии, теткой Алоизу назвал Вацлав Ивановский — ее товарищ еще с детства и по белорусской деятельности в Петербурге. Их семьи были соседями: Ивановские жили в фольварке Лебедка, а Пашкевичи — в Старом Дворе Лидского уезда.

Семейное фото. Степан и Анна Пашкевичи с детьми.

Учеба до беспамятства

Из всех своих многочисленных братьев и сестер Алоиза выделяла Юзика. Возможно, здесь близость с детства: родители, чтобы им было легче заниматься хозяйством и семьей, отдали Алоизу и Юзика бабушке Югасе (Евгении) на воспитание, в соседний фольварк. У бабушки совсем еще маленькая Алоиза научилась читать.

Домашний язык в семье был польский «того своеобразного характера, каким он был в среде мелкой шляхты Литвы и Беларуси». Сегодня мы бы назвали это трасянкой.

Семья бедной не была: 100 гектаров отец обрабатывал, еще 200 сдавал в аренду соседским мужикам. Но понимания, что дочерям надо дать качественное образование, по воспоминаниям современников, у Пашкевичей не было. А учиться Алоиза хотела.

Сначала у домашних учителей, затем — в частной гимназии Веры Прозоровой в Вильне. Алоиза поступила экстерном сразу в 4-й класс. Переростком, 18-летней девушкой. Учеба была платной, но ей за успехи в учебе дали стипендию.

Денег все равно не хватало, Алоиза зарабатывала частными уроками. А однажды напугала всю гимназию: упала без чувств во время урока. Оказалось — от голода…

Юлиана Менке, невеста Ивана Луцкевича, которая также училась у Прозоровой, вспоминала, как они после того случая в тайне подкладывали Алоизе булочки в стол. Когда та пыталась выяснить, чьё это, весь класс дружно говорил, что, наверное, это подарок.

Представьте себе, если бы во времена Алоизы были соцсети и мода на «чекины» — мода обозначать места, в которых довелось побывать. Мы создали на основе ее биографии сообщения, которые она могла бы оставить через специальное приложение Swarm. Их вы можете видеть на экране Samsung Galaxy S9|S9+. На фоновом фото — Алоиза с младшей сестрой.

Массажистка

Диплома домашней учительницы арифметики, который выдавался после училища, Алоизе было недостаточно. Она поступает на курсы Лесгафта при санкт-петербургской биологической лаборатории. Курсы были бесплатными, на них каждый желающий мог заниматься естественными науками.

Слово «курсы» обесценилось за сто лет. Теперь они воспринимаются как нечто факультативное, малозначительное. В начале ХХ века курсы были аналогом высшего образования. На общеобразовательных курсах Черняева в Петербурге, например, учился Янка Купала. Единственное, что формальной университетской «корочки» наш народный поэт не имел.

У Лесгафта Алоиза получила основательную базу естественно-научных знаний, а также… стала профессиональной массажисткой. Это спасало в финансовом плане в трудные моменты в изгнании.

Потом был краковский Ягеллонский университет, Львовский университет в тогдашней Австро-Венгрии. О полученных дипломах ничего неизвестно. Из всех своих университетов она брала только необходимые ей знания, пренебрегая формальностями.

Вацлав Ивановский — товарищ Алоизы по детским играм и коллега по белорусской деятельности.

Время больших возможностей

В Петербурге Алоиза встречает давнего товарища по детским играм — Вацюка Ивановского, студента Технологического института. Среди белорусских деятелей той поры было много технарей, инженеров. Вместе с другими земляками — Франуком Умястовским, Антоном Трепкой — Игнатовский и Алоиза создают «Круг белорусского народного просвещения и культуры».

В альманахах-«пісанках» за 1903 и 1904 г., которые примитивным способом издавал «Круг», были опубликованы первые стихи Алоизы.

«Круг» действовал подпольно, белорусский язык и название «Беларусь» были тогда под запретом. Доходило до смешного: чтобы издать сборник стихов минского поэта Янки Лучины, язык его для цензуры назвали «болгарским»…

В Петербурге Алоиза встретила и будущего мужа, литовца, студента-инженера Стяпонаса Кайриса. «Необычайно живого характера, необыденная, она выделялась даже в многоцветной студенческой среде и сразу произвела на меня впечатление человека с живой душой», — вспоминал он.

«Круг» сплотил единомышленников, перед которыми стояли масштабные проекты.

Начало ХХ века было временем больших возможностей и роста. Архаичные самодержавные режимы зашатались как гнилые зубы. Казалось, история в десятки раз ускорила свой ход, давая народам шанс зажить наконец без имперского контроля.

Алоиза и ее друзья задумали создать первую белорусскую политическую партию — Белорусскую социалистическую Грамаду (БСГ), вокруг которой формировались и белорусская пресса, и литература, и сама белорусская государственность. Первая конференция БСГ состоялась, кстати, на виленской квартире Алоизы, которую снимали ее братья Иосиф и Вацлав — офицеры Молодечненского пехотного полка, в благонадежности которых полиция не могла усомниться.

«Не знаю, почему я так люблю этого Купалку»

Так сказала в свое время Цётка Владиславе Станкевич, будущей жене Янки Купалы. Между чуть старшей Цёткой и Янкой Купалой была настолько искренняя приязнь, что Купала посылал Цётке из Петербурга во Львов свои новые стихи.

Гэй, пяснярка, болей, болей
Нам на скрыпцы сваёй грай!
Прывітаем хлебам-соляй,
Дзякуй скажа родны край.

Это стихи Купалы «Аўтарцы «Скрыпкі беларускай». Хотя книга вышла в украинской Жолкве, в типографии униатского базилианские монастыря, под псевдонимом «Гаўрыла з Полацка», Купала хорошо знал, кто за ним скрывается. Вообще-то, из чуть ли не 30 псевдонимов Алоизы большинство — мужские.

Ее «Скрыпка беларуская» была как бы продолжением «Дудкі беларускай» и «Смыка беларускага» — мостиком, перекинутым от Франтишка Богушевича к Янке Купале.

Феминистка

«Первая белорусская феминистка» — так назвал Цётку Антон Луцкевич. Причем к феминистским организациям того времени она не принадлежала. А выступая однажды в Лиге равноправия женщин, она презрительно назвала ее участниц «шляпницами».

Интересно, что свои путевые заметки из Финляндии, написанные о совершенно бытовых вещах — как живет, чем питается, как ведет хозяйство обычная финская семья — Цётка завершает неожиданным акцентом: финский народ первым в Европе признал равные права женщин.

Абстинентка

Алкоголя она не употребляла, и к тем, кто его употреблял, относилась сурово. Это хорошо описано в воспоминаниях Умястовского, с которым совместно Алоиза выпускала первый номер газеты «Наша доля». Номер был отпечатан. Мальчики-разносчики раз за разом возвращались в редакцию с улиц за новой порцией — пока не продали всю тысячу экземпляров.

Счастливые и уставшие издатели снимали стресс. «Не знаю, откуда взялась водка и закуска, наполнив рюмки, несмотря на косые взгляды Цётки, которая не переносила пьющей компании, мы духом осушили их за будущее Батьковщины».

Фиктивный брак?

Так считает часть исследователей. Выйти замуж и сменить фамилию Алоизе нужно было, чтобы вернуться на Родину. Надоело, видимо, приезжать под чужим паспортом. За границей она жила с 1905 года, после того как ею, активной участницей революции и социал-демократического движения, заинтересовалась полиция.

Стяпонас Кайрис предполагал, что причиной выезда в Краков было не столько преследование полиции, сколько пессимизм после поражения революции, которое Цётка «с ее взрывным характером и болезненной чувствительностью глубже остальных пережила».

Кайрис оставил о жене краткие воспоминания. Когда читаешь их, поражает, насколько отстраненно они написаны.

Написаны, как о человеке достаточно симпатичном, но чужом, в характере которого видишь только внешние стороны. Вплоть до того, что зачастую он называет ее «Цётка».

Алоиза и гостила у будущего мужа под Самарой, где он работал инженером на строительстве железнодорожных мостов летом 1909 года, приезжала к нему под Курск в 1911 году. Но была ли в их отношениях хотя бы какая-то лирика, или только дружеская симпатия и социал-демократическая солидарность? Это неизвестно.

В феврале 1912 года они поженились и поселились в Вильне. Сняли, как сказали бы теперь, двухкомнатную квартиру в не самым престижном районе Зверинец. («Дом стоял в лесу, вокруг него шумели сосны», вспоминала Владислава Станкевич.)

Жалования Кайриса хватило бы и на более комфортное жилье, но Цётка «не терпела мещанского образа жизни».

Редкий личный момент в воспоминаниях Кайриса — он вспоминает как Цётка за работой буквально забывала поесть, а также особо не заботилась об одежде: «Ей всё шло».

«Не умела беречь здоровья»

Возможно, Цётка руководствовалась распространенной у туберкулезников логикой, забытой ныне вместе с туберкулезом: какой смысл заводить семью, если неизлечимо болен?

Как Максим Богданович, который стремился даже не приближаться к друзьям и однажды, во время поездки в детский приют в Ратомку, всю ночь промерз в холодном классе, потому что боялся своим дыханием заразить учительниц, которые собрались в соседней натопленной комнате…

«Весной 1907 года по пути из Лондона я свернул в Закопане. В гуральской хате нашел больную на лёгкие Цётку, — вспоминал Кайрис. — Процесс в легких только начинался, нужны были солнце, воздух, еда, но «это Цётка меньше всего обращала внимания».

«В плохую погоду сильно кашляла, не могла выходить из дому», — вспоминала Юлиана Менке.

И вместе с тем — обходила районы Вильни, агитируя родителей отдавать детей в белорусскую школу. «Горела как жертвенная свеча и светила своему народу до последнего дня своей жизни», — писал о ней Луцкевич.

«Лучынка»

«Цётка человек хоть и культурный, но анархистка» — такую характеристику дала Алоизе княгиня Магдалена Радзивилл, хотя поклонницей Бакунина марксистка-Цётка ну никак не могла быть. Владислава Станкевич вспоминала, что с известной меценаткой Алоиза контактировала при создании белорусского детского дома.

Такие моменты помогают яснее представить себе белорусскую жизнь в начале ХХ века.

Миллионер и депутат Думы Войнилович, помещица княгиня Радзивилл, богатейший землевладелец и депутат Думы Скирмунт, интеллектуалы Луцкевичи и Ластовский, общественная активистка Цётка — люди различных политических взглядов, но объединенных пониманием общих во имя будущего Беларуси интересов.

Теперь о будущем. Цётка была первой поэтессой, много писавшей по-белорусски для детей. Она даже издавала в Минске детский журнал «Лучынка». И просила как можно больше новых текстов, бесконечно дергая своих друзей,. Причем понимала, что привычный для многих поэтов «слезливый» стиль письма дети не воспримут: «Трэба больш агню ад маладых сіл. Дровы, з каторых цяпер шчапаецца «Лучынка», залішне слязьмі-доляй нацягнула, дык слаба гараць».

«Лучынка» являлась детской энциклопедией. Сама Алоиза писала туда тексты википедийного формата. О нефтедобыче, например.

Цётка называла нефть «газай» и описывала, как пробивают землю огромным долотом на цепи, а потом вычерпывают нефть бочкой. Технологии за сто лет пошли вперед, конечно, но вот вопрос о том, как нефть образовалась, до сих пор беспокоит ученых. И обе основные, актальные до сих пор версии Алоиза изложила в своей статье.

Актриса

Сегодня мы слабо представляем себе, какой силой в дотелевизионную эпоху был театр. Он приравнивался к школе и прессе.

Часто мировоззрение и национальная принадлежность целых деревень и приграничных территорий зависели от того, чья театральная труппа выступала там с гастролями.

Алоиза видела это и не хотела оставаться в стороне. Тем более, что в Беларуси уже гастролировала труппа И.Буйницкого. В Кракове, в Ягеллонском университете, исследуя белорусскую батлейку, она одновременно и сама брала уроки декламации и игры на сцене у известной польской актрисы Нуны Млодзеёвской.

По возвращении в Беларусь это пригодилось: под псевдонимом Крапивиха она играла в спектаклях Буйницкого.

Путешественница

Отдельную страницу в ее жизни занимали путешествия. Они были вынужденными, поездками на лечение. Но и страсть к путешествиям у Алоизы была.

Италия, Франция, Финляндия, Швеция, Германия — неполный перечень мест, где ей довелось побывать. Причем по Скандинавии она путешествовала пешком.

Сохранилось несколько веселых шведских писем к петербургскому профессору Брониславу Эпимах-Шипило.

«7 ліпеня 1914. …Я ўжо 70 кіламетраў адпаўзла ад Stokholma, начую сёння ў сяле Wangnhorad у жалезнадарожным hotel’і… Ураджаяў я яшчэ нідзе такіх не бачыла, як у Швецыі. Крыху ўжо знаёмімся з людзьмі, вучымся іхняй мовы. …Лес, возеры, багатыя нівы, надзіў пекныя будынкі, кожны дамок немаль мае свой тэлефон.

…канец ліпеня 1914. Усяго найлепшага пасылаю з Goteborga. У дарозе вельмі дрэнна вядзецца: маю бабу-таварку муж адзывае дахаты, змаркоціўся, каб яго маланка. Мусіць, адна пайду па Нарвегіі. Як згіну — не шкадуйце…»

[«7 июля 1914. … Я уже 70 километров отползла от Stokholma, ночую сегодня в селе Wangnhorad в железнодорожном hotel'е… урожаев я еще нигде таких не видела, как в Швеции. Немного уже знакомимся с людьми, учимся их языку…. Лес, озера, богатые нивы, на диво красивые здания, каждый домик почти имеет свой телефон.

…конец июля 1914. Всего наилучшего высылаю из Goteborga. В дороге не ладится: мою бабу-таварку муж отзывает домой, истосковался, Если сгину — не плачьте…»]

В Финляндии, на железнодорожной станции, Цётка впервые увидела и описала для белорусского читателя такое актуальное в настоящее время явление, как шведский стол:

«Два сталы пекна накрыты, застаўлены ядой, якую толькі здумаць: там і мяса, і рыба, яйкі, сыры розных гатункаў, малако, гарбата, квас, піва. Як толькі падыходзіш да стала, маеш заплаціць марку, фінскую манету вартасці 38 капеек. Пасля, калі хочаш, еш колькі душа прымае, а не — крошку палажы на зуб — плата аднолькава: там жыватоў людскіх не мераюць: такі звычай укараніўся пэўна дзеля таго, што ніхто з фінаў не мае ў натуры сваёй, каб карыстаць болей за тое, чым плаце. Фіна не трэба пільнаваць, ён сам у сябе стаіць на стражы».

Не упускала возможности путешественница осмотреть и культурные памятники, знаменитые музеи. Устами героини своего рассказа «З дарогі» она описывает Сикстинскую Мадонну, увиденную в Дрезденской галерее: «Малюнак — абраз сусветнай славы — для маёй душы не мае чароўнага слова. Яшчэ калісь, як была ў Рыме, каля твораў Рафаэля прайшла з сэрцам спакойным, затое перад Анджэла Буанароці і Леанарда да Вінчы анямела ўсімі сваімі чуццямі, думкамі склеілася і стаяла гадзінамі, акамянелая з задзіву».

Рассказ «З дарогі» написан в форме писем девушки-туберкулезницы, которая отправилась за границу на лечение, к старенькой матери: «Кашляць перастала, гарачка меншая, сілы больш. Цэлыя дні ляжу на скале над морам. Цёпла, сонечна».

Cor ardens — пламенное сердце

Разразилась мировая война, прифронтовые города наводнили беженцы, а госпитали — раненые. От скученности людей начались эпидемии. Цётка же, как подметил наблюдательный Кайрис, «не умела оставаться равнодушной».

Имея опыт фельдшерицы, Алоиза устроилась сестрой милосердия в тифозный барак. Писатель Максим Горецкий вспоминал, как подкладывала она солдатам-белорусам «Нашу Ніву» под подушку.

А за стенами барака Цётка преподавала на белорусских учительских курсах, открыла в начале 1915 года в Вильне первую белорусскую школу, пыталась организовать сеть столовых для бедных…

В рабочей горячке застало ее известие о гибели любимого брата Юзика. Он был убит под Гродно, идя в атаку впереди своей роты. Вместе с другим братом Вацлавом, также офицером, который лечился в Вильне после ранения, Алоиза едет под Гродно. Солдаты помогли им найти могилу своего любимого командира.

Брат Алоизы Иосиф Пашкевич погиб на фронте под Гродно.

Следом умирает отец. Алоиза едет домой, в Старый Двор, но откуда уже не вернется. Земляков косила эпидемия тифа, Цётка взялась ухаживать за ними, но заразилась сама. Организм подточен туберкулезом. Зима. Спешно привезенный с фронта немецкий врач не имел опыта. Ее не стало в феврале 1916-го.

«Белорусское дело потеряло вместе с ней cor ardens — пламенное сердце», писал Антон Луцкевич. Это лучше всего характеризует, какой была Алоиза Пашкевич и какой она осталась в памяти.

Каментары16

ГУБОПиК угрожает Максу Коржу12

ГУБОПиК угрожает Максу Коржу

Главное
Все новости →