«Я сейчас в Украине, добирался окольными тропами, как точно — не скажу, может пригодиться кому-то еще», — сказал он «Нашей Ниве».
«Я здесь потому, что риски пребывания в Беларуси очень возросли после тех обвинений, которые прозвучали в интервью Протасевича: что якобы я координировал протесты, советовал активистам и каналам, что и как им делать, и так далее.
Но что я могу сказать по факту: Протасевич очень преувеличил степень моего влияния. Да, я в том чате был, это не секрет, об этом говорили по ОНТ еще полгода назад. Было известно, что я там, и давно был ясен формат чата, что там обсуждалось. Далеко не все в чате подходят под описание «координаторов», потому что само обсуждение деталей акций и их планировка происходила на созвонах, в которых я участия не принимал принципиально, никаких «преступных» деталей заранее я не знал, я, скорее, наблюдал за рефлексиями причастных участников, что было интересно мне как аналитику.
Я не вижу ничего такого, что несовместимо с законом и моей профессией, я получал информацию от первоисточников. И мне тяжело обижаться на Протасевича, мы только можем гадать, какие перед ним поставили условия», — прокомментировал Шрайбман.
А вот, что он написал в своем канале по поводу этой ситуации:
«Иронично получилось. Утром 3 июня выходит выпуск проекта «Редакция», который завершается моими словами о том, что я не чувствую прямой угрозы и поэтому не уезжаю из Беларуси, а уже вечером я в спешке собираю вещи и выбираюсь из страны.
Я считаю важным рассказать о причинах. В интервью на ОНТ Роман Протасевич сказал, что я помогал советами в чате, который можно было назвать координационным штабом революции, — Love Hata.
Могу только догадываться, почему и по своей ли воле, но Рома преувеличил мое участие в процессе. Я действительно до осени 2020 года был в этом чате, который начинался как простая онлайн-сходка блогеров, но по мере нарастания протестов, эта тема становилась ключевой в обсуждениях.
Мой интерес был в том, чтобы наблюдать вживую, как общаются те, кого к августу стали называть координаторами белорусской революции. Далеко не все в чате подходили под это описание, да и само обсуждение деталей будущих акций *для безопасности* происходило на созвонах «координаторов». Я из тех же самых соображений безопасности ни в одном из таких созвонов так и не поучаствовал.
Но дело было, конечно, не только в безопасности. Простите за пафос, но у меня есть давняя позиция, что аналитик не может и не должен становиться участником процессов, которые анализирует, так же, как и комментатор матча не может быть футболистом на поле. Многие люди критикуют меня за это самоустранение, но я просто не смог бы честно анализировать политику и заниматься ей одновременно.
На самом деле, я не знаю точно, есть и был ли ко мне какой-то чреватый арестом интерес белорусских спецслужб. Доходят слухи о готовящемся уголовном деле, но пока их сложно подтвердить. Парадокс в том, что о существовании чата, его тематике и списке его участников силовики знали как минимум с середины осени. Меня в этом списке показали на ОНТ еще в декабре, полгода назад. И ничего.
Я не уехал тогда, поскольку понимал, что в общем-то мне нечего предъявить. Даже несмотря на слитые скриншоты переписок из чата и вероятность того, что у спецслужб есть огромный массив таких скринов, я точно знал, что там не будет моего «кукловодства», потому что его и в природе не было. Только если в фотошопе рисовать. С моей стороны не было никакого консультирования за пределами какого-то базового описания моего видения ситуации в стране, то есть того, что я и так говорю в интервью и пишу в статьях.
Но в сегодняшней Беларуси даже непричастность к тому, что власть считает преступлением, — уже недостаточная страховка. По делу TUT.BY, формально связанному с налогами компании, сидит политический блок редакции, люди, которые наверняка даже понятия не имеют, сколько налогов они платили.
С моим кейсом такая же ситуация — простое нахождение в том чате много месяцев назад, и громкие заявления Протасевича теперь с ведущим, который отдельно переспросил про меня, — это переход в зону некомфортного риска. Это чувство укрепилось, когда в тот самый вечер я увидел что-то очень похожее на наружку у своего подъезда.
Не знаю, грозил ли мне арест. Интервью Романа пустили в эфир, не задержав меня накануне, хотя я не прятался. Может, и сейчас все бы закончилось, как полгода назад, то есть ничем. Но спокойно жить и работать в стране при таких вводных дальше было бы сложно. Поэтому пришлось пойти на очень некомфортное решение — уехать. Обе альтернативы — СИЗО и ежедневное ожидание СИЗО — были еще хуже как для меня, так и для близких.
Собственно, на этом все, спасибо за внимание, за переживания и множество предложений помочь. Моя ситуация несравнимо проще, чем у тех, кто сидит или вынужден ждать из тюрем родных, поэтому на моем месте раскисать — грех. Продолжаю работать, как работал. Буду изо всех стараться сохранять свой обычный подход к аналитике, несмотря на попытки слепить из меня чьего-то консультанта. Не консультировал и не собираюсь. И до скорого на родине. Всё проходит.
P.S. Никакой обиды на Протасевича нет и быть не может. Мы не знаем, какой подвал в ЛНР и какую судьбу для его девушки ему обрисовали в случае отказа от этого интервью. Заложников не судят».
Каментары