Когда читаешь книгу Анны Кондратюк «У прысценку старога лесу», ошеломляет универсальность белорусских ценностей, пишет Зося Луговая.
На прошлой неделе премия Гедройца начала свой 13-й сезон и объявила сбор заявок. И самое время вспомнить прошлогоднюю победительницу — Анну Кондратюк и ее книгу «У прысценку старога лесу». Но перед этим хочу вернуться к предыдущему тексту о книге «Соня, стой». Вдохновило меня на это замечание читательницы, что я обделила вниманием книгу Евы Войтовской «Гарэзлівы пацалунак» и творчество Алины Длатовской, вспоминая белорусский young-adult.
Отмечу, что у меня не было цели назвать все произведения, которые по тому или иному признаку можно отнести к белорусской young-adult литературе. Я всего лишь перечислила несколько авторов и авторов, наиболее плодотворно работающих в этом жанре, а также новинку, вышедшую месяц назад. Алина Длатовская пока написала две книги, первая из них — попытка антиутопии в пределах небольшой повести, а вторая — городское фэнтези. И та, и другая книга — неплохие первые произведения молодого автора, но на этом пока все.
«Гарэзлівы пацалунак» Евы Войтовской достоин отдельной статьи, но это не совсем young-adult. Это озорная и игривая, немного утрированная, немного игрушечная love story на фундаменте японской манги, которую Ева Войтовская (она же — Мария Мартысевич) захотела локализовать, увлекшись историей создания манги и судьбой ее автора. Ведь сам сюжет довольно популярен и кочует из литературы в литературу.
Но вернемся к книге Анны Кондратюк, в которой она собрала истории простых людей из Беловежской пущи по обе стороны польско-белорусской границы. Автор родилась в 1965 году в деревне Кутловка на Подляшье, сейчас живет в Белостоке. Работает журналисткой в еженедельнике белорусов в Польше «Ніва», много пишет о местной жизни и местных жителях. Одна из ее предыдущих книг, «Па Прыпяці па Нобель», уже входила в лонг-лист премии Гедройца в 2017 году.
«У прысценку старога лесу» — это собрание очерков из жизни подляшских людей преимущественно среднего и пожилого возраста, так как подляшские деревни стареют и потихоньку вымирают. В этом они похожи на большинство белорусских деревень.
Автор рассказывает о более-менее современной жизни, но почти всегда в текстах присутствует предыстория. Мы узнаем о предках и родственниках, семейных обстоятельствах, местности, в которой живут герои. В итоге получается, что книга помимо нашего ХХІ века охватывает и все ХХ-е. Анна Кондратюк пересказывает воспоминания и о царских временах, и о нескольких волнах переселений местных жителей, и об обеих мировых войнах, и о сожженных деревнях — как немцами, так и людьми Ромуальда Райса, и о жизни при социалистической Польше. Потому что отголоски тех событий все еще слышны в сегодняшней повседневной жизни Подляшья.
«Жывём і маўчым. Мы сабе, а яны сабе… Ад той зімы 1946 года няма ў нас суполкі. Няма нічога…», — говорит православная жительница Шпаков об односельчанах католической веры.
В январе и феврале 1946 года банда Райса, бывшего польского офицера Армии Крайовой, известного по прозвищу «Бурый», сожгла несколько православных деревень и убила 79 православных крестьян, этнических белорусов. В 1949 году Райс был казнен за преступления против мирного населения. В 90-е годы смертный приговор был отменен, а тема, имели ли действия Бурого признака геноцида, до сих пор остается дискуссионной в польском обществе. Местные жители с грустью отмечают: среди своих никто за сожженные дома и убитых родственников так и не извинился.
Анна Кондратюк показывает читателю почти неживые деревни на самой окраине пущи, православные церкви, в которые ходят только старые женщины, местные святыни (как «Святая груша» в белорусских Верховичах) и местных святых (как святой мученик Георгий из деревни Поличной на польской стороне) и новейшую из жизненных перемен — мигрантов и дополнительную стену на белорусско-польской границе.
Если вы никогда глубоко не интересовались историей Подляшья и тамошних белорусов, то вам, как и мне, придется искать дополнительную информацию. Кроме того, мне не хватило обозначений, о каком конкретно времени ведется речь в той или иной истории. Только кое-где подсказками были, например, обсуждения последствий от входа Польши в Евросоюз (и один из главных местных страхов — паспорта для домашних животных) либо черный марш националистов в честь Бурого в Гайновке.
Самое важное и самое интересное, что есть в книге, по моему мнению, — это портреты местных жителей. Иногда автор описывает своих героев даже не через внешность, а через их жизненный путь, и добавляет одну-две цитаты из разговора. Этого оказывается достаточно, чтобы передать характер человека.
«Еўрасаюза не баіцца найстарэйшая жыхарка Дубіч Царкоўных, 93-гадовая Зіновія Гіль. Бабуля, не выязджаючы з вёскі, жыла пры цары, санацыі, пры саветах, немцах, Народнай Польшчы, Салідарнасці і зараз Еўрасаюз ёй не страшны. Старажылка не разбіраецца ў палітыцы, але можа падказаць рэцэпт на доўгае жыццё.
— Трэба многа рабіць, — кажа. — Хто захоча багацця — паедзе ў свет. А тыя, што астануцца, таксама будуць жыць. Пачнуць пячы свой хлеб, а свойскі хлеб найлепшы».
Важная составляющая жизни на Подляшье — православие. Поэтому почти ни одного очерка в книге не обходится без упоминания священников, церквей, часовен, икон, святых мест и святых людей. Иногда православная вера напоминает о себе даже там, где совсем не ждешь:
«У Палічнай, якая яшчэ ў прыканцы ХХ стагоддзя лічылася шматлюднай і баявітай вёскай, ідзе рэзкі працэс вымірання карэннага насельніцтва.
— Асталіся пераважна ўдовы, — кажа спадарыня Ганна. — Кожная другая хата ўжо пустая. Калі ўсе памруць і прыедуць сюды жыць іншыя людзі, то царква будзе напамінаць, што тут жылі такія, як мы, праваслаўныя».
Но попадаются и более приземленные эпизоды, как обиды на батюшку, который заменил пожертвованную икону на другую, и даже денежные вопросы: «Царкоўку ў гонар Яўлення Божай Маці ўвесь час папаўняюць іконамі. Сама стараста шмат разоў ездзіла купляць у Луцк і Роўна на Украіне. Там танней».
В книге действительно сильно ощущается присутствие Беловежской пущи. Она — одна из главных героинь в большинстве историй. Анна Кондратюк говорит и о своих отношениях с пущей, и передает слова людей, с которыми встречается и беседует.
«Перад тым, як перасячом сцяну пушчы, кожны жагнаецца. Для мяне гэта звычайная справа. Кожны раз, калі іду ў лес за вёскай, я памятаю, каб перажагнацца… У лесе, як кажа дзед, трэба паводзіць сябе цішэй вады і ніжэй травы, каб не разгневаць духа пушчы. Ён з’яўляецца ў выглядзе зубра. З такой сустрэчы толькі цудам выкараскаешся жывым».
Мистическое восприятие пущи более старшими людьми дополняется экзистенциальным, которым делится более молодое поколение.
«Пушча — гэта не проста лес, — кажа Кася. Найбольш падабаюцца ёй анклавы, дзе прырода вызначае свой парадак, адзіны ў сваім родзе, непаўторны, дзікі. — Дзе няма нічога з мяне… дзе хочацца стаць празрыстым».
Но эти рассуждения — мостик к теме мигрантов. Местные жители видели страдания людей, попавших в пущу из-за политических игр, собственными глазами:
«Кася на кожным кроку назірала экстрэмальныя сітуацыі. Бачыла маладых пабітых мужчын на падагнутых нагах. Аднойчы спаткала групу людзей, якія ўсе мелі апухлыя фіялетавыя твары. Ці цалкам босых, а вакол ноч, мерзлая зямля. Спаткала жанчыну, якая кінулася ёй з плачам на шыю і крычала: my baby».
Многие женщины не могли остаться в стороне и выходили помогать, несмотря на запрет со стороны властей и возможное осуждение соседей. Одна из причин тому, говорили автору волонтеры, — что, по сравнению с жителями других регионов Польши, они хорошо знают, «як быць іншым сярод большасці».
«У прысценку старога лесу» — это ода местной жизни для местных читателей. Чужакам она немного приоткроет таинственную пущанскую действительность, но даст понять, что никогда мы не почувствуем и не осознаем ее в полной мере. И все же многое нас если не объединяет, то сближает с подляшскими белорусами. Я бы назвала это универсальными белорусскими ценностями. Одна из которых — аисты.
«Палову жыцця мы прыжываліся ў горадзе… палову жыцця патрацілі на мітусню і клопат, каб жыць як людзі. А калі нажылі што трэба, усе ўцяклі з таго абжытага гнязда… Каб у апошнія гады ўсё звесці да ранішняга клёкату буслоў. Не, без буслоў то мы не ўмеем жыць», — говорит 75-летняя Ирена, которая ухаживает за 98-летней матерью в деревне у самой пущи. И это, пожалуй, одна из самых трогательных историй книги.
Аистянка рядом с этой деревенской избой появилась тогда, когда Ирена, пенсионерка и вдова, переехала из Гайновки в деревню досматривать мать. Сначала гнездо строил аист-кавалер и, не закончив, отлетел в теплые края. Весной он вернулся уже с аистихой, и они начали достраивать жилье. В определенный момент гнездо несведущих молодоженов рухнуло вниз, но аисты отстроили его заново. И с тех пор прилетали сюда более десяти раз. Ожидание аистов прибавляет старой матери сил дождаться весны. А прилетев, птицы задают ритм жизни в деревенском доме: проснуться под утренний клекот, дождаться, когда аист-отец вернется с утренней охоты… Старая мать уже почти не говорит, только шепчет молитвы, но когда дочь выводит ее посмотреть на аистов, — начинает говорить. «Буслы — гэта чыстая надзея», — добавляет Ирена и вспоминает, как когда-то наблюдение за аистами через окно больницы дало ей силы оправиться после операции.
Книга содержит более 30 очерков, много фотографий и карту, на которой указаны все деревни и городки, которые упоминаются в тексте. У книги очень красивая обложка и оформление, и на этом фоне еще сильнее удивление и разочарование от дрянной корректуры текста. Очень хотелось бы, чтобы книга-победитель премии Гедройца получила хорошего корректора и была переиздана как следует.
Ганна Кандрацюк, «У прысценку старога лесу. Гісторыі людзей з Белавежскай пушчы». Праграмная рада тыднёвіка «Ніва», Беласток, 2022.
Каментары
Што нярэдка спалучана з прарасейскімі настроямі ў розных выданнях. Не варта пра гэта маўчаць. Сава - толькі адзін з прыкладаў. Сярод "простых" таксама хапае розных з ухілам у бок Масквы.