«То, что у меня есть — я за это вцепился, держусь и живу». История художника, который рисует зубами
Анатолий Галушко — самобытный художник из деревни Могилицы Ивацевичского района, который рисует свои картины, держа кисточку в зубах. На днях Анатолию исполнилось 60 лет. Более 40 из них он прикован к постели, более 20 — рисует и пишет стихи, прозу. Галушко получил в юности тяжелую травму позвоночника, которая привела почти к полному обездвиживанию. За это время он много размышлял, работал над собой и по сути научился жить заново.
В 18 лет Анатолий Галушко неудачно прыгнул в реку и травмировал позвоночник. Сейчас ему 60 лет, большинство из которых он не может ходить.
Как разомкнуть круг неизбежности и выкарабкаться из ямы отчаяния, откуда взять силы и даже почувствовать себя счастливым человеком? О своем опыте Анатолий Галушко рассказал «Ганцавіцкаму часу».
Живопись как средство от безысходности
— Анатолий, как пришла идея заняться живописью?
— Давно, более 20 лет. Больше свободного времени стало, так как в первые годы (как оказался прикован к постели. — Прим. авт.) у меня столько друзей было, что каждый день кто-нибудь приходил — посидеть-поговорить. А когда была свободная минута, я читал. Так прошло лет 10—15. потом у меня возникла потребность что-то создавать своими руками, зубами или еще чем.
Первый раз попробовал авторучкой, взяв ее в зубы, и нарисовал какую-то собачку. И у меня получилось! Я настолько был поражен, что вот в таком состоянии, зубами — и можно рисовать! Это потом я уже понял, что все наши владения и умения — в голове! А чем ты рисуешь — руками, зубами, ногами — это уже вторично.
И вот так у меня пошло. Сначала рисовал на листах из тетради, на каких-то лоскутках обоев. А однажды пришел друг, увидел, что хорошо получается, и подарил мне альбом для рисования. Я еще больше втянулся.
Прошел и этот этап — порисовал ручкой, карандашом. Увидела это подруга и предложила: «Давай я привезу тебе акварели». Хотя я и отнекивался, что не смогу, но она привезла и кисточки, и акварельные краски. Попробовал — получилось. И это опять показалось настолько необычным — я могу это делать!
А я человек упрямый — если за что-то берусь — мне нужно лучше и лучше! Чтобы не стыдно было, когда люди придут посмотреть. И вот так понемногу оно пошло дальше. Кто-то на выставке в Бресте подарил мне загрунтованное полотно и набор масляных красок. Я попробовал — и сначала не получилось совсем. Сложно. Ведь когда рисуешь акварелью — кисточка на воде ходит мягко, а тут эту кисть не потянуть. И краски надо чем-то разбавлять, а чем — не знаю.
Тогда у меня не было ни компьютера, ни интернета, до всего доходил своим умом. Закинул свои масляные краски. Но через два-три месяца снова вернулся к ним: «Неужели у меня ничего не получится?» И придумал чем разбавлять — обычным подсолнечным маслом. Добавил его — и пошло!
Потом, когда у меня появился компьютер, я начал интересоваться, нашел уроки живописи, и оттуда уже узнал, как полотна грунтовать, чем правильно разводить краски, как их смешивать. А все годы до того работал своим умом, ошибками, какими-то открытиями.
С помощью интернета я хорошо учился, и сейчас учусь. Я понимаю, как оно должно быть правильно — чтобы и колорит, и перспектива, а не лишь бы наляпать. Если вы хотите научиться чему-то хорошему, то вы все поймете и научитесь быстро.
— На кого-то из художников равняешься?
— Не то что равняюсь, но мне всегда нравилась русская школа живописи — Репин, Шишкин, Поленов, Левитан. Хотелось бы так работать. Одному художнику я сказал, что хочу добиться вот такого стиля, техники, но он меня успокоил: не надо ничего менять, у тебя свой отличительный почерк, штрих, ты узнаваемый, а это дай Бог добиться каждому настоящему художнику. Я и успокоился: думаю, не все так плохо. Поэтому работаю так, как привык, как научился и вижу.
— Анатолий, а кто помогает готовить те же полотна, краски, кисточки?
— За все время кто только не помогал, особенно в начале, когда нужно было готовить полотно: и братья, и сестра, и друзья с подругами, и сосед натягивал полотна на подрамники. Вокруг всегда много хороших людей, которые не откажут ни в чем. А теперь, когда могу что-то сам заработать, то уже покупаю готовые грунтованные полотна.
— Сколько в среднем пишется картина?
— Когда-то работал по 5-6 часов без отрыва и картина выходила за 3-4 дня. Сейчас работаю меньше, часа по три, и чтобы что-то получилось, требуется уже дней шесть.
— Что самое сложное для тебя в этом деле?
— Именно для меня — это то, что я не могу отойти, сделать шаг назад, чтобы взглянуть. Таким образом я лишен перспективы. Рисуешь-рисуешь, отошел — и краски видишь, колорит, перспективу, оттенки, палитру всю. А когда полотно под носом — ты не понимаешь этого. Работаешь на ощупь, на интуиции.
Поэтому часто приходится переделывать. А правки часто портят картину. Бывает так, что первый день поработал и что-то ухватил. Но потом видишь — там криво, там, начинаешь править и чувствуешь: что-то ушло, нет уже той легкости, и настроение исчезло…
Часто случалось, что снимал я подобные полотна. Просил, чтобы порвали их и выбросили, потому что не могу смотреть на испорченную или плохую работу. И начинал все сначала.
— А какая самая удачная твоя картина?
— Наверное за год таких бывает одна-две. И если взять все годы, то таких картин насобирается два десятка, которые действительно мне нравятся. Я понимаю, что это не высокая живопись, но я также понимаю, что лучше не сделаю, так как это уже сделано по максимуму.
— Какая работа из всех нарисованных самая сложная?
— А тут не выберешь, они для меня все сложные, скорее можно выбрать самую легкую. Потому что работать так, как я — это очень сложно. И полотно постоянно приходится переворачивать то боком, то вверх ногами, потому что не дотянуться. Трудно работать, но эта трудность мне нравится. Если получается, то я не чувствую усталости, неудобства.
— Рисуешь только пейзажи?
— Нет. Цветы рисую, какие-то сюжетные работы, с детьми. Птиц, зверей люблю — и волков, и зубров, — они все разошлись. Пробую портреты — нарисовал одного брата, другого. Но опять же та самая проблема — не могу отойти шаг назад, чтобы посмотреть, все ли хорошо, не перекошено, как пропорции выдержаны… Но люди на портретах получились похожи, сразу узнаешь, кто это.
— Что хотелось бы написать? Может, есть какая-то мечта?
— Есть идеи. А мечта — куда-нибудь поехать, что-то увидеть — на какой-нибудь пленэр. Каждый раз, когда бываю на природе, понимаю, насколько отличается живая натура, живой взгляд от того, что я рисую по снимкам. Это совсем другие оттенки, краски. Этого не хватает. У меня всегда есть идеи.
— Сколько картин тобой уже написано, хотя бы примерно?
— Я не веду учет, но если прикинуть, что рисую уже более 20 лет, а я пробовал и акварель, и гуашь, и акрил, и масло, — наберется как минимум картин 800, если не больше. Это я сейчас работаю. А был период, когда я стал внезапно востребован.
Мою первую выставку в Ивацевичах заметили даже в Бресте и захотели туда в культурно-методический центр, но у меня не хватало картин. Зал был большой и требовалось картин 50, а у меня была только половина от того. Стал работать. После Бреста Ивацевичи снова пригласили. Здесь эти картины начали расходиться, а у меня все просят: «Давай выставим там, там…» И я работал неистово, ежедневно, даже без выходных. И за год рисовал до 50 картин.
— Кстати, куда они расходятся?
— Первые расходились по Ивацевичам и по городам, где делались выставки, включая Минск. А потом уже начали разъезжаться по миру. Когда у меня была третья или четвертая выставка в Ивацевичах, мой друг Валерий Гапеев сфотографировал картины и выставил их на сайт: может кто пожелает купить. Сразу пошли заявки.
Даже мне написал какой-то богатый меценат из Москвы: покупаю всю выставку. Но здесь уже местные купили пять или шесть картин. Он даже согласился забрать остальные 25 и подарить какому-нибудь детскому учреждению. И тут неожиданно возникли таможенные препятствия — нужно было добиваться разрешения на вывоз в Министерстве культуры.
Тогда он предлагает: раз нельзя вывозить, найдите какое-нибудь детское учреждение в Беларуси, я выкуплю картины, а вы их подарите туда. И Валера вышел на детский гематологический центр в Боровлянах. Директор Центра посмотрела картины, они ей понравились, и она согласилась: «Привозите!»
Потом через год мне уже одна знакомая рассказывала, что больные дети, посещающие комнату с картинами, успокаиваются, чувствуют себя лучше. Мне тогда столько приятных слов наговорили!
Потом были заказы и из Москвы, и из Питера, и из Украины. Даже Комсомольск-на-Амуре и Германия. Уезжали туда знакомые и просили: «Толя, хотим чтобы на стене была наша природа». Моя картина есть в Ирландии. Также одна знакомая заказала, чтобы я нарисовал местные подснежники. Теперь та картина на стене в ее ирландском доме. И по словам хозяйки, так приятно ежедневно видеть белорусский пейзаж.
Источники оптимизма
— Действительно, твои картины несут хорошее настроение, а за счет чего ты сам поддерживаешь оптимизм? Что помогает?
— Помогают родственники — мы всегда рядом, и они не дают мне залежаться. Мои братья младшие, когда приезжают. И если хорошая погода и у меня есть желание — мы и в лес съездим, и на озеро, и у костра посидим, и с удочкой. Поэтому я не чувствую себя каким-то ограниченным. У меня всегда было много друзей. Каждый день либо звонят, либо наведываются. А если нет времени, то мимо дома проезжает такой и посигналит. Поэтому я не чувствую одиночества.
— Анатолий, а бывают ли у тебя периоды депрессии и отчаяния? Если да, то как из них выходишь?
— Бывают. Иногда лезут мысли, что я никому не нужен, а все что ни делаю — не то. И поэзия и проза — недостойны, а рисунки — не нужны. И тянется такое состояние несколько дней. Бывают трудные периоды: надоел этот мир, замучился, нет сил.
Однажды повстречался человек, мне его как Бог послал, вытащил из такой ямы! Мне уже там и хорошо было, не хотелось наверх. И так по жизни, сколько я анализировал: действительно Бог подбрасывает в самые трудные моменты такого человека, который вытягивает. И снова, потихоньку-потихоньку, возвращается желание что-то делать, жить, радоваться жизни.
— Есть ли у тебя какие-то люди или персонажи для подражания, как, например, Ник Вуйчич?
— Когда я увидел по телевизору Ника Вуйчича, то ничего от него не взял, потому что уже сам таким был. Уже ко мне приходили люди — не пожалеть, а от меня подзарядиться энергией, оптимизмом.
Сколько раз мои друзья говорили: «К тебе как к батюшке придешь и ты снимешь все, успокоишь или подскажешь какой-то выход».
В этом смысле я всегда равнялся на каких-то людей полноценных, так сказать. Например, на нашего краеведа Алеся Зайку.
И я не могу не сказать еще об одном человеке, как о своем учителе. Если бы не он, не было бы ни литературы, ни моих сборников. Это Валерий Николаевич Гапеев. Кто-то от меня заряжался, а я обращался к нему, когда ничего не получается и не хочется — и стихи не идут, и не знаю, что делать.
Позвоню Валере — пять минут — и у меня улыбка, я уже знаю, чем займусь. Я всегда восхищался его работой. Меня никто в плечи не гонит: я могу работать, могу не работать, могу несколько дней отдохнуть. А этот человек, работая ответственным секретарем в газете, еще пишет статьи и свои романы! Пишет для журналов, газет. Я не знаю, где он находит энергию. Я от него заряжался, он мне был примером, как и Алесь Зайка.
Действительно, много берешь оптимизма от разговоров с такими людьми. Человек работает, не обращая внимания ни на время, ни на силы, ни на здоровье. Вот на этих и равняюсь.
На родном языке
— Кстати, несколько слов о твоей поэзии.
— Лет двадцать занимаюсь уже. Живопись пришла на лет пять-семь раньше. У меня была выставка в Минске и директор зала делала со мной для радио интервью. и спросила: «Почему именно живопись? Почему не стихи, не проза?» Я ответил, что рисовать может каждый — хуже-лучше, а писать — здесь нужно иметь талант. Этого таланта я у себя не чувствую. А если нет таланта — нет и смысла, и позориться не стоит.
Потом полежал дома и вспомнил, что когда-то в юности у меня хорошо получались стихи, и я даже своим племянницам помогал. Думаю, давай попробую. И за неделю я около шести стихотворений написал на русском языке и отправил «на суд» Валерию. Он напечатал два стихотворения в газете, да еще с такой аннотацией, что талантливый человек талантлив во всем. Я чувствовал такую гордость!
А потом и книжка вышла. И мне дали звание почетного гражданина Ивацевичского района. Я к этому всему уже спокойно отношусь. Приятно, конечно, но чтобы я что-то специально делал для этого? Нет. Я делаю для себя. В первую очередь чтобы себе доказать.
Мои стихи о нашей земле, природе — как и живопись. О своих чувствах, переживании, настроении, что на душе. Лежишь — и что-то в голову само приходит. Или сидишь на реке — тишина, покой — и пошел некий стих. Помню, сидя на берегу такой легкий стих получился. Я его там выучил наизусть, а приехал домой — и сразу записал.
Первый сборник стихов и эссе «Следы на песке» вышел в 2012 году. Валерий Гапеев занялся им, потом подключился Анатолий Крейдич — руководитель областной организации Союза писателей. Крейдич даже хотел выставить его на областной конкурс имени Владимира Колесника. Но как раз с того времени было решено проводить конкурс раз в два года, и я не попал.
Потом вышел второй сборник «Яблочный Спас» (2016), в который вошли лучшие произведения из первой книги, и также новые. И он уже на конкурсе Колесника получил первое место в номинации «Проза». Я был принят в Союз писателей.
Это меня так поразило, что я еще больше поверил в себя: значит, не так все плохо, как мне кажется. Делаешь как бы для себя, а когда это находит признание, причем на таком уровне, это придает уверенности и желания продолжать и делать еще лучше. И приходится уже и заниматься глубже, изучать получше язык.
Опять же, я начинал писать на русском, но это Гапеев меня убедил перейти на родной язык. Потому что ты пишешь о своей земле, своей деревне, а слова чужие. Я переключился, и действительно понял, что о своем надо писать на родном языке. Появляется совсем другое звучание, оно как-то ближе, роднее.
— Ты говоришь, что пишешь и о своих людях. Что-то написал о жителях деревни?
— Много написал прозы. Я по жизни люблю посмеяться, люблю юмор, юмористические рассказы. Нравится юмор Чехова — он красивый, тонкий. А в нашей деревне юмористов всегда хватало, и такие истории случались смешные. Решил их записать. Чтобы деревенские простые люди почитали о себе.
Но тут тонкость: надо написать так, чтобы не оскорбить, чтобы это не было насмешкой. Я всегда относился к людям искренне. И даже перед тем, как напечатать, находил родных, рассказывал, о чем написал, чтобы не оскорбить. Понимали, разрешали.
Открытие мира
— Анатолий, кроме живописи и поэзии, может еще что-нибудь хотелось бы попробовать? У тебя есть идеи?
— У меня много идей. Но чего не хватает — это рук. Сколько я жалел, что у меня не работают руки. Вот бы на один-два позвонка чтобы перелом ниже был — и уже работали бы пальцы рук. Тогда я, наверное, не так жалел бы о своем положении, потому что я очень люблю что-то делать руками.
Для меня притягательно дерево… Я сколько раз видел по телевизору, как люди режут, выжигают. Ну, просто завидую! Занялся бы этим обязательно. Я бы и гончарством занялся — тоже близко. Думаю, пусть бы лучше те ноги не работали, а чтобы руки, чтобы я сам мог что-то делать, я бы развернулся шире.
— А как организуются твои выезды на природу? Сложно ли это?
— Нет, совсем не сложно. Если спиной к чему-нибудь прислоняюсь, я сидеть могу. Первое время, может лет с десять, я никуда не выезжал, как-то было стыдно на люди показаться, даже в деревню… На дорогу выезжаешь — и какой-то страх.
Два года по больницам, 5-7 лет в закрытом помещении, а потом ты выезжаешь на дорогу и чувствуешь себя просто ужасно — будто бы на тебя весь мир смотрит. Кажется, что из каждого окна стерегут, как ты сидишь… Тяжело было это.
Но младший брат призжает из Минска и: «Толя, едем!» Он сажал меня на тележку с высокой спинкой и мы на этой же тележке первый раз поехали на реку. А у нас там пески. И мой 18-летний братик меня по этим пескам зыбучим толкает, пот градом из него катится. Мне аж жалко его было. А он: «Нет, поедем!»
И я постепенно начал оживать, заново привыкать ко всему — к этому пространству, людям. Потом мы прошли по деревне. Это для меня как открытие было, я же лет 15 не проходил по деревне, за это время у нас даже асфальт положили. С одной стороны, мне еще было как-то неловко, а с другой прошелся — и столько впечатлений от всего! Снова увидеть, где ходил, эти дома, и людей увидеть.
Людям я благодарен. Никогда ни молодые, ни зрелые не выражали какого-то жалости, наоборот, воспринимали меня как нормального, здорового. Всегда искренне, открыто, с улыбкой, по-хорошему. И это тоже придает какой-то уверенности в себе.
Потом брат купил машину и попытался посадить меня на переднее сиденье. Получилось. Сижу хорошо, как в коляске. Опять, помню, были такие впечатления! Аж дыхание сперло! Как будто с высокой горы прыгнул, когда скорость в машине включается!
И эти эмоции по жизни все время, что-то новое! Я заново начал открывать мир!
И на коляске, и на машине я посетил все интересные и любимые места: на реке, на поле, где наш картофель был, где сенокос. Приезжаешь — ты 20 лет не видел этого места — как на машине времени! На то дерево когда-то лазил, там стога стояли, там стожок делали. Это как ложкой откуда-то черпаешь и насыщаешся энергетикой — оно и вдохновляет, и дает силы, и настроение дает.
Некоторые места узнавал по-новому. Какие-то сохранились ориентиры, дуб там старый… Едешь и не понимаешь: А что это, а где это? Но вспомнил все!
Столько впечатлений приятных! Это дает и оптимизм, и желание жить, и нет того ощущения ограниченности, что ты никому не нужен, что ты лежишь здесь бы в клетке, бы в тюрьме.
— Где еще хотелось бы побывать?
— Я каждое лето планирую где-то побывать. Был вот Несвижский замок. Думаю, сотня километров — это не так много. Тем более, что с братом уже ездил в Брест и в крепость, обходили там все. В Барановичи съездили, потом младший брат завез к себе на дачу — это сто километров от нас, это недалеко от зубра на дороге М1.
Поехали в Несвиж! И маму уговорили: посмотри хоть на старости лет на эту красоту. И действительно — это красота! Такие эмоции! Мы как подошли к этому рву, и я как глянул — и эта глубина будто тянет к себе. Это одновременно и страх, и восхищение! Наверное, похоже на переживания во время прыжков с парашютом.
Потом, через год, поехали в Мирский замок. Обошли там все, и опять столько же эмоций!
В Беловежскую пущу хочу еще, да как-то все не получается. Ездили на озера. За Телеханами проходит ралли «Дрыгва». Я уже три раза там был. Брат еще так завезет, на самое удачное место, где они стартуют, канаву перелетают. Столько там зрителей, эмоций! Чувствуешь себя в гуще таких приятных событий.
— Можно даже сказать, что ты увидел больше, чем среднестатистический житель района?
— Больше. На Огинском канале ежегодно реконструкция событий Первой мировой войны проходит. Я был на реконструкциях раза четыре.
Это все новые, живые эмоции. И одновременно забываешь о своих недостатках.
На выставки начал ездить. Потому что первые выставки я не посещал категорически — это же надо на люди, на глаза. А потом освоился: и в Белоозерск поехал, и в Березу.
— Сегодня чувствуешь себя знаменитостью или известным человеком?
— Не то что чувствую, но постоянно какой-то стороной с этим сталкиваюсь. Вижу, что люди смотрят телевидение, читают газеты, знают меня.
Поразил случай во время посещения Несвижа. Там какая-то девушка выставляла на продажу свои картины. Мы рассматриваем их. Мне понравились ромашки. «Покупайте!», — говорит девушка. «Я себе сам нарисую». «А вы не Анатолий Галушко?!»
Нормально, думаю, приехал первый раз в Несвиж, а тут меня знают. Приятно, конечно, но я с юмором отношусь к этому. И не пользуюсь никогда. Некоторых эти «медные трубы» портят, даже великих и знаменитых людей.
— К сожалению, в обществе много людей с ограниченными физическими возможностями, и многие из них сидят дома. Можешь дать им какие-то советы, как сделать жизнь разнообразнее?
— Я помню, ко мне не раз обращались с этим вопросом. Помню, просили поговорить с парнем 25 лет, который около семи лет лежит с травмой позвоночника. Матери у него нет, ухаживает отец, а сам он какой-то озлобленный: ничего не хочет, на отца кричит.
«Толя, позвони, поговори с ним, ты же такой пример». «Сколько он лежит?» Семь лет.» «Все время такой?» «Постоянно».
И я ему не позвонил. Я этому человеку ничего не объясню.
А что я ему скажу? Если он за семь лет ничего не понял и не смирился со своим положением, значит, у него характер такой. И никто его ничему не научит. Если у человека есть потребность — он сам найдет учителей.
Я всегда сам искал примеры: как работать, что делать, чем заниматься. Я смотрю и учусь. И мне не надо объяснять: «Толя, делай то и то». Пока я сам к этому не приду.
Постепенно и в обществе изменились отношения за то время, пока я лежал. Когда я попал в беду — и инвалидность, и увечье было как-то некрасиво, и люди соответственно относились, и на улице никого из инвалидов не увидишь. А через 15-20 лет цивилизация и культура принесли результаты. И по телевизору начали об этом говорить, и колясочники стали показываться.
Постепенно и сознание твое меняется, мировоззрение, и к себе отношение меняется, плюс прогресс, плюс общество повернулось. Возьмем, например, Алексея Талая. Он без рук, без ног, но деятель. Я уважаю таких людей.
Счастливый человек
— Есть какая-то судьба или предопределенность или все-таки все в руках человека?
— Судьба есть. Но я уверен на 99%, что судьба — это не какая-то матрица, из которой уже не выскочишь. Потому что это было бы несправедливо. Если мы православные, христиане, и считаем, что от нас уже совсем ничего не зависит — это неправильно.
А как же тогда выбор, который дал Бог человеку? Да, какая-то судьба есть, но, мне кажется, эту судьбу изменить можно. И доказательств тому много.
Например, сменить место жительства — переехать в другой конец света и заняться чем-то иным — и уже можно изменить судьбу.
Ты себя измени. Я считаю, что эта основная дорога, которая называется судьбой, на протяжении жизни имеет распутье, как в той сказке: налево пойдешь — получишь то, направо — другое. Вот здесь ты и делай выбор. И этот выбор часто делается неосознанно — исходя из своего опыта, который ты накопил.
Тебя Бог на эту дорогу поставит, ибо ты ее заслужил, своей жизнью, своим отношением — к людям, к жизни, к Богу. А иначе чего дергаться, бороться, упираться, если кто-то за тебя уже все решил? Но судьба есть.
— Значит то, что с тобой случилось, тоже было суждено?
— Да. Я над этим думал: за что? Мне восемнадцать лет — и что я такое сделал, что надо было вот так?
И пришел к выводу, что не обязательно, чтобы я успел что-то сделать. Если есть судьба, Бог, то, возможно, Бог ограничил меня в возможностях от чего-то другого? Да, он отнял у меня некоторые возможности, но в этом состоянии я получил другое: я рисую, я получил уважение людей.
А в ином случае что могло бы быть? Мой физический расцвет попал бы на 90-е, может, стал бы каким рэкетиром. Кто знает? Может Бог остановил меня, чтобы я оказался в таком состоянии и оставил после себя добрую память? Или чтобы стал для кого-то примером?
Человек — прежде всего дух
— В твоем понимании, человек это прежде всего физическое тело или дух?
— Если мы говорим человек, то это прежде всего дух. А тело — инструмент, чтобы этот дух или развивался, или что-то полезное делал, работал над собой. Тело — это оболочка. Если мы, христиане, считаем, что душа бессмертна, а тело бренное, и человек с такими возможностями, умом, а живет 60-80 лет, как-то несправедливо, что он столько всего делал, совершенствовал себя — и что? Умер и на этом все закончилось? Какой смысл тогда?
И опять же, это во всех религиях, что на земле, мы собираем свой багаж, опыт, и там получим вознаграждение или наказание. Я этому верю. Я всегда и во всем старался найти какую-то логику. Если логики нет — этому и не веришь. Ведь весь мир завязан на какой-то рациональности. А иначе хаос. А иначе — делай все только для себя любимого, ведь после нас хоть потоп, и ничего не будет. Пробуй в жизни все! Я против этого, потому что это самоуничтожение.
— Такое отношение описывается модным выражением «брать все от жизни».
— Понятие счастье не зависит от материальных ценностей. Поэтому я никогда никому не завидую. Для меня мой внутренний мир — главное. И я бываю счастлив.
Помню, в Бресте на выставке один человек сказал: «Эти люди по-своему счастливы». А у меня уже были проблески понимания этого. Уже было все хорошо, уже смирился со своим положением, чувствую себя хорошо, у меня друзья каждый день, родные.
А придет здоровый человек, в слезах: «Боже, все плохо! На работе заклевали, денег не хватает, дети не слушаются». И ты думаешь: этому человеку тяжелее чем мне. Поэтому все на этом свете относительно. Главное — наше отношение ко всему этому.
Сильный человек
— Ты считаешь себя сильным человеком?
— В каком-то смысле, да. Много не хватает, конечно. Случаются какие-то моменты слабости, лени. Но я стараюсь жить, как говорят, по максимуму. Наверное, в своем положении я мог бы сделать и больше, если бы была какая-то помощь, конкретно чтобы со мной кто-то работал. Но я никому не надоедаю, никого не «напрягаю», занимаюсь только самостоятельно.
Мой отец тоже был сильным. Он заболел в 31 год, и ему в Минске сказали: если хочешь прожить еще несколько лет, нужно отказаться от курева, алкоголя, перейти на жесткую диету. И здоровый молодой комбайнер бросил все дурные привычки, как отрезало. Человек захотел жить. Нашлась эта сила воли, она есть далеко не у каждого.
И он прожил еще 13 лет, за этот срок пива глотка не выпил. И когда приехал через 10 лет в Минский институт, там все удивлялись, что он жив. Дали ему заполнить целую папку бумаг: как ты прожил и чем лечился?
Воля передается. И примеры, на которых ты живешь. И хочешь или нет — ты это повторяешь. Я просто хочу сказать, что не отмахнулся от всего этого. А то, что у меня есть — я за это вцепился, держусь и живу. Так будет справедливее.
«Можно взять автомат и пересечь границу?» Паук спросил у пограничников, законно ли российские войска в 2022 году пересекли белорусско-украинскую границу66
Комментарии