Стукачество начинается на свободе. О стукачах в СИЗО и колонии пишет Олег Груздилович

Стукачи

В секторе — три отряда, в каждом приблизительно по сто человек. Эти триста осужденных гуляют, строятся, курят, режутся в нарды, читают, приспособившись на лавочках, книги и письма. И все это на одной небольшой территории с трех сторон здания, которую называют «локалкой» — значит, локальной зоной. Приблизительно 300 квадратных метров на 300 человек! То есть если ты выходишь просто прогуляться, то можешь встретиться с любым из этих людей лицом к лицу совершенно случайно. Поздороваться, попросить сигарету, заговорить, постепенно подружиться. И откуда ты будешь знать, что познакомился с человеком, который регулярно встречается с опером, пишет ему отчеты или рассказывает устно обо всех событиях в отряде (не знаю, как они это делают). Короче, со стукачом. И как уберечься от такого нежелательного контакта?

Во время уже первого выхода на прогулку вокруг сектора несколько раз от разных людей услышал одно и то же предупреждение: «Ты вот с этим лучше не общайся, он стукач. Будь с ним осторожнее». Чем с большим количеством людей знакомился, тем чаще звучали подобные «сигналы». Дошло до смешного. Как-то мне указали на осужденного из другого отряда и заверили о нем, что он «определенно стукач». Ну, стукач так стукач. Я их не коллекционирую.

Но потом этот же человек подошел ко мне, назвался по имени, напомнил, где и когда мы были знакомы. Присмотрелся к нему, и правда — 20 лет назад были знакомы. Есть что вспомнить об общем прошлом. Разговариваем, и вот уже он мне указывает как раз на того человека, который советовал с ним не иметь дел, потому что он стукач. Тут мое терпение лопнуло, и я сказал: «Все, хватит! Вас всех послушать, так вокруг одни стукачи. И что теперь, ни с кем не говорить и не видеться? Нет, я так не буду».

Кстати, до последнего дня в колонии хорошо общался с обоими теми якобы стукачами. В чем проблема? Не хочешь что-то говорить о себе — не говори, но искусственно связей прерывать не следует, так как без человеческих отношений в тюрьме не прожить. А с точностью, что кто-то стукач, все равно не узнаешь.

Хотя — да, стукачей, тем более если ты политический, действительно вокруг может быть немало. Если бы была возможность посмотреть в личное дело, прочитать составленные обо мне отчеты, то, может, диву бы дался!

Говорю так уверенно, так как на комиссии перед первым ШИЗО начальник спрашивал у сотрудника оперативного отдела: «Что есть на него?» И тот, развернув какую-то папку, видимо, мое дело, громко зачитал из нее: «В разговоре… числа… время… сказал…». Наверняка знаю, что в то время я не сидел где-то в столовой или кубрике, а прогуливался с другом во дворике, а рядом гуляли другие осужденные. Только кто-то из них мог подслушать наш разговор и процитировать его в своем доносе, причем многое при этом перепутав. Я могу точно сказать, кто был этими ушами. Но что тут поделаешь? У стукачей такая натура, когда соглашаются на грязную работу. Когда-нибудь им это обязательно откликнется.

Случай, о котором упомянул, произошел в карантине. Но бдительная слежка, не просто слежка, а настоящее шпионство будет сопровождать осужденных весь срок и повсюду: в «кубрике», на промке, в спортивном городке.

Втираются в доверие

Что так будет, меня в первый же день отрядной жизни предупредил сосед по шконке Вадим. Сказал, что как только новенький появляется в отряде, стукачам отдается приказ собирать о нем все возможные сведения, чтобы было известно даже, «на какой стороне спать любит». Поэтому будьте бдительны в словах и действиях.

Только самое интересное, что тот самый Вадим, скорее всего, на меня тоже стучал. Уверен в этом, так как через три месяца после этого разговора его неосторожной репликой выдал офицер из нашего отряда. Теперь думаю: зачем сосед тогда пускался в откровения, предупреждал о стукачах вокруг, когда сам был такой? Ответ единственный: узник он был уже опытный, а когда как будто заботишься, легче всего втереться в доверие. Так я и без того относился к нему нормально, делился салом, кофе, конфетами. Вадима было жалко. Еще молодой, организм требует калорий, а из дома помощи почти никакой, так как не поделиться? Когда тебе за 60, ты во всех вокруг склонен видеть детей, только что у каждого свои интересы, свои игры. Один прячется, второй догоняет, третий играет в шпиона.

Конечно, в любой момент та условная «идиллия», которой поддерживаешь в себе человека, может закончиться, и иногда это случается совершенно внезапно. Когда во второй раз оказался в ШИЗО, ко мне в камеру посадили парня. Марат поделился тюремным опытом: «Никогда в отряде никому не открывай душу. Здесь вокруг все стучат. Вот я матерился на одного д… из нашего отряда, рядом были только самые близкие друзья, а уже через час я здесь, в ШИЗО. И сейчас, скорее всего, потеряю хорошую работу, меня перевезут в другой отряд, а могут и в ПКТ бросить с перспективой на 411 статью. И это всего за одно матное слово!»

То есть развитая система стукачества в колонии — это не развлечение оперов, которым якобы нечего делать, как только собирать сведения, кто как любит спать. Это, как говорили в советское время о профсоюзах, «приводной механизм» системы репрессий. Пришел сигнал — на него надо отреагировать — отреагируют.

И на сто процентов правда, что эта система работает прежде всего против политических заключенных. Даже контакты в колонии, с кем разговариваешь, как часто разговариваешь, отслеживаются, и из этих наблюдений делаются выводы. Да, политические в нашем секторе хорошо знали, что друг у друга надолго лучше не задерживаться, иначе начнутся неприятности. В августе «желтобирочник» Евгений, с которым ранее мы многое обсуждали, прежде всего события в Украине, предостерег: «Опер уже поинтересовался у одного нашего, почему мы с вами так часто разговариваем. Давайте реже встречаться. Лучше не привлекать внимания». Пришлось так и сделать.

Интересный вопрос, а как оперуполномоченные сотрудники общаются со своими агентами? Это что-то тайное, записки закладываются в тайники, или они контактируют через специальный телефон?

Трудно ответить, если сам в этой шкуре не побывал. Но могу предположить, что особо процесс не прикрывают, чем проще, тем лучше. Осужденных, особенно в первые месяцы отбывания наказания, часто вызывают на вручение различных документов. Писем из суда, ответов из прокуратуры и так далее. Вызывают человека из отряда, а что с ним происходит дальше, куда он пошел после посещения определенного кабинета, где вручают эти бумаги, — кто за этим может проследить? Никто. Такие мысли, по-видимому, всех осужденных посещают, так как заметил, какое подозрение появляется, когда кого-то много раз подряд вызывают в клуб или в штаб.

Со мной была похожая история. Кроме уголовного обвинения, мне предъявили материальный иск на большую сумму, которую суд постановил полностью признать. Потом иск разделили на три части в соответствии с количеством эпизодов и отправили на рассмотрение в три разных суда. Иски рассматривались, когда уже сидел в могилевской колонии. В течение моего пребывания там шла бесконечная переписка: информирование о заседаниях, об их переносах, о решениях, а также ответы на мои жалобы.

Обычно в клуб, где вручают очередную бумагу, вызывают уже после восьми утра. Быстро собрался и ушел. И всегда, как возвращаюсь в отряд, слышу настороженные вопросы соседей: а чего вызвали? Что-то ты зачастил… И ребят понять можно: кому хочется жить рядом с стукачом, все такого соседства опасаются. Приходилось десятый раз все объяснять.

На самом деле контакты опера и его агента могут вообще быть на виду, и большинство определенно ничего не заподозрит. Пару раз, гуляя перед отбоем у той стены сектора, где «локалка» заканчивается спортивной площадкой, видел в свете луны такую картину: на улице стоит наш опер, подозвал к себе какого-то заключенного (тот стоит отвернувшись, лица не видно), и они что-то через решетчатый забор «перетирают». Разве это не может быть отчетом? Конечно, может.

Как помог опер

А может и не быть.

Однажды самому пришлось обратиться к оперу с жалобой-просьбой. Со стороны такой разговор мог вызвать подозрение. А было так, что у меня возникла проблема с перепиской. От жены, сыновей и внуков письма доходят, а от родного брата Сергея — нет. Хотя точно знал, что он пишет. Поскольку за контроль над перепиской отвечает оперуполномоченный, закрепленный за отрядом, решил к нему обратиться. И вот во время прогулки вижу его на улице. Подхожу к забору, обращаюсь, прошу меня выслушать. Офицер мог бы пройти мимо, но остановился и подошел, внимательно выслушал. Сделал, правда, вид, что ни при чем, так как «писем никто не задерживает», чему я, разумеется, не поверил. Но тоже притворился: «Ну, может. Еще подожду».

И уже через пару дней дождался. Письмо от брата пришло, и последующие приходили без задержки. А другие письма, от друзей, коллег и незнакомых мне людей со словами поддержки, так и не доходили. Что они были, узнал уже после освобождения. То есть уступку опер все же сделал, разрешил получать письма от брата, а все прочее по-прежнему осталось под запретом.

Стукачество начинается на свободе: в каждой организации действует агент спецслужб

Вернусь к теме стукачества в тюрьмах. Здесь следует понимать, что это не в тюрьмах возникает практика поголовного доносительства, она идет со свободы, просто в тюрьме для ее процветания самые благоприятные условия. И то, что агентами пронизана и наша свободная жизнь, в тюрьме быстро начинают понимать те, кто на свободе в это не очень верил.

В камере СИЗО, еще до колонии, судьба свела с бывшим директором фирмы, которого осудили за мошенничество. Виктор рассказал свою историю.

Имел строительную фирму, бизнес шел неплохо, но в том числе потому, что налоги он уплачивал не полностью — применял распространенную в строительстве схему. Когда в конце концов его разоблачили, присудили условный срок, плюс запретили занимать руководящие должности. Но не успокоился. Оформился в той же фирме рядовым сотрудником, а сам продолжал управлять финансами. И снова попался.

Новое следствие повесило на Виктора миллионную потерю, а суд дал десять лет колонии, хотя его вина вовсе не была доказана. Естественно, бизнесмен возмущался: Как так? Ни одной его подписи под финансовыми документами нет, никак не установлено, что он кого-то заставил выполнять незаконные действия, а его все равно осудили. И вообще, откуда узнали, что он продолжал руководить фирмой? Может кто сдал?

Сокамерники на такие рассуждения смеялись, предлагали вспомнить и проанализировать работу и поведение каждого сотрудника. Для камеры было очевидно, что кто-то из подчиненных был завербованным агентом, и именно он проинформировал соответствующие органы об активности бывшего директора.

Сокамерник Анатолий, бывший следователь, а ныне политзаключенный, подтвердил: в каждой организации согласно указу Лукашенко, принятому еще в конце 90-х годов, действует агент спецслужб. Не исключение и частные фирмы.

По словам Анатолия, технология всеобщей разработки бизнеса такова:

«Сигналы от агентов накапливаются, но приказ на то, чтобы дать ход делу, отдает совсем другая «контора». Когда уже приказ получен, следователи начинают искать законное основание, чтобы посадить человека. Не найдут доказательств по одной статье, посадят по другой, на которую что-то накопают. И приговор гарантирован. Это и есть правосудие не по закону, а по понятиям: кто-то наверху признал тебя виновным — и все, уже ничего не изменишь».

Кстати, по словам Анатолия, он потому и уволился с работы следователя, что надоело по приказу начальства и по доносам «клепать» на людей уголовные дела. «Надоело, да и нечестно это. Мне совесть не давала спокойно жить, а как уволился, стал себя чувствовать нормальным человеком», — говорил этот заключенный.

• 8
• 2
• 4
• 2
• 4
• 14