«У меня гематома в мозге осталась с того времени». Жертва силовиков рассказала, как у нее сейчас с жизнью и здоровьем
В 2020 году фото гомельчанки Марии Зайцевой облетели все СМИ. Девушка была тяжело ранена на протестах, долгое время была в реанимации и лечилась, а после долечиваться поехала в Чехию. Вернуться на родину она уже не смогла, в Беларуси нарастали репрессии. Издание «Штодзень» расспросило у Марии, как ее изменил 2020 год, смогла ли она восстановиться после травм и что загадала на день рождения.
09.02.2024 / 19:05
Мария Зайцева. Фото: ПЦ «Весна»
— Как получилось, что вы 9 августа 2020 года приехали в Минск?
— Я участвовала весной 2020 года в локальных гомельских протестах солидарности, которые проходили возле цирка. Потом я проголосовала на своем участке в день выборов, и мы с моим другом решили, что нам есть смысл поехать в Минск. Потому что если будет масштабный протест, то он будет именно там. Мы так думали, мы так чувствовали, поэтому поехали.
И когда мы доехали, протест и правда случился. Был отключен интернет, связь. Мы узнали о результатах выборов уже из толпы. Кто-то крикнул, что Лукашенко набрал 80%. И все произошло.
Я, мой друг и его брат, небольшая компания собралась вокруг нас. Мы все были вместе с толпой. Кажется, это был перекресток Машерова и Победителей. Мы направлялись к стеле, мы видели ее впереди и знали, что там будет собираться большая толпа. Мы не дошли, так как перекресток был перекрыт, там был кордон милиции.
Протест был мирным, поэтому все, что мы могли делать, это просить опустить щиты и пропустить нас. Именно это мы и делали. Таков был план. Понятно, что ничего не получилось, ничего не сработало. Нас забросали светошумовыми гранатами, я сразу потеряла сознание, меня ранило в голову, я была контужена.
Мои друзья оттянули меня от дороги, они тоже были ранены, порезаны осколками. Каким-то образом у меня еще в бедре оказались три резиновые пули. Наверное, это произошло уже тогда, когда я потеряла сознание. Видимо, я выглядела очень опасной на земле.
Проснулась я в реанимации.
25 августа 2020 года. Стихийная доска позора возле гомельской гимназии №46, где училась Мария. Фото из интернета
Где-то 1,5 месяца я провела в Минске в больнице, после этого я поехала в Чехию. Я не планировала эмиграцию, хотела только получить лечение, которое мне предложили.
Помощью тогда занималась чешская медицинско-гуманитарная программа MEDEVAC, которая эвакуирует раненых людей из опасных зон. В то время это была Беларусь. Они вывезли какое-то количество белорусов, одна из них была я. Я планировала получить операцию, потому что я уже не могла слышать на одно ухо. После этого я хотела вернуться в Беларусь.
Я хотела вернуться, потому что до сих пор верила, что протесты смогут что-то изменить, и я просто ждала, ждала и ждала. Пока не решила в 2021 году получить «защиту», так как понимала, что мне нет смысла оставаться на визе и, очевидно, не получилось, чего мы ожидали. Это не было моим планом остаться, но мне пришлось, потому что я не могла уже вернуться.
— Как ваше состояние сейчас? Насколько удалось восстановиться от тех травм?
— Практически ни на сколько. Я недавно делала обследование, у меня гематома в мозге осталась с тех пор. Она влияет на мою память, это не очень сильно мешает мне жить. Я могу, например, забыть, что я делала вчера утром или что ела вечером. Не сильно это портит качество жизни, но в целом неприятно. Я все еще глухая на одно ухо.
Со слухом это на всю жизнь, но я могу получить слуховой аппарат. Хотя я настолько привыкла существовать с одним ухом, которое слышит, что мне он не очень и нужен. Я могу что-то не услышать своим здоровым ухом, но в целом меня все устраивает.
А моя память, моя гематома в мозгу … Думаю записаться к врачу по этому вопросу. Возможно, придется делать операцию или что-то такое. Но и это не очень сильно мешает мне жить. Я не умираю из-за этого.
— Стала ли Чехия для вас новым домом за это время?
— Я бы не сказала. Здесь уютно, Европа, очень спокойно. Но я ни капли не могу назвать это домом, это чужое мне место. Я не планировала быть эмигранткой, я этого не хотела, но я осталась, потому что куда мне сейчас возвращаться. Я нахожусь здесь, потому что я должна здесь находиться и не могу быть там прямо сейчас. Не думаю, что я бы хотела оставаться в Чехии на всю жизнь.
— Учитывая вашу ситуацию, видите ли вы возможность сегодня помогать политзаключенным, тем, кто остался в Беларуси?
— Я слышала, что многие диаспоры белорусов помогают политзаключенным, тем, кто в беде, нам помогали, когда нас раненых вывозили. Я лично не нахожу у себя ресурса, которым я могла бы поделиться с политзаключенными. Ведь я не сидела в тюрьме, не была даже на сутках. Меня сразу упаковали в «скорую», я не знаю, что я могла бы им сказать, чем поддержать. Я когда не могу решить проблему, то не знаю, чем еще помочь.
Я на самом деле пыталась написать политзаключенным письма, но что мне им сказать, что все будет хорошо? Я сама сижу в эмиграции и не знаю, когда я вернусь домой. Но я доначу на Вооруженные силы Украины, недавно забросила на «калиновцев». Этих ребят я понимаю, у меня там служит друг. Я к тому же какое-то время была волонтером в центре помощи беженцам-украинцам. Потому что я понимаю, как это быть беженцем. Я не знаю, как это сидеть в тюрьме, но я знаю, как не иметь возможности вернуться домой. Поэтому какое-то время я работала, занималась заселением беженцев в Чехии.
— Изменил ли вас август 2020 года?
— Понятно, что меня это изменило очень сильно. Меня до сих пор немного сжирает ПТСР (посттравматическое расстройство). Я не могу свою жизнь больше не связывать с Беларусью.
Если не с Беларусью, то я не знаю, с чем еще. Ведь я отдала здоровье за это. И я правда верила в нашу идею, и я очень хочу, чтобы у моей страны все получилось. Я хочу это увидеть и вернуться туда.
— Что бы вы сказали, если бы могли поговорить с собой тогдашней?
— Может не себе, а в целом всем белорусам. Потому что я наивно верила в мирный протест. Мы наивно верили в него… Если бы мы не останавливали тех, кто бросал бутылки и не кричали на них: «Провокаторы!» — может быть, получилось бы совсем по-другому. Если бы мы давали отпор, а не приходили с цветами.
Когда я лежала в больнице, я не понимала цветы. Меня ранило в первую же ночь протестов, и когда я уже ничего не могла сделать и лежала в реанимации, я вообще не понимала, что я вижу в новостях. После того, как в первую же ночь столько людей пострадало, погиб Александр Тарайковский. Я не понимала эти цветы.
Ладно первая волна, самые новенькие, мы не видели старых протестов. Мне было 19 лет, я пришла и правда подумала, что мы можем что-то изменить, сказав нет. Я получила по голове, почему не поняли сразу же после этого, что нужно выбрать другой метод — это обидно. Могло быть по-другому.
— За это время встречались ли вам люди, которым вам хотелось бы сказать спасибо?
— Да, много. Во-первых, Кристина Шиенок, которая активно занималась инициативой MEDEVAC. Благодаря ей очень много людей смогли здесь начать новую жизнь, а не сидеть по тюрьмам в Беларуси. Она и до сих пор делает очень много важных дел.
Спасибо всем тем белорусам, которые прямо сейчас находятся в Украине, тем белорусам, которые поддерживают политзаключенных — я не знаю, что я могла бы сказать тем, кто за решеткой и уважаю тех, кто это делает за меня.
Спасибо всем тем, кто продолжает делать хоть что-то.
— У вас относительно недавно был день рождения. Может быть есть желание, которое вы загадали в этот день?
Я просто хочу вернуться домой. В тот дом, который я смогу назвать именно им. Наверное, тот дом, где на улице будут не красно-зеленые флаги, где я не буду боясь оглядываться на милицию и на бусы с черным стеклом.
Читайте также: