Мария рассказала «НН», в чем отличие этого фонда от остальных, и как она, женщина, которая никогда ранее не интересовалась политикой, стала важным человеком в команде кандидата в президенты.
Мария Мороз родилась в Полоцке, окончила Полоцкий государственный университет. Среди своих лучших качеств называет способность организовать людей, собрать их в команду.
— Накануне выборов вы хотели уехать из Беларуси всей семьей, но в итоге остались, стали членом инициативной группы Сергея Тихановского. Почему?
— У нас с мужем был семейный бизнес: три магазина розничной торговли и кафе. И как-то сначала все шло более-менее, а потом с каждым годом дела ухудшались. Через пять лет я имела такую же зарплату, какая у меня была на государственной работе до этого. Встал вопрос: а оно нам всё нужно?
Мы продали магазины, кафе, загородный дом. Оставалась только квартира в Минске. Муж оформил рабочую польскую визу. Обсуждали, чем он там займется, а мы с детьми приедем позже, когда все немного стабилизируется. Хотя, честно скажу, было страшно уезжать в неизвестность. И расставаться с мужем на долгое время тоже.
Мы приехали в гости к моим родителям в Полоцк, чтобы рассказать о своем решении. И как-то неожиданно отец за ужином произнес: «Дети, а вы не хотите побороться?» Я как-то растерялась, не ожидала такого от него. Короче, он меня сильно вдохновил: если пожилой человек до сих пор не теряет надежды, то почему мы ее уже утратили?
Мария с детьми.
На ютуб-канал Сергея Тихановского мы подписались как-то одновременно с мужем. Было видно, что он действительно волнует многих людей, открывает им на многое глаза. И когда Сергей начал набирать членов инициативной группы, мы решили, что тоже будем собирать подписи. Правда, мы думали, что на этом наше участие в предвыборной части и закончится, но получилось иначе.
Я собирала подписи на Комаровке и там познакомилась со многими людьми разного возраста, которые хотели таких же перемен, что и я: улучшений в экономике, честных выборов. К нам были очереди. И я уже не могла просто так бросить всех этих людей, как и не могла не поддержать Светлану Тихановскую, когда стало понятно, что Сергея из тюрьмы не выпустят.
Она осталась совсем одна со всеми этими проблемами, угрозами и стрессом. Притом что даже собирать подписи мы уже ходили, как на войну, потому что всех наших волонтеров стали очень активно задерживать.
С активистом Олегом Моисеевым.
— Вы очень быстро сблизились со Светланой?
— Сначала мы только иногда общались по телефону. Впоследствии, когда начали задерживать координаторов, которые имели право сдавать подписи, мы решили, что подписи должна отвозить сама Светлана. И в какой-то момент не оказалось машины, чтобы ее подвезти. Я попросила сделать это своего Сашу. Когда из поездки они вернулись вместе, предложила переночевать в нашей квартире.
Я очень переживала перед личной встречей со Светланой, думала, что она очень крутая: вон у нее фотоснимок на BMW в фейсбуке (улыбается). Но она оказалась в доску своей. Как сестра! И мне хотелось ее обнять и поддержать. Тогда уже раздались угрозы в отношении ее детей — как женщина я хорошо понимала, что она чувствует.
Светлана спросила меня: «Вот сдам я подписи, а дальше что?» И я пообещала, что помогу собрать команду, организую встречи с компетентными людьми, имеющими опыт в политике. Ведь мы же сами в этом совершенно не разбирались. Как я говорю: работали от всего сердца, по любви.
И когда встал вопрос со Светиными детьми, я как-то импровизационно позвонила Наталье Радиной, хотя совсем ее не знала. Почему-то мне показалось, что только она нам сможет помочь, иначе Света опустит руки и не сдаст подписи. Наташа заверила, что поможет с вывозом детей за границу. И они действительно вскоре выехали вместе с моим мужем и Светиной мамой.
— Можно ли сказать, что вы стали подругами?
— Мы самые близкие. Она может доверять мне своих детей и всё остальное. И я тоже.
Нам очень комфортно вместе: моей дочке 3 года, дочери Светланы — 5 лет, они вместе играют. Старшие ребята тоже — то за компьютерами, то вместе с нами в настолки.
За продуктами обычно езжу я, а так — кто раньше просыпается, тот и готовит. Надо было только разобраться, что чьи дети любят из еды. Светины, например, любят блинчики с красной рыбой. Дома мы ее редко покупали. А здесь она дешевая, поэтому едим ее чаще.
Думаю, у нас нет никаких конфликтов, потому что Света умеет сглаживать все острые моменты. Да и дома вместе мы проводим мало времени: утром везем детей в школу и детсад — и уже только после работы.
Кстати, дети, на удивление, быстро адаптировались в местных учебных заведениях. Они литовские, поэтому в школы на занятия приходит переводчик. И если в Беларуси мой сын боялся лишний раз сказать что-то не то, задать учителю неудобный вопрос, постоянно молчал, то здесь сразу смог работать в коллективе. Здесь к детям очень внимательно относятся, раскрывают их таланты.
— Два месяца назад вы запустили свой фонд «Страна для жизни». Зачем белорусам еще один фонд, если был BYSOL и другие?
— Потому что наш фонд — узконаправленный, рассчитанный именно на волонтеров и активистов штабов Тихановского, Бабарико, Цепкало. Эти люди могли просто так уволиться еще до выборов, чтобы помогать собирать подписи и теперь оказаться в затруднительном положении. Или просто для детей активного человека нужно приобрести какой-то подарок, чтобы отблагодарить за то, что он делал и делает. Всех активных людей надо как-то поддерживать, чтобы наша борьба продолжалась. Ведь во время избирательной кампании максимум что мы могли сделать для наших волонтеров — заправить им машину.
Кроме того, мы также хотим помогать семьям политзаключенных. Когда я побыла всего пару дней на Окрестина, то совсем иначе стала смотреть на людей, которых задерживают. На семьи, которых оставляют без матери или отца. Я была уверена, что останусь сидеть надолго. И ситуация, когда ты не понимаешь, что с твоими детьми, здоровы ли они, пока ты в ИВС, очень сложная.
Если бы Светлана не сказала, что готова выехать за границу только со мной, я бы, может, и осталась за решеткой. Хотя даже в тот момент, когда мы уже были у границы, и моя сестра привезла мне детей, и я посадила их в машину, я не чувствовала, что мы в безопасности.
Я прекрасно понимала, что эта машина стояла на улице возле штаба Виктора Бабарико, и доступ к ней мог иметь кто угодно. И у меня была такая картинка в голове, что вот, как только я посажу в машину детей, мы немного отъедем и взорвемся. Было очень страшно.
Хотя и теперь хватает этих страшных моментов. Каждый раз, когда мы проезжаем в Вильнюсе мимо кладбища, Светина дочь спрашивает: «А может, там мой папа? Он не умер?» То, что сделал Лукашенко в этом году с таким количеством семей, сколько он покалечил детской и взрослой психики — весь причиненный белорусам вред оценить невозможно.
— Судя по «расследованиям» ОНТ с Игорем Туром, у вас между фондами имеется какой-то конфликт интересов…
— Это не конфликт, а раздутая телеграм-каналами ситуация. Если честно, мне не хотелось бы об этом говорить. Есть рабочие недоразумения, не более.
Мы координировались и продолжаем это делать. Вот начали помогать политзаключенным, и Андрей Стрижак с BYSOL выразил желание. Мы пока молодой фонд, у нас небольшие ресурсы — за первый месяц было собрано 5 тысяч евро, за второй — 14,5 тысяч. Поэтому мы обсудили между собой, как распределить адресатов помощи.
Насчет всего остального: всегда будут люди, которые недовольны деятельностью фондов. Если человек получил помощь, он никогда об этом не напишет, а если нет, то уже будет повсюду жаловаться. Хотя он, скорее всего, просто не подошел под профиль фонда. Ну и не надо списывать ограниченный человеческий ресурс: какой бы большой ни была команда, все равно рук не хватает на все задачи.
— А сколько сейчас в вашей команде человек, и на какие деньги вы живете за границей?
— У «Страны для жизни» две основные команды. Одна под руководством моего мужа занимается ютуб-каналом Сергея Тихановского. А я и еще 9 вынужденно уехавших активистов развиваем фонд. По сей день никто из нас не получал никаких зарплат: у нас не хватает пока финансов на это. Все активисты живут за свой счет. Тяжело, но как мы говорим, мы шли не за деньгами сюда, а по своим убеждениям. Правда, поставлена цель, чтобы с третьего месяца наш фонд все же смог выплачивать людям зарплаты.
Что касается лично меня, пока я не работала с фондом, мне выплачивали «штабскую» зарплату. Но с Нового года — нет. В любом случае у меня есть свои сбережения, я ехала сюда не с пустыми руками.
— На днях Александра Зверева, девушка Эдуарда Бабарико, которая сейчас также работает в фонде солидарности BYSOL, рассказала, что рассекретила автора телеграм-канала «Штаб Оношко», который собирает компромат. Ею оказалась Екатерина Коноплева, которая сейчас в вашей команде. Как это можно объяснить, если никаких конфликтов нет? Что вы планируете делать с Катей?
— Публикации упомянутого канала выходят за рамки не только представления о свободе слова, но и нарушают закон о личной жизни граждан, он намеренно дискредитирует политические и общественные структуры, работающие на возрождение демократической и свободной Беларуси. Фонд «Страна для жизни» не причастен к созданию и работе телеграм-канала «Штаб Оношко».
Катя начиная с мая в протестном движении, и очень многое сделала для этой революции, рисковала своей жизнью и свободой. Репортажей на ОНТ не достаточно, чтобы мы начали в ней сомневаться. Но свое расследование мы все же проводим и разбираемся в ситуации.
* На следующий день Мария Мороз выслала уточнение: «Мы с глубоким сожалением вынуждены констатировать, что Екатерина Коноплева, являвшаяся сотрудницей фонда, принимала участие в работе этого канала. Это показало наше внутреннее расследование. Мы осуждаем действия Екатерины независимо от мотивов и целей, ею преследуемых, и дистанцируемся от ее деятельности. Сотрудничество с Екатериной прекращено».
— Какими еще проектами занимается ваш фонд? На сайте написано, что вы не планируете прекращать деятельность даже после смены режима. О какой деятельности речь?
— Мы открываем за границей шелторы (временные приюты. — «НН») для политических беженцев из Беларуси. Уже работают два: в Белостоке и в Вильнюсе. С их обслуживанием сильно помогают местные диаспоры. Но аренда оплачивается именно из поступлений в фонд.
Так выглядит шелтер в Белостоке.
Также мы запускаем образовательные юридические программы и будем заниматься развитием самоуправления в регионах. В Беларуси организовываются дворовые общины, коллегиальные органы территориального общественного самоуправления — людей предстоит учить выстраиванию коммуникации с соседями и властью. И это процесс на годы, который нужно будет поддерживать финансово.
Плюс планируем проект по реабилитации освобожденных политзаключенных: их обследованию и лечению за счет фонда. Их, думаю, потихоньку будут все же освобождать. А люди, отсидевшие даже два-три месяца, выйдут с теми или иными проблемами со здоровьем.
— Многие, как только узнали, что Алексей Навальный собирается возвращаться в Россию, несмотря на все риски с арестом по уголовному делу, начали переносить это на белорусских политиков. Когда вы сможете вернуться в Беларусь, как думаете?
— Я думаю об этом постоянно. Иногда уже не могу терпеть, кажется. Говорю мужу: «Оставайся здесь с детьми, а я поеду домой. Если меня не заберут, то приедете и вы». Я очень скучаю по родине, постоянно представляю свой дворик, скучаю по родителям.
Светлана также периодически говорит о том, как мечтает вернуться домой. Но когда взвешиваешь, и понимаешь, что здесь, на международном уровне, можешь сделать что-то (переговоры, давление), а там тебя посадят сразу, как Марию Колесникову, то выбор очевиден.
Думаю, когда потеплеет, белорусы объединятся в марши с новыми силами. Запрос на перемены никуда не делся, остается только идти да конца. Тем более очень многие положили на перемены все свои финансы, ресурсы и даже здоровье. Белорусы не могут закрыть на все это глаза. Мы уже другие, и весной у нас всё получится.
