Про созданную для одного человека иллюзорную страну и про пулю в качестве новой семейной реликвии — интервью с Зоей Белохвостик

Купаловский уже не Купаловский: 63 человека уволились из театра, среди которых и его прима, народная артистка Беларуси Зоя Белохвостик, сыгравшая на этой сцене более 90 ролей, в том числе легендарную Павлинку.

Павялічыць

— Не возникало ли у вас сожаления, что вместе с большей частью коллектива вы уволились из театра, выразив свою гражданскую позицию?

— Ни разу. А как надо было сделать? Я, наверное, в зеркало бы на себя не могла смотреть, уже не говорю — в глаза зрителям. Пусть это и высокопарно звучит, но я говорю правду.

Конформизм — очень правильная для здоровья вещь, он помогает пережить сложные времена: ты думаешь, что лучше терпеть и молчать, мол, все равно ничего с места не сдвинешь. Но приходят моменты, когда грань становится настолько обостренной, что ты либо здесь, либо там — иного не дано.

У нас не было никаких сомнений: те, кто ушел из театра, не колебались, высказываться или нет.

— Ваш коллектив действительно показал завидную сплоченность.

— Я даже не думала, что так будет.

Я не тот человек, который поддается эйфории, потому что долго живу на свете и видела, как люди сначала носятся с одним флагом, потом с другим, потом вообще без флагов, идут в партию, из партии выходят…

Я все это видела, поэтому думала, что нас будет меньше, — и сегодня я горжусь красивыми, умными, талантливыми купаловцами.

— Если бы Павла Латушко не уволили и вы не уволились бы следом, смогли бы вы в сегодняшних условиях отыграть спектакль?

— Я не представляю, как могла бы выйти на сцену: у меня на это нет моральных сил. Если я выхожу играть, значит, соглашаюсь с тем, что у нас все прекрасно, страна процветает, вокруг хорошие люди. Правильно?

А как же Янка Купала, имя которого мы носим?

Если сделать вид, что все хорошо, как потом смотреть людям в глаза и какие оправдания себе придумывать? Думаю, может быть, иными средствами, но было бы то же самое: не написали бы мы 13 августа это обращение — сделали бы как-нибудь по-другому, я уверена.

— Требования, которые выдвинули купаловцы, предусматривают другую страну, так как при действующей власти их выполнение не представляется возможным. В какой стране, по вашему мнению, мы сейчас живем и что вас в ней не устраивает?

— Мы живем в государстве, которое предлагает нам игру —говорить, что белое есть черное, а черное есть белое.

Мы подчиняемся этим правилам, путаемся в цветах, обманываем, улыбаемся тому, кому улыбаться нельзя, пожимаем руку тому, кому пожимать руку нельзя, — вот такая иллюзорная, придуманная для одного человека страна. Я даже не знаю, осознает ли этот человек реалии. Может, он действительно живет в такой иллюзорной ситуации. Это тянется уже очень давно и очень тяжело и сказывается на всем, в том числе на творчестве. Я хочу, чтобы художник работал в нашей стране, а он не может, потому что ему закрывают рот. Мы хотим поставить спектакль, а нам говорят: нельзя. Я хочу страну, где каждый может высказаться и раскрыться как можно больше. А в наших школах, театрах происходит одно и то же: нам говорят, что можно делать, а что нельзя, будто мы кого-то убили или идем на кого-то войной…

— Лично вы испытывали в своей работе ограничения, связанные с существующей системой?

— Безусловно. Выход каждого спектакля становился стрессом, в первую очередь, конечно, для режиссеров, которые делали замечательные постановки, а должны были выслушивать от Министерства культуры замечания, чего не говорить и чего не делать. Это было мерзко и отвратительно.

— А наше Министерство культуры, на ваш взгляд, показывает себя компетентным в своем деле?

— Не думаю, что оно может быть компетентным, даже если там есть умные люди — а они там есть. У них опять же игра и пункты: и если им подчиняться, то что они могут? Ничего.

— Министр культуры Юрий Бондарь на встрече с купаловцами заявил, мол, государство вам многое дало, поддержало во время коронавируса, а вы неблагодарные. Что бы вы ему на это ответили?

— Это какой-то «сон разума». Не знаю, как государство нас поддержало во время коронавируса — нас поддержал наш директор. Не представляю даже, откуда он доставал деньги. Мы сами себя поддержали, потому что работали: что-то читали, записывали, надо было выкручиваться.

Как нас поддержало государство, не знаю. Во время коронавируса оно, кажется, никого не поддержало. Думаю, это и стало «бомбой».

Безусловно, сделали реконструкцию театра. Я уже не буду высказывать претензии, как она сделана, — хорошо, что хоть так, спасибо. Но что, мы за это должны поклоны бить? Мы и били: работали на все двести процентов.

Это опять же игра: нам что-то кидают, а мы должны кланяться, будто они лично нам это кинули. Есть государство и нация: чтобы они жили и развивались, необходимы литература, театр, музыка, образование. Если этого не понимать, то что это за власть и зачем она тогда?

— Что вы в последнее время узнали о белорусах?

— Это открытие для нас самих: мы скромны, но одновременно темпераментны, как итальянцы. Поддержка, которую сегодня испытывает каждый белорус, находящийся на светлой стороне, просто огромная. Я не думала, что будет столько эмоций, сил и света, когда все поднимутся и пойдут, даже уставшие, но с верой, что стены рухнут. И рухнут, я уверена.

— Как в эти дни люди поддерживают Купаловский театр?

— Пишут каждый день, я даже не успеваю отвечать на сообщения, приходят к зданию, поют, позавчера нам подарили самодельные бело-красно-белые украшения, приносят еду, когда видят, что мы здесь надолго, спрашивают, нужны ли нам деньги, иначе как, мол, мы теперь будем жить. Нам неудобно брать — не берем, но, может, и придется взять.

Нас поддерживают артисты всей Беларуси, хотя мне хотелось бы, чтобы другие театры как можно скорее стали работать — не надо самосжигаться, достаточно нас.

— Чем вы планируете заниматься дальше?

— Собираться и вместе решать наши вопросы. Будем что-то придумывать, уже есть предложения. Вот и надо послушать, что-где-откуда пришло. Коллектив должен остаться вместе. Здесь, в этом здании, уже не Купаловский, но, наверное, будет называться Купаловским. Мы хотим быть вместе, и думаю, все будет хорошо.

— Чем вообще творческая интеллигенция сегодня может помочь протесту?

— Она просто должна быть вместе с народом: ходить, куда надо, поддерживать тех, кому поддержка необходима, — замечательных рабочих, медиков. Я могу петь — значит надо петь, могу читать стихи Короткевича и Купалы — значит надо читать. Кто как может, но быть с народом.

Такие переломные моменты в жизни страны всегда показывают, кто чего стоит.

Скромный молчаливый человек вдруг оказывается героем, а со всех сторон поцелованный властью и увешанный медалями и регалиями оказывается просто мелким трусом, которому важнее свое место, свои денежки и чтобы его не трогали. Закрыть глаза, уши — и пусть оно продолжает тянуться, а он сделает вид, что все нормально, и денежки тем временем будут капать, еще и оправдание придумает, что он за доброе и вечное. Я могу лишь понять, что это за человек, и получить право его не уважать. Но немногие проявили себя таким негативным образом.

— Расскажите, как вы в семье обсуждаете последние события?

— У всех нормальных белорусов реакция одна — произошла трагедия, которую невозможно вынести.

Мы в семье думаем одинаково, хотя я в большей степени пессимист. Когда мне предсказывали, что купаловцы уйдут из театра, я возражала, мол, разве что один-два. Наверное, впереди сложный путь, но он будет чистым и мне будет не стыдно ни за себя, ни за семью.

— В дни после выборов вам приходилось плакать?

— Много раз, Валя (Валентина Гарцуева, дочь) очень много плакала, просто я умею закрываться и плакать внутри.

Все, что произошло, — так получается — совершил один человек, от начала и до конца — что тут можно еще сказать.

Раньше я спокойно относилась к нашей милиции, недавно у них на концерте читала Купалу, я и сегодня уверена, там много красивых, честных людей… Но белорусы никогда не боялись ходить по улицам, а сегодня стало страшно. Мы каждый вечер ходим домой, после спектакля, бывает, и после одиннадцати, раньше я не боялась — ужас, как все перекрутилось.

В моего зятя попала пуля: муж Надюши (Надежды Белохвостик, сестры) шел с работы, поднимался по лестнице у станции метро «Спортивная» и разговаривал по телефону. Потом увидел, что люди бегут. Обернулся — а снизу на двух машинах подъехали омоновцы и стали стрелять в толпу. Ему попали в спину и в руку.

На спине остается ужасная гематома, а в руке пуля застряла, он по сей день ходит на перевязки. Как я говорю, семейных раритетов у нас прибавилось — пуля.

— А вы ходите на акции протеста?

— Безусловно, насколько хватает сил, мы вместе с купаловцами ходим. Хожу и буду ходить.

— Возможно ли возвращение Зои Белохвостик в Купаловский театр?

— Когда всё очистится, все вопросы решатся, наши требования будут выполнены, то и мы вернемся. Но только вместе. Даже если мы вернемся, старого Купаловского уже не будет, вообще ничего не будет, как было. Может быть, станет лучше, с большей свободой творчества.

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0