«Что было бы с Беларусью, если бы мы не тратили время невиновных на тюрьмы?» Надежда Знак рассказала, как семья переживает арест мужа
Максим Знак — самый крутой политический заключенный: он может видеться с женой чуть ли не каждый день. Надежда — одна из его адвокатов, поэтому дела, быт и состояние мужа «ведет» лично: «Моя главная роль — поддерживать его хорошее настроение и бодрость духа, а потом, разумеется, делать то, что делают адвокаты». В деловых костюмах и на каблуках она носит передачи и ходит на встречи с заключенным мужем, а потом едет к своим клиентам. «Белсат» поговорил с Надеждой Знак о том, как она переживает последние месяцы, в чем Максим нашел себе применение в тюрьме и какой подарок их сын попросил на день рождения.
Сначала адвоката и члена президиума Координационного совета Максима Знака обвинили в призывах к действиям, направленным на причинение вреда национальной безопасности. А в феврале предъявили два новых обвинения — в сговоре с целью захвата власти неконституционным путем и в создании экстремистского формирования и управления им.
«Для меня каждое обвинение или продление срока ареста — это эмоциональная контузия, — говорит Надежда. — Тем более, ты почти ничего не способен сделать: можно, конечно, писать жалобы, находить основания и приводить аргументы, почему это неправильно, но ты ничего не изменишь».
Надежда не ожидала задержания мужа, все же «он не делал ничего противозаконного, жил открыто и всегда был хорошим гражданином». Но утром 9 сентября, когда она почти доехала до своего офиса, увидела пропущенный звонок от коллеги и поняла, что тот звонил не просто так.
«Он сказал, что Максима арестовали, а в квартире будет обыск. Я сразу развернулась и поехала домой, в подъезде уже дежурили люди в черном, в квартиру меня не пустили. Через приоткрытую дверь я увидела Максима: он стоял с огромными глазами, мол, как так, неужели это все со мной происходит. Ощущение было, будто ты в каком-то сериале, смотришь и думаешь: «Это все на самом деле?» После двух обысков осталось ощущение грязи и отвращения. Сын даже не захотел ночевать дома и, пока я не привела квартиру в нормальное состояние, на несколько дней уехал к дедушке».
Сначала Надежда думала, что Максима просто пугают и предъявлять обвинения не станут, так как никаких оснований для возбуждения дела не было. Но с первым продлением срока ареста появилось понимание, что все серьезно.
«Это было 12 ноября. Выдался очень тяжелый день: Максиму продлили арест, умер Роман Бондаренко, также от ковида умер хороший знакомый нашей семьи. У меня было какое-то страшное ощущение, казалось, что ты беспомощен».
Первые месяцы в качестве жены политического заключенного Надежда углубилась в юридические и бытовые дела: «Как настоящая жена и сильная женщина я взялась все тянуть и постоянно была сильно занята. Казалось, что моей жизни не существует либо она мне не принадлежит, и вообще то, что нужно мне, — вторично и неважно. Через два месяца я устала, стало совсем тяжело: был ноябрь, серая пора, мне не хотелось ни с кем разговаривать и никого видеть. Но потом пришло какое-то спокойствие: раньше или позже все будет хорошо. К тому же поддержка все это время была огромная. Обо мне с Максимом вспомнили даже те, кто сошел с горизонта десять, двадцать или тридцать лет назад. Незнакомые люди присылали на Новый год пакеты с подарками. Эта солидарность впечатляет и не позволяет сдаваться и опускать руки».
«Шутим, что это у него творческий отпуск»
Надежда с Максимом познакомились в университете, они учились на юридическом факультете. Объединила прежде всего музыка. Как-то на перемене в кругу однокурсников обсуждали белорусские группы: выяснилось, что несколько человек, в том числе Надежда и Максим, слушают «N.R.M.», «Ulis» и «Краму». И все. Будущие супруги стали обмениваться кассетами, в одной компании ходили на концерты и в походы, ездили в Украину. А на третьем курсе они увидели друг друга не только друзьями. С 2002 года они вместе, с 2003-го у них семья.
Сыну Алесю тринадцать лет, он уже самостоятельный парень, читает СМИ, все знает и помогает матери носить продукты из магазина, упаковывать их и носить передачи в СИЗО. «Ему, разумеется, тяжеловато. Осенью, когда соседи открывали дверь в тамбур, иногда говорил: «Мама, это папа идет». А я же знаю, что это не он. Было больно. Алесь пишет отцу письма, отправляет рисунки, каждый день спрашивает у меня, сходила ли я к папе. В конце декабря у него был день рождения. Я спросила: «Что ты хочешь на праздник?» Он сказал, чтобы папу отпустили хотя бы на пять дней. Даже собирался писать президенту».
Надежда показывает письма и открытки от мужа из тюрьмы. На бело-красном шарфе пингвина на одной из открыток цензоры дорисовали зеленые полоски. А открытка со Щелкунчиком на коне объявлена «новогодней Погоней». Каждый день Максим Знак получает около сорока писем и к переписке относится серьезно: отвечает цитатами, стихами, наблюдениями или шутками.
«Максим вообще герой: хорошо держится и не дает себе отдыхать. У него очень много дел: отвечает на письма, пишет стихи и песни, пишет рассказы — их уже более семидесяти, пишет роман — готовы уже два тома. Мы смеемся, что это у него творческий отпуск, правда, немного затянулся. Остальное время Максим читает и перевоспитывает тех, кто рядом. У него была цель, чтобы два человека в камере бросили курить. И, знаете, удалось. Правда, потом состав людей изменился, но и новые соседи курят все меньше. Он придумывает игры и спортивные соревнования. Когда выходят на улицу, играют во что-то вроде «Брейн-ринга» и «Что? Где? Когда?». Всякое бывает, конечно, но большую часть Максим на позитиве».
Надежде смешно видеть мужа в интерьерах СИЗО: интеллигент Максим Знак пишет стихи, а потом разговаривает на тюремном жаргоне и просит «вольнячьей» еды — белого хлеба, например, или какой-то рыбы.
С передачами помогает отец Максима: специально ездить на Комаровку, покупает лучшие продукты, что-то советует. «Мы с ним очень сблизились за это время. Бывает, и ему становится тяжело, тогда уже я его поддерживаю, говорю, что все временно и когда-нибудь изменится. Годы на самом деле — это не так и много».
Дел у Надежды, естественно, стало больше, а времени на работу осталось меньше, но отдельные клиенты тоже проявили себя — выразили поддержку и сказали, что подождут:
«Я поняла, что есть клиенты-клиенты, и это нормально, бизнес есть бизнес, но есть и клиенты-люди. Я вообще много сейчас переосмысливаю. Происходящее — тяжело и трагично, но ценно для понимания себя и жизни. Вся страна проходит через испытания, мы все становимся взрослыми».
«Мама, у тебя опять грустное лицо»
«В нашей семье так сложилось, что за бытовые простые вопросы отвечаю я: Максим такой возвышенный человек, у него много разных интересов, он строит карьеру, а я могу даже кран отремонтировать — и мне это интересно. Поэтому в быту перемен не чувствую, разве сейчас надо еще и передачи носить. А что касается эмоционального состояния, я решила просто оставаться собой. То есть если хочется выть и бить тарелки — надо делать это, но оставаться собой. Теперь я думаю, что, пока мы живы и относительно здоровы, все возможно. Жизнь продолжается, поэтому нужно собраться и работать, тем более я люблю свою работу, и мои клиенты для меня очень важны».
Чтобы аккумулировать энергию, Надежда уходит во «временную самоизоляцию»: идет в лес помолчать и послушать музыку, тогда становится легче, а в голове формируются планы. Когда все раскладывается по пунктам и полочкам, Надежде проще, она называет это профессиональной деформацией: «Кому помогла жалость к себе? Никакого смысла в этом нет. Правда, иногда сын говорит: «Мама, у тебя опять грустное лицо».
Больше всего Надежда переживает, что Алесь в подростковом возрасте растет без прямого контакта с отцом. Она не знает, как отсутствие Максима скажется на нем, но постоянно говорит сыну, что папа его очень любит, что папа всегда был честным человеком, что папой можно гордиться.
Максиму, по словам Надежды, очень больно из-за несправедливости и бессмысленности: «В этом возрасте с его знаниями и опытом он может многое сделать и для страны, и для вселенной. Жаль, что вместо этого он на такое тратит время. Хорошо хотя бы, он нашел выход в творчестве. На Володарке сидел Якуб Колас: сколько еще романов вроде «На росстанях» мы увидели бы, если бы он был на свободе? И что вообще было бы с Беларусью, если бы мы не тратили время на тюрьмы?»
После протестов в 2006 году Максим Знак отсидел 14 суток в Жодино. В семейном архиве хранится снимок: после «отсидки» его встречают с цветами и шампанским. Надежда представляет, как они сделают снимок дубль два — снова с цветами и бутылкой шампанского: «И с тех пор тюрьма и аресты семью больше никогда не коснутся». А тем временем покупает успокоительное и отдельно готовится к самому тяжелому — суду.
Комментарии