Что происходило в СИЗО с вдовой Андрея Зельцера? Рассказывает сокамерница. «Маша повторяла: как он мог меня оставить?»
«Наша Ніва» поговорила с женщиной, которая содержалась в СИЗО на Володарского этой зимой. Она утверждает, что несколько недель провела в одной камере с Марией Успенской, вдовой айтишника Андрея Зельцера, убитого в собственной квартире при перестрелке с сотрудниками КГБ 28 сентября 2021 года. Вот ее воспоминания о Марии.
Женщина (ее личные данные известны Редакции) рассказывает:
«Когда я попала в одну камеру с Марией, то чувствовала себя не слишком хорошо, мне было очень тяжело психологически. Маша очень меня поддерживала первое время. Сначала она показалась мне очень откровенным человеком.
Об истории с перестрелкой Маша не говорила. Это интересовало всех сокамерниц, но Маша отвечала, что находится под подпиской, поэтому не может ничего рассказать.
Надеялась, что позже, через какое-то время правда выйдет на свет, и все поймут, что все было совсем не так, как это показывали в СМИ.
Но она была очень расстроена. Маша рассказывала, что первые несколько месяцев просто совсем не могла воспринять все то, что с нею происходит. Когда я была с ней в камере, Маша принимала уже меньше лекарств, пыталась как-то «жить в моменте». Но у нее постоянно скакало настроение, она часто плакала.
Жалела о произошедшем, что ее жизнь так обернулась. Постоянно повторяла слова: «Как же он мог меня оставить?» Как я поняла, она говорила это в адрес Андрея Зельцера.
Андрея она упоминала добрыми словами. Говорила, что он был спортивным мужчиной, который очень ее любил и всегда поддерживал. По ее словам, с Андреем они никогда не ссорились. Вместе растили сына. Маша говорила, что Андрей даже присутствовал на родах, держал ее за руку в родильном зале.
Также Маша часто упоминала сына, очень за него переживала. Ей было больно, что не сможет увидеть, как сын растет. Малыша забрали родители Зельцера, у Машиной матери не было возможности.
Маша говорила, что родители Андрея очень строго воспитывали его, а теперь так же строго будут воспитывать их с Машей сына. Как я поняла, они не позволяли даже адвокату Маши поговорить с малышом. Из-за этого она очень переживала.
Рассказывала о своей маме: что та ухаживала за своей матерью, бабушкой Маши. Но за это время, что Маша сидит в СИЗО, бабушка умерла.
Свиданий Маше не разрешали. Письма ей доходили крайне редко: два—три в месяц.
В нашей камере сидела примерно половина политических, половина «обычных» узников. Политические, как могли, поддерживали Машу, но некоторые, кого задерживали за наркотики или другую подобную криминалку, могли быть других политических взглядов. Такие иногда относились к Маше негативно, осуждали ее. Некоторые были в СИЗО очень давно, о всей ситуации с Зельцером знали только с государственного телевидения, возмущались: как Маша так могла, стоять там спокойно с каменным лицом, снимать видео?
Но на все вопросы про эту историю Маша отвечала: у меня подписка, извините, когда-нибудь все обо всем узнают.
Мария знала, что за комментарии о деле Зельцера посадили много народу. Но трудно сказать, что она чувствовала насчет этого. Знаю только, что она очень переживала за каких-то своих знакомых, которые пропали. Кажется, их задержали — Маша пыталась их разыскать, но ничего не получилось».
Судить Успенскую начнут 31 мая в Минском городском суде. Уже известно, что суд будет проходить в закрытом режиме. Марию будут судить как «лицо, совершившее общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом, в состоянии бессознательности или заболевшее после совершения преступления психическим расстройством (заболеванием)» (п. 13 ст. УПК). Это значит, что ей не грозит уголовное наказание, но к ней будут применять принудительные меры безопасности и лечения. До того, в декабре 2021-го, стало известно, что Мария три недели провела в Новинках — ее туда отправляли, чтобы провести психиатрическую экспертизу.
«Мария не сможет присутствовать на суде, там в качестве представителя будет присутствовать ее мать.
По крайней мере так я поняла со слов Маши, когда она вернулась после встречи с адвокатом, — говорит собеседница «Нашай Нівы». — По моему мнению, какие-то психологические проблемы у Маши действительно были. Ей постоянно требовались разговоры, надо было общаться с кем-то. Она всегда читала, очень много, но все равно была в курсе каждого разговора в камере, пыталась влезть в каждую беседу. Ей требовалось постоянное внимание. Она постоянно грызла губы.
Я уже говорила, что Маша очень поддержала меня, когда я только попала в камеру. Но через пару недель рядом с нею было уже очень тяжело. Позже Машу перевели в другую камеру, насколько я знаю, там ей было комфортно, она нашла с девушками в той камере общий язык.
Пока мы были в одной камере, Маша была очень настроена на то, что ее отправят на лечение, а не в колонию. Даже обрадовалась этому. Она говорила, что в Новинках адекватные люди, что все будет хорошо: мол, если ее отправят на лечение, то она сможет видеться с сыном.
Если честно, до личной встречи с Машей я представляла ее совсем другим человеком. Но я воспринимала ее как жертву обстоятельств — и теперь продолжаю считать так же. Маша — человек, которому требуется психологическая помощь, но я не считаю, что она в чем-то виновата. Как она могла не поддержать мужа? Да и в чем ее вина — в том, что просто снимала видео?»
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии