«Я боюсь опоздать в тюрьму». Экс-политзаключенный, пасечник Николай Попеко о том, как это в 62 года бросить все и уехать в эмиграцию
«Свабода» побеседовала с бывшим политзаключенным, поэтом и пчеловодом Николаем Попеко о творчестве в заключении и жизни в эмиграции, о Медовой премии от польских пчел и настрое на долгий путь возвращения домой.
«Раны если и зарастают, сильно кровоточа, то только явными рубцами»
— Прошло уже несколько месяцев, как вы вышли на свободу после отбытия наказания за участие в протестах 2020-го. О принудительном труде на «химии» и в зоне вы, как мы поняли, не рассказываете. Хотите забыть об этом, как о страшном сне. Но удалось ли уже избавиться от этих воспоминаний?
— Прошло уже восемь месяцев, как я на свободе. Но согласно вынесенному приговору я еще должен был бы находиться на так называемой в народе «химии» до 4 сентября текущего года. Так что хотел бы или нет, но вспоминать незаконный приговор приходится хотя бы по этой причине. Только «благодаря» измененному режиму отбывания наказания с «менее строгого» на более строгий я уже почти 8 месяцев нахожусь на свободе.
За это время побывал дома; похоронил тестя — он более двух месяцев был в тяжелом состоянии, и я даже не знаю, узнал ли он меня, так как из-за болезни не мог ничего сказать, но признаки радости были заметны на его лице; успел зимой (так как я был освобожден 17 декабря) осмотреть то, что случилось с моим пчелиным хозяйством за 16 месяцев, когда не было пчеловода; уехать в Грузию и пожить там, полюбоваться экзотической растительностью, горными пейзажами, их хозяйством и продуктами труда, историей и музейными экспозициями.
Там же получил гуманитарную визу и уехал в более близкую и родную для Беларуси, соседнюю нам Польшу. За это время побывал во многих городах и поселках этой страны. Попал в местность, которая внешне похожа на белорусскую природу, да и архитектура иногда похожа, и характер людей, и язык гораздо ближе, по сравнению с грузинским, и роднее. Это помогает не в такой большой мере чувствовать себя в изгнании, да и таких, как я, здесь очень много…
Так что, хочешь того или нет, все равно нынешняя неопределенная жизнь здесь вынуждает вспоминать, что привело к скитанию по миру, где ты не имеешь того наработанного десятилетиями фундамента и обеспеченного тыла, опасения на завтрашний день, дружеской и соседской среды.
И на 62-м году жизни должен пускать корни в другую почву, так как из своей родной тебя вырвали и насильно отлучили. Ведь по собственной воле я никогда не хотел ехать ни в какую Грузию и Польшу, не только ради отдыха, но и ради заработка…
Так что память о «химии», СИЗО и зоне потихоньку стирается. И, возможно, стерлась бы больше, если бы не интересовался теми катастрофическими событиями, которые происходят в Беларуси и в Украине. Они не дают сконцентрироваться на себе, потому что от тех событий зависит и моя дальнейшая судьба. Поэтому даже если бы и сильно хотел лишиться воспоминаний, то не получается и, видимо, не получится. Ведь подобные раны, нанесенные как мне, так и тысячам других, попавших под незаконные и бесчеловечные приговоры и испытания, если и зарастают, сильно кровоточа, то только явными рубцами…
«Настраиваю себя и других на марафон в перспективе возвращения на родину»
— А как складывается ваша жизнь на свободе? Адаптировались ли в новой стране?
— Жизнь на свободе разнообразна, как и у всех людей, но в значительной мере неопределена. Хотя, сравнив с другими вынужденными беженцами, приходится говорить себе и людям, чтобы успокаивать себя и их в этой нечеловеческой ситуации, заезженное предложение: «мне еще повезло». А за этими тремя словами и добрые люди, которые сочувствуют тебе и таким, как я, и далекая Грузия, которая предоставила убежище на то время, пока получил визу, и соседняя Польша, которая принимает сотни тысяч беженцев — как из Украины, так и нас, и дает на первое время какую-то копейку на существование и адаптацию, налаживает курсы по изучению польского языка…
Адаптировался ли? Нет! Да и вряд ли в моем возрасте возможно полностью адаптироваться. А ситуация, в которую я попал, как и многие другие неравнодушные граждане, очень резонно пересказана одним из политбеженцев, что мы здесь как на «химии» на родине — потому что не можем, так же как и из исправительной колонии, поехать к себе домой, к примеру, при смерти своих родных…
А хозяйство и порядок на подворье и в доме — все остается заброшенным и приходит в запустение. И я как человек, привыкший жить трудом своих рук и питаться собственноручно выращенными продуктами, и при этом чувствуя и имея за спиной надежный тыл, — к сожалению, этого здесь не имею, да, наверное, не скоро буду иметь какой свой уголок земли и пасеку…
Так что до адаптации далеко. Но, несмотря на возраст, вынужден пускать корешки и как-то адаптироваться. Когда шел сидеть на «химию», рассчитывал, что за два года ситуация если не изменится к лучшему, то хотя бы нормализуется. К сожалению, этого не случилось, и теперь вместо ожидаемой короткой дистанции настраиваю себя и других на марафон в перспективе возвращения на родину.
«…І канае пчала працавітая, а ў ёй чалавек…»
— В Беларуси вас знали как поэта-пчеловода. Некоторые ваши друзья даже говорили, что вы любите пчел больше, чем людей. Что случилось с вашими любимицами за время вынужденной разлуки?
— По роду занятия я действительно люблю пчел, отдал им 45 лет жизни. Что и говорить — два года незаконного лишения свободы я рассматривал как уничтожение моего хозяйства. Вернулся я к хозяйству на восемь с половиной месяцев раньше, потому что был переведен на более строгий режим заключения за преступления других и отсидел почти 16 месяцев вместо 24. Вернулся зимой 17 декабря и начал осматривать, что от моего хозяйства уцелело.
А уцелело немного. К сожалению, пчелы в современных условиях без человека выжить не могут — и болеют, и подвозить нужно до медодайных полей. Значительное количество моих пчел сроилось, а в ульях поселилась бабочка (моль) и поела пчелиные соты и рамки. Все это с обидой приходилось зимой вычищать и выдирать, а пчелок, которые еще как-то уцелели, подпитывать и обрабатывать от клеща.
Еще пока сидел на «химии», в СИЗО и зоне, изменились постановления, и я со своим пчеловодством стал подпадать под статус тунеядца. А еще цена на мед и продажа его по многим причинам снизилась. Да и покупатель уехал за границу, а еще некоторые умерли от коронавируса. И за это время заключения я в какой-то степени отвык от пчеловодства, а если сказать правильнее, был оторван от него. И прежняя вовлеченность в непрерывный процесс исчезла, и прежний рынок.
А людей я тоже люблю, написал об этом в своем стихотворении «Пчала і Чалавек»…
Так вялося стагодзьдзямі,
што побач пчала й чалавек
і ўдоваль было мёду і воску,
Богу сьвечак, а людзям пітва,
ды сталася неверагоднае
стагодзьдзем уранавага яблыка, —
зьмялела мёду джарэла…
і цяпер невыгодна жыцьцё
ды зайздросна карысьліва сьмерць,
і канае пчала працавітая,
а ў ёй чалавек…
«Присматриваюсь к польскому пчеловодству»
— Похоже, что ваши уцелевшие белорусские пчелы как-то вынуждены будут и дальше обходиться без хозяина. Но может и польские вас бы не разочаровали? Есть ли планы, а может уже и попытки завести свою пасеку на Подляшье?
— Конечно, надежды завести здесь свое пчелиное хозяйство не теряю. И думаю, что до весны этот план реализую, так как без пчел жизнь моя не имеет полноценного наполнения.
Повезло мне здесь практически присмотреться и к польскому пчеловодству. И при том, что я считаю себя не абы каким пчеловодом, пожалел, что такое знакомство не произошло лет 30 назад — вел бы пчелиное хозяйство совершенно иначе. Присматриваюсь к условиям и специфике ведения пчелиного хозяйства в новой стране. Понемногу знакомлюсь с людьми, хожу на курсы польского языка, чтобы лучше общаться с людьми, присматриваюсь к местности. Все-таки я в непривычных условиях, в неизвестной местности, среди неизвестных людей и их обычаев. Так что планы есть, и желание их осуществить тоже.
«Постараюсь снова вручать Медовую премию, а пока сам сижу без своего меда»
— Белорусские пчелы самым непосредственным образом причастны к созданию вами уникальной ежегодной литературной премии — Медовой. Какова ее дальнейшая судьба? Может возродите в Польше? Тем более что потенциальных номинантов на нее сейчас на родине гораздо меньше, чем в эмиграции?
— Присуждение и вручение премии, разумеется, прекратилось по причине моего заключения, а еще к тому же был ликвидирован Союз белорусских писателей, а еще постарели друзья, многие умерли…
Конечно, когда устрою здесь пчелиное хозяйство, тогда и постараюсь снова вручать Медовую премию, а пока сам сижу без своего меда.
«О развитии и сохранении литературы в эмиграции следует заботиться, как и о жизни и сохранении белорусского языка»
— Как вы вообще оцениваете шансы белорусской литературы сохраниться и развиваться в условиях эмиграции?
— Я в заключении в значительной степени был оторван от видения литературного процесса как на родине, так и в эмиграции. Побыв на свободе и здесь в Польше три месяца, увидел, что литература не умерла и не погасла, как и жизнь.
В эмиграции сейчас как по политическим, так и по другим причинам находятся и работают многие творцы, такие известные мастера, как Некляев, Бахаревич, Хаданович, Кудасова и многие другие. Побывал я здесь в Белостоке и на презентации книг Зенона Позняка и Алеся Аркуша.
Да простят другие творцы, которых я не назвал, так как, к сожалению, я еще мало на свободе. Да и те тревожные события, которые происходят на родине и в соседней Украине, приковывают большое внимание и забирают время. А там, в заключении, на объективную информацию был большой голод, и я все еще не могу уйти от наблюдения за непростыми событиями.
К сожалению, шансы литературы сберечься и выжить сложны. Хотя многие из политических эмигрантов после 2020 года перешли на белорусский язык, но значительная часть по-прежнему использует русский, да и возникает необходимость пользоваться польским языком. К тому же стоит отметить, что высокий уровень качества и наполненности информацией интернета, со своей стороны, забирает время на чтение и на писание комментариев, за которые в Беларуси многие подвергаются психологическому и не только психологическому насилию.
В таких условиях следует быть чрезвычайно внимательным к слову и не обременять читателя чрезмерными текстами, заботиться о качестве, лаконичности, серьезности, высокой художественности произведений. А о развитии и сохранении литературы в эмиграции следует заботиться, как и о жизни и сохранении белорусского языка.
«Пишется мало из-за неустроенности жизни и отсутствия значительного литературного зуда»
— Есть мнение, что творческую энергию автору дает только родная земля. Как у вас с этим? Что пишется?
— Комплекс Антея, безусловно, существует, и родная земля да и народ придает вдохновения в работе, в том числе и литературной. В эмиграции, да еще в первые месяцы, когда ты еще не привык к тому, что вырван из привычной среды, а еще должен думать о том, как прожить, на писание времени остается немного. Да я никогда много и не писал, не обременял и не заставлял себя, что должен писать ежедневно и много. И никогда не жил с литературы, наоборот: средства, которые зарабатывал пчеловодством, тратил на печатание немногих произведений и переводов.
Так что пишется мало ввиду неустроенности жизни и отсутствия значительного литературного зуда. В основном занимаюсь переводами — как поэзии, так и прозы. Перевел вот недавно Роман Юзефа Игнаци Крашевского «Паэт і cьвет».
«Я боюсь опоздать в тюрьму»
— А получилось ли что-то писать в заключении? Удалось ли написанное сохранить и вынести на свободу?
— Кое-что в неволе писать удавалось, и что-то удалось переслать или вынести. Но в основном занимался переводами поэзии, преимущественно российских авторов, произведения которых в немалом количестве были в зоновской и тюремной библиотеках. Сделанные переводы давал друзьям, и они их высылали своим родным, я тоже высылал сделанное своим родным, так как предполагал, что написанное не пропустят при освобождении. Но, к удивлению, все переведенное пропустили и дали вынести.
Писать на зоне самостоятельные произведения опасался, да и вынести их практически невозможно. Хотя кое-что есть, но времени на полное упорядочение еще не нашел.
На «хіміі» ў чарзе
Заняў чаргу ў краме мой сябар,
Я забягаю — хутчэй бы купіці.
Жанчына пытае абурана:
— Малады чалавек, куда вы сьпяшыце?..
— Я баюся спазьніцца ў турму.
А вы вярнуцца дахаты
ў час любы вольныя.
Пішуць Беларусы лісты.
Прыходзяць лісты падтрымкі
ды спачуваньня аб няволі.
Партызанскія лісты…
Бо —
за спачуваньне нявінна зьняволеным
пагражае Сьледчы камітэт.
Лісты без зваротнай адрэсы…
Замест прозьвішча
пазначана толькі:
ад беларусаў…
ад сябра…
ад Каці зь Менску…
Дзякуй вам, вольным духам
Беларусам…
Сябрам…
Каці зь Менску…
Усім вам, беларусы, дзякую
і веру я…
усё ж будзем мы вольнымі.
Комментарии