Будет ли все это способствовать созданию новой идеологии белорусского государства и насколько влиятельной будет эта идеология? Можно ли вообще создать жизнеспособную идеологию по приказу? С каким десятилетием в истории СССР можно сравнить сегодняшний уровень репрессий? «Будзьма» поговорила об этом с историком Александром Пашкевичем.
Недавно список «экстремистских материалов» решением суда по заявлению прокуратуры Минска пополнился «Выбранымі творамі» Вацлава Ластовского и «Выбранымі творамі» Алеся Петрашкевича. Речь идет о книгах 1997 и 2017 года, изданных в рамках проекта «Беларускі кнігазбор».
Историк Александр Пашкевич, кандидат исторических наук, член недавно созданного Белорусского института публичной истории, в интервью Budzma.org говорит, что «логику решений власти понять очень хотелось бы, но, как правило, общественность узнает о внесении кого-то и чего-то в «экстремистские списки» только из сообщений на сайте Министерства информации из самого этого списка».
— А там очень все лаконично — только название, дата внесения, каким судом и все. Как правило, мы не знаем ни решения суда с его аргументацией, ни каких-то экспертных заключений, чтобы можно было бы хотя бы попытаться понять, почему именно такая участь постигла то или иное издание или конкретный сайт. Это делается пока что, как кажется, достаточно бессистемно. Просто есть какие-то планы, до каких-то учреждений доведенные, они должны изо всех сил бороться и выявлять эти «экстремистские» издания — ну, они и стараются эти планы выполнять. Насколько я понимаю, должен каждую неделю пополняться этот список.
Системы нет, просто берут то, что попадается. Если смотреть, что в том списке, то там могут быть и какие-то маргинальные, давно заброшенные страницы в соцсетях, какие-то страницы с вообще безобидным контентом безо всякой политики.
Есть ощущение, что у режимных структур просто исчерпывается база, все политизированное и более-менее популярное давно внесено в тот список, а приказа отменить эту практику — нет. Поэтому и вносят все, что только попадет под руку.
Что касается изданий, то здесь логику понять еще труднее. Из того, что имеем в последнее время, прослеживается только тенденция по произведениям Анатоля Тараса, одно время было видно, что конкретно на них идет охота. Из относительно последних кейсов — почему-то попадают под раздачу тома из серии «Беларускі кнігазбор». Кому-то там, видимо, эта серия мозолит глаз, и кто-то лоббирует, чтобы именно эти книжки признавались «экстремистскими». Почему именно они — понять невозможно. Если речь идет о Наталье Арсеньевой или Ларисе Гениюш, то здесь их логику можно еще как-то объяснить, понятно, чем они не угодили представителям режима. Но вот чем Лидия Арабей, или вот сейчас — Алесь Петрашкевич, деятель времен БССР, — необъяснимо. Может быть, когда-то могут проясниться просто какие-то курьезные моменты по таким решениям. Известно, что в этот список иногда вносятся те издания, которые были замечены в домашних библиотеках при обысках у задержанных людей. То есть, если понадобились доказательства «подрывной деятельности», то можно оформить книги в качестве «экстремистских материалов». Не исключаю, что такой рандомный подбор «экстремистских» авторов может объясняться и этим. Например, стояли у кого-то книги Тараса рядком – их забрали и объявили. Система в бессистемности.
Логичного, чтобы, например, виделась работа специальной комиссии по выявлению экстремизма, пока что не видно. Кажется, что это формальные действия, направленные прежде всего на то, чтобы не угасал огонь репрессий. Ну и чтобы сеялся страх в обществе, чтобы просто людей запугивать максимально, чтобы люди понимали, что ничего дозволенного нет, ничего легального нет и в любой момент какая-то кара может обрушиться на любого непонятно за что.
— При этом есть улицы Калиновского, памятник Ластовскому и т.д. Действительно, какую-то логику найти трудно…
— Оно может и до улиц с памятниками дойдет, если так будет продолжаться. Но именно системности нет. Делается как-то точечно — о чем-то или о ком-то вспомнили, взяли по этому ударили, после пару месяцев тихо, полгода тихо, а после и по тому ударили. Какой-то хаотичный механизм, который просто туда-сюда кидается. И множество структур — фактически нет у нас сейчас учреждений, которые бы не занимались репрессиями в той или иной степени — которые «работу» между собой абсолютно никак не согласовывают, каждый на свою гребенку, скажем так, проводит свои репрессии, главное, чтобы был количественный вал, делать картинку своей безостановочной «работы». Поэтому и отсюда еще много противоречий.
Пока есть только понимание, что нужно бить по всему, что где-то движется, по каждому, кто высунулся и т.д., а некоторые, не исключаю, и сводят личные счеты из-за этой ситуации, может быть, кого-то обидел когда-то «Беларускі кнігазбор», а может, кто-то был в плохих отношениях с Алесем Петрашкевичем, он умер, но вот вдруг появилась возможность дать копытом уже после смерти и объявить его книжку «экстремистской». Вот у Вадима Гигина идея фикс бороться с Калиновским, а на других участках не с таким энтузиазмом к этому относятся, им это непринципиально, им, может быть, Лидия Арабей не угодила по каким-то причинам.
— Недавно нашлась книга Ларисы Гениюш с ее автографом издания 1942 года, которая хранилась все эти годы — и сталинские, и в оттепель, да и в 80-е это была «вражеская» литература. Сейчас опять понесем книги на чердак? Обратно в СССР?
— Ну, СССР это ж не была такая уж монолитная неизменная структура. Это зависело от того, какие времена, какие обстоятельства, правители, грубо говоря, при Сталине за хранение таких книг можно было сесть, поехать в лагерь, при хрущевской оттепели наказание могло быть, но такое, больше, как говорят, по мозгам поездили бы, а уж в более поздние времена совсем не наказывали, наказывали уже именно за антисоветскую агитацию, когда ты ее проводил, когда ты реально с этим запрещенным шел в народ. Мог быть и донос, вызывали бы на партсход (если в партии), возможно, дошло бы до беседы в КГБ, но вряд ли закончилось бы заключением. И теперь, учитывая еще и большие тиражи книгосборовских изданий, не думаю, что все, у кого они есть, сейчас бросятся их уничтожать. Ясно, что с видимого места уберут в более невидимое. Но многое из этого будет храниться до лучших времен.
Силовики действуют рандомно и несогласованно, не знают и не помнят всех позиций, которых там уйма уже в том списке. Неужели участковый милиционер будет смотреть, стоят ли на полочке книги Арабей или Петрашкевича? Да и многие должностные лица — они же не все совсем дураки — понимают, что это никакой не экстремизм, что это на сегодня политика такая. А никто в экстремизм той же Арабей и во власти не верит. Не думаю, что и там у всех есть энтузиазм по поводу поиска такого экстремизма. Другое дело, что если человек попал в «обработку» по какому-то делу, то здесь такие книги могут стать дополнительной причиной, чтобы придраться.
— Так а параллели с какими десятилетиями СССР вы бы провели?
— Скорее, сегодня в Беларуси похоже все же на сталинские времена. Люди получают за инакомыслие реальные сроки, просто за то, что у тебя что-то там нашли в телефоне или на книжной полке. И это становится основанием для того, чтобы тебя реально наказать, не просто на товарищеский суд выставить, а подвести под уголовное дело. То есть маховик репрессий не в пассивном режиме существует, он активно работает. Это как раз оценка сталинского времени, так как во времена оттепели или при Брежневе за какую-то там болтовню пустую не сажали, за тайное хранение тоже не сажали, для этого надо было уж точно открытым врагом быть.
От сталинского времени отличает нынешнюю Беларусь только то, что в отношении «политических» не применяется высшая мера наказания, что еще нет массовых расстрелов оппонентов. Но, к сожалению, лукашенковский режим перешел уже так много рубиконов в своем развитии, что я не думаю, что это можно полностью исключать в определенное время.
Тогда вообще наше белорусское время не будет ничем отличаться от советского сталинского. Кроме только отсутствием идеологии.
— Вот как раз насчет идеологии. В Беларуси планируют поставить целый сад из деревьев жизни — одинаковых скульптур в каждом областном городе. Это памятник жертвам геноцида белорусского народа, который становится фундаментом, не меньше, новой белорусской идеологии, куратором которой, как можно понять, становится Генпрокуратура. Получится ли новая попытка создать новую белорусскую идеологию?
— Я не думаю, что это имеет такую уж большую жизнеспособность. С этой сегодняшней системой принуждения, когда все административно насаждается, эти постоянные лекции для детей и взрослых от прокуратуры… Судя по районным газетам, то только этим сейчас прокуратура и занимается — ездит по школам и трудовым коллективам с рассказами о геноциде белорусского народа.
Мне кажется, мертворожденная идеология, которую они пытаются создать, никаким образом не сможет проникнуть в души, сердца белорусов и закрепиться там так надолго, что ее впоследствии никак не искоренишь.
Потому что это чиновничья, скажем так, имитация деятельности, когда просто шестерни вращаются, чтобы создавать хорошую картинку. Да и каста пропагандистов и идеологов вряд ли свято верит в то, что предлагает, вряд ли этим живет, думает днем и ночью и на работе, и вне служебных кабинетов. В этом отличие от той самой коммунистической системы, которая, по крайней мере на первых этапах своего существования, попадала в людей. Они верили, что так исторически обусловлено, что будет фаза, когда капитализм будет уничтожен, что на смену придет коммунизм, что идет строительство нового сообщества, нового человека. Как и в гитлеровской Германии люди также верили в нацистские идеи, в расовое превосходство, жизненное пространство и т.д. Соответственно, убежденные люди могли зажигать этими своими искрами других людей. Когда читаешь произведения тех времен, еще которые мы проходили в школах в 80-х, то они действительно очень талантливые, искренние, их авторы верили и вдохновлялись той идеологией. Даже в 80-е годы было интересно это читать. А теперь…
Самое убедительное в мертворожденности, это то, что обо всем этом не пишут поэты, не пишут писатели, не пишут люди от души. А если кто-то и пробует «на злобу дня», то берешь почитать и сразу же видишь — это трэш, просто трэш. Никакой крупицы таланта, даже если талантливый человек попытается писать на эти темы — все равно получится трэш, ведь это не живое.
Это как во всей белорусской литературе нет ни одного приемлемого по уровню произведения о красно-зеленом флаге БССР, так как он бюрократический, его придумали в кабинетах чиновники, утвердили в Москве и повесили в Беларуси, никаких ни легенд за ним, ни историй, за его кровь не проливал никто, ничего такого не было — не зажигает.
Когда недавно говорили о сценариях для фильмов про 2020 год, то жаловались, что конкурс объявлен — а сценариев нет. Видимо, даже за деньги никого не вдохновляет. Ну может, если щедро «позолотят ручку», то что-то там и снимут, но смотреть на такое, конечно же, ходят по принуждению — школами, факультетами, курсами, рабочими коллективами. Но главное, в отчетах можно писать о рекордных сборах. Да и в книжках который год бестселлер — «Геноцид белорусского народа» под авторством генпрокурора Шведа. Якобы весь народ на него подсел и скупает тиражи — а мы же знаем, как это делается. И все таким образом действует.
Народ явно не живет этими проблемами. Никого это не интересует. Да и власть же ломится в открытую дверь.
Ведь никто же этот геноцид никогда не отрицал, не скрывал, нет здесь сенсационного раскрытия специально скрытой истории. Все, что немцы делали на территории Беларуси во время войны, давно признано и давно осуждено всеми, нет здесь оппонентов, ни внутренних, ни внешних. И что же вы нам доказываете этой своей кампанией?
Ничего. Накачивают народ какими-то призывами, бьют в бубны, бьют в барабаны — а в этих барабанах пустота. Вот и все.
Поэтому если административный каток остановится, если снимутся с повестки дня эти планы, если скажут, что можно не делать этого всего, то все это мгновенно погаснет и никакого заметного следа большого не оставит просто потому, что это не ложится на душу, не соответствует внутренним процессам людей, потому что это не то, что актуально, что нужно, не то, с чем люди связывают свою жизнь на земле.
Бездыханное не имеет шансов превратиться во что-то другое. Любая живая идеология не создается в кабинетах. Она базируется на внутренних процессах в обществе, она востребована обществом. То, что предлагает режим Лукашенко, не опирается ни на какие народные импульсы, это просто попытка легитимизировать свое неизменное царствование.
Типа «нас призвала история, время выбрало нас, пепел Клааса (образ из «Тиля Уленшпигеля», пепел отца главного героя не дает ему права прекратить борьбу — ред. Budzma.org) бьет до сих пор в наши сердца и т.д., и если мы уйдем из власти, то геноцид почему-то повторится». Искусственно и не трогает. По приказу идеологию не создашь — так не работает. Чтобы чем-то жить и управляться, нужно, чтобы это что-то на жизненной почве вырастало.
