Творчество Михаила Инькова, чья дочь погибла в давке на Немиге, неразрывно связано с верой и, как он сам признается, со смертью. Постигнет ли мистическая участь инфоказачку Ольгу Бондареву, которая набросилась на его памятники?
Среди всех историй жертв трагедии на Немиге, которая произошла 30 мая 1999 года и унесла жизни 53 человек, выделяется история семьи Иньковых.
В тот день в давке погибла их младшая дочь Мария, которой было 15 лет и которая только закончила 9-й класс школы. Родители в это время были на Вяче и ни о чем не догадывались. Вернувшись домой, они узнали о трагедии. Вечером домой Маша не вернулась. Ее тело родители нашли в морге.
Отцом Марии был белорусский скульптор Михаил Иньков. Уже имея диплом архитектора и опыт работы по специальности, он поступил на отделение скульптуры в Белорусскую академию искусств, где учился у Анатолия Артимовича.
Будучи глубоко верующим человеком, Иньков еще в студенческие годы принял участие в создании первого православного памятника в послесоветской Беларуси — памятника Кириллу Туровскому на Замковой горе в Турове, который был открыт в 1993 году. Раньше считалось, что православные не должны чествовать своих святых в форме идолов.
В Академии художеств Инькову предложили защищаться только что поставленным монументом, но он отказался в пользу памятника Святой Софии Слуцкой, на который его благословил владыка Филарет. Как говорил сам скульптор, ему дали понять, что оценка работы будет соответствующей, так как среди преподавателей были коммунисты.
«Я сделал рабочую модель, светский вариант и голову в натуральную величину. Это была первая дипломная работа в Академии на религиозную тематику».
Комиссия однако посчитала, что художник пошел на поводу церкви и это было ошибкой. Скульптура была отделана декором, что тоже не понравилось членам комиссии. Художник получил только тройку за свою работу. Только через пять лет, в 1999 году, скульптура была поставлена в Слуцке. Несколько эскизов памятников забраковал Филарет, например, вариант с короной и ангелами он посчитал «униатством».
Религиозная составляющая останется в творчестве скульптора навсегда. Когда его настигла потеря собственной дочери, то естественным устремлением отца было присоединиться к созданию мемориала погибшим. По его словам, секция скульпторов Союза художников Беларуси единогласно поддержала его стремление. В результате проект достался тогдашнему председателю Союза художников, скульптору Геннадию Буралкину, который в соавторстве с архитекторами Светланой Борисович, Людмилой Жлоба, Александром Чадовичем создал знаменитые «Розочки» — сломанные бронзовые цветы, разбросанные по гранитным ступеням.
Иньков остался обижен на скульптора и крайне недоволен мемориалом:
«То, что получилось, иначе как халтурой назвать не могу. Такие вещи за две недели не делаются. Когда я увидел эти розы, был просто в шоке. После этого я руки автору памятного знака не подал. Он оправдывался, что нужно было срочно делать заказ. Я спросил, почему он не обратился ко мне. Коллеги предложили разные идеи. Одна из них — поставить на месте трагедии часовенку…»
Отцу жертвы трагедии все же дали возможность реализовать свое видение. Так рядом с «розочками» появился памятный знак в виде часовни с металлической плитой внутри, на которой высечены имена погибших и изречение из Евангелия от Иоанна: «Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живой и верующий в Меня не умрет вовек». Правда, искусствоведы отмечают стилистическую чужеродность этого «алтаря» к архитектуре метро и основному мемориалу.
В 2001 году скульптор поставил надгробие для своей дочери, похороненной на закрытом Кальварийском кладбище, в виде фигуры молодой девушки в пышном платье и огромного православного креста, которые чрезмерно богато декорированы.
«Когда я ставил памятник на могиле дочери, я не хотел воплощать в нем Машу, какой она была при жизни. Это обобщенный образ, памятник всем детям, которые погибли».
Рядом он же поставил памятник трагически погибшим на Немиге в виде беседки из стрельчатых арок, в которой стоит камень с именами, увенчанный крестом Ефросиньи Полоцкой.
Глубокая религиозность автора переходит в нескрываемый мистицизм. Так он рассказывал, что во время работы над монументом Кириллу Туровскому попал в больницу, так как внезапно у него возникли серьезные проблемы со здоровьем. «Врачи думали, что больше не жилец», — рассказывал Иньков. Когда поставили памятник, то у него от редкой болезни умер отец.
Не обошло неизвестное «проклятие» и памятник Софии Слуцкой, по словам скульптора, работники комбината не прислушались к его словам, что нужно сделать качественно, чтобы не было проблем, — и в скором времени умерли.
«Когда ты берешься за церковную вещь, надо относиться с пониманием, что ты создаешь памятник святому человеку, а дьявол не хочет, чтобы он был. И начинаются всякие козни. Делается все возможное, чтобы художник не сделал эту работу, а если он сделал — ему мстят. Спасение для художника — в вере».
Не чурался Иньков и национальной темы, например, создал проект памятника «Змагарам Слуцкага збройнага чыну 1920 года», который хранится в Музее Анатоля Белого в Старых Дорогах, так как реализовать его при режиме Лукашенко не представляется возможным. И про наиболее знаменитую жительницу родной Зельвы, знаменитую поэтессу Ларису Гениюш, тоже не забыл. Памятник Гениюш он создал в двух авторских версиях, первый в 2001 году был поставлен перед все тем же музеем в Старых Дорогах, а второй в 2003 году — на погосте церкви в Зельве, которую посещала поэтесса.
Пророссийская инфоказачка Ольга Бондарева в конце 2022 года набросилась на музей Анатоля Белого, в результате с его территории были демонтированы скульптурные портреты белорусских деятелей, в том числе бюст Гениюш работы Инькова. А в марте 2023 года по ее наводке уничтожили прицерковный памятник в Зельве, на который давал свое благословение сам Филарет.
Не станут ли эти нападки на произведения Инькова для гродненской активистки роковыми?
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии
Гэта прыгожа, нестандартна, упісваецца ў мінімалістычны стыль ст. м. Няміга. Кветкі на ступеньках... гэта чулліва. Капліца, крыжы, прабачце — прымітыў і фігня. Дзіўна чуць такое ад мастака, але зразумела чаму. Та і густы розныя.
Я памятаю, як студнтам упершыню пабачыў гэты помнік. Падумаў, што за ружачкі прыгожыя, а пасля зразумеў чаму яны тут... мяне так кранула. Я хвіліну глядзеў моўчкі на іх. І гэтыя пачуцці могуць узнікаць і без крыжоў і цэркваў праваслаўных.