Общество

«Журналистики в Беларуси больше не осталось». Как живет Катерина Борисевич через год после задержания, суда и колонии

Год назад, 19 ноября 2020 года, задержали журналистку Тут.бай Катерину Борисевич — за статью о том, что Роман Бондаренко в ночь гибели был трезвым. Потом был закрытый суд, приговор на 6 месяцев колонии, долгожданное освобождение. Сегодня Тут.бай разгромлен, признан экстремистским, руководство портала за решеткой, часть сотрудников эмигрировало, часть осталась без работы. Сама Катерина тоже пока нигде не работает — но собирается возвращаться в журналистику. Зачем ей это? Почему она остается в Беларуси? И как живет после всего, через что пришлось пройти?

«Наша Нива»: Недавно ты опубликовала пост в фейсбуке, что ищешь работу. Насколько успешно? Есть ли предложения?

Катерина Борисевич: Знаешь, меня белорусы очень удивили за последний год, и в этот раз тоже, потому что все хотят помочь. Поэтому предложения поступают разные: и продавать сельскохозяйственную технику или корма, и работа в сфере туризма или ресторанном бизнесе, и в рекламе… Все это очень приятно, конечно, но ведь не совсем моя специализация. С другой стороны, я понимаю, что журналистики в Беларуси больше не осталось, и, наверное, придется менять сферу деятельности.

Пока я решила для себя так: месяц просто смотрю на предложения и потом буду делать какие-то выводы и что-то выбирать, потому что понятно, что работать все же нужно.

«НН»: А из медиа не было предложений?

КБ: Были, даже и из государственных изданий.

«НН»: Какие? «Советская Белоруссия»?

КБ: Нет, другие, не такие известные (улыбается). Но предложения были.

Понятно, что после работы на Тут.бай что-то искать сложно, так как Тут.бай был самым крутым СМИ в Беларуси. Даже если бы ситуация в стране была не такой, как сегодня, мне было бы сложно найти такую же команду, такой же коллектив, такую же работу, от которой бы у меня горели глаза и мне это бы нравилось. Поэтому понятно, что теперь мне придется идти на какие-то компромиссы с собой, если я решила оставаться в Минске и жить здесь.

«НН»: Но готова ли ты идти в госСМИ?

КБ: Нет. Я не готова.

«НН»: Но почему ты решила оставаться в журналистике в это сложное время?

КБ: А какие у меня варианты? По специальности и профессии я журналист. Я работала в этой сфере 15 лет, это то, что я умею делать хорошо и качественно.

Поэтому в каком-то идеальном представлении, я бы хотела и дальше работать журналистом. Но я не знаю, чем закончится моя затея найти работу, потому что надо смотреть на ситуацию реально: журналистики нет на данный момент. Но ведь когда-нибудь она снова появится. Я верю, что она вернется.

«НН»: Не страшно ли возвращаться в профессию, из-за которой в итоге вся эта история с задержанием, судом, колонией?

КБ: Ну, если рассуждать всегда с позиции страха, то тогда и жить не надо. А же я вижу людей, вижу, что многим страшно всё: жить, ходить, работать… И нет же никакой гарантии, что, если я буду работать в другой сфере, чего-либо не случится там. Сегодня ни у кого из нас нет никаких гарантий. Мой выбор сегодня — остаться в Беларуси. Соответственно, я понимаю, что могут быть какие-то последствия. Надеюсь, что их не будет, но, в принципе, я же реалист.

«Если кто-то хочет, чтобы журналистов за решеткой стало больше-для меня это странно»

«НН»: Еще немного о журналистике. О чем бы ты хотела писать в дальнейшем? Как раньше, о судах? Или же отойти пока от острых тем?

КБ: Морально я пока не готова писать судебные репортажи. Я не готова просто переступить порог суда и работать там весь день. Ведь, наверное, мне нужно все же какое-то время, чтобы от этого всего отойти. Да и, как я понимаю, сегодня уже журналисты не ходят по судам и не освещают процессы, этого жанра на данный момент не существует.

Наверное, сейчас, учитывая мою психологическую ситуацию, мне бы хотелось делать истории простых людей, показывать, как много классных, душевных людей осталось в нашей стране, и они продолжают здесь жить. Вот такие истории мне близки.

«НН»: Сегодня в адрес немногих негосударственных СМИ, которые еще работают в Беларуси, нередко летят презрительные комментарии: мол, на границе мигранты, политический кризис, а вы пишете о маринованных огурцах! Как ты относишься к таким упрекам в адрес коллег?

КБ: Могу ответить коротко: сегодня у нас 29 журналистов за решеткой. Мне кажется, это ответ на происходящее в журналистике непосредственно сейчас. Если кто-то хочет, чтобы журналистов за решеткой стало больше — мне это странно.

Несколько месяцев назад я отписалась от всех телеграмм-каналов, поэтому сейчас не читаю новости и очень редко бываю в социальных сетях, это мой осознанный выбор, в том числе, чтобы не читать все эти дискуссии. По-моему, они просто пустые. Каждый человек делает выбор сам. Один решает уехать — и это его выбор. Другой остается здесь — это тоже его выбор. Поэтому все эти рассуждения, кто правильно сделал… Не знаю, о чем тут говорить, если у каждого человека своя история. И многих нюансов мы не знаем.

«НН»: Еще до событий с Зельцером и задержанием Геннадия Можейко не думала ли ты вернуться в «Комсомолку»?

КБ: Нет, до октября я вообще не думала о работе. Только в октябре я поняла, что наконец морально готова что-то делать. До этого я просто приходила в себя, поправляла здоровье, отдыхала. Даже если и были предложения, я их не рассматривала, всем отвечала: спасибо, но давайте подождем. А когда я начала искать работу, «Комсомолки» уже не стало.

«НН»: Как ты восприняла разгром газеты, где проработала много лет?

КБ: Как это можно воспринимать, если все редакции, где я работала, закрыты или признаны экстремистскими? Вот так и воспринимала.

Еще раз говорю: у нас нет никаких гарантий. И я не рассматриваю условное наклонение, не думаю, что будет завтра — иначе можно сойти с ума. Сейчас события я воспринимаю только по факту: что-то случается — и ты тогда это перевариваешь.

Конечно, мне тяжело от того, что редакции, где начинала, где стала журналистом, где я многому научилась, больше не существует. Конечно, мне больно, больно, что и Гена Можейко сидит, и больно, что коллеги из Тут.бай сидят…

В общем, раньше я просыпалась, брала телефон и стартовой страницей у меня стоял Тут.бай, я сразу начинала просматривать новости. Потом заглядывала на kp.by — сайт «Комсомолки». Сегодня — всё. Я открываю телефон и никуда не захожу. Никаких сайтов больше нет, ничего не осталось, и, конечно, это больно — столько лет отдав этой профессии, понять, что ее больше нет. Я не могла представить себе такой ситуации год назад.

«НН»: Если ты отписалась сегодня от всех каналов и не читаешь новости, за чем следишь, что смотришь?

КБ: Единственное, куда могу заходить сегодня, — инстаграм. Это такая отдушина: цветы, путешествия и больше ничего, никаких сложных дискуссий там нет.

Также пересмотрела все выпуски «Скажи Гордеевой». За ней, как за журналистом, я слежу еще с начала 2000-х. Когда я училась на журфаке, Гордеева работала репортером на НТВ.

Смотрю и «ещенепознер» Солодникова. Наслаждаюсь тем, что смотрю чужие интервью и думаю: насколько круто, как это профессионально сделано. И я рада, что хотя бы у наших российских коллег есть возможность заниматься своей любимой профессией.

«НН»: Ты не думала запустить нечто такое же? Что-то на Ютубе, даже без политики, интервью или ролики о культуре?

КБ: А что, у нас кто-то еще остался в стране? На выпуска три хватит, а потом придется куда-то уезжать, чтобы что-то делать и с кем-то встречаться.

«Самое главное для меня — знать, что я дома»

«НН»: Расскажи, почему ты решила остаться в Беларуси, особенно после всего, через что тебе пришлось пройти.

КБ: На самом деле, этот вопрос у меня вызывает наибольшее раздражение, так как на него отвечаю почти ежедневно.

Это мой выбор. Во-первых, я здесь родилась, мне очень важно быть рядом с дочкой, иметь возможность приехать в свою деревню, обнять родителей, бабушку. Мне важно встретиться с теми, кто здесь остался — а это уже не так много людей. И главное для меня — понимать, что я дома. Это самое главное для меня — знать, что я дома. Я полгода за решеткой видела во сне маршруты по Минску, по деревне, по стране, и, наверное, странно мечтать об этих маршрутах, а потом — выйти и уехать.

«НН»: Но фактически сейчас перед тобой выбор: либо остаться в профессии, либо остаться дома?

КБ: Наверное. Но и то, что делают те, кто уехал, — это тоже не журналистика. Все, что ты делаешь по телефону, в отрыве от страны, не находясь здесь, не понимая, чем и как живут люди, это совсем не та журналистика, которой мы занимались год назад.

Но чисто психологически некоторые моменты меня напрягают: например, возле дома стоит какой-то черный микроавтобус. Я понимаю, что это просто чей-то соседский бус, но все равно возвращаюсь мыслями в ноябрь прошлого года.

Ведь этот бус стоит на том же месте у детской площадки, где год назад стоял подобный бус, куда меня посадили. И конечно, когда я впервые увидела этот соседский бус, я испугалась: было темно, а тут такой микроавтобус, какие-то люди в черном у подъезда… Оказалось, что люди в черном — просто соседи, но первые дни я возвращалась домой соседними дворами, чтобы не видеть тот бус, а теперь научилась проходить возле него.

Но это, наверное, такая цена моего поступка и решения остаться здесь.

«НН»: Твоя дочь же хотела связать судьбу с журналистикой тоже? Что она будет делать?

КБ: Да, дочь — студентка журфака. Но о ней говорить пока рано, думаю. Дочь только на втором курсе, надеюсь, что у нее есть еще время, чтобы что-то решить или передумать. Здесь я решение оставляю за ней.

«НН»: Извини за вопрос, дочь же хотела бросить учебу, когда ты была за решеткой?

КБ: Ей было тяжело, конечно. Когда у тебя забрали мать и ты осталась совсем одна… Ей было непросто, были такие попытки, но все ее поддержали, и за это я очень благодарна и ее друзьям, и моим, и преподавателям дочери. И она все же осталась учиться.

«НН»: Дочь об эмиграции не думает? Или, может, советует тебе уехать?

КБ: Моя Даша — патриот, всегда им была. Мы с ней очень много путешествовали до ковида, объехали много стран. И помню, когда возвращались, дочь всегда говорила что-то вроде: в Риме прекрасно, но как классно оказаться дома в Минске!

Ощущение, что она дома, что она на месте, у дочери вызывает только Минск.

«НН»: Зная заблаговременно, что придут, ты бы уехала все же прошлой осенью?

КБ: Еще раз повторю: очень не люблю это условное наклонение.

Но уже в сентябре 2020-го уезжали некоторые журналисты. И если я осталась в ноябре — значит я осталась.

«Просто забыть — я не могу. За решеткой остаются мои близкие люди»

«НН»: Вообще, часто вспоминаешь задержание? Или суд?

КБ: В каких-то кошмарах ночных вспоминается первый день или то, как везут по этапу. Первый день был самый тяжелый и страшный. Момент задержания и всё, что потом происходило, — — это было самое страшное. И теперь наступает ноябрь — и ассоциации катятся сами собой, ты их остановить не можешь.

А когда я иду на Володарку с передачами, то стараюсь вспоминать что-нибудь более-менее позитивное из того, что было в камере, потому что мне важно, чтобы девушки, которые там остались, видели, что я рядом.

Это важно, когда в камеру протягивают бумажку и там написано, кто принес передачу. Это значит, что с человеком все хорошо, он в Минске, он не болеет, у него есть возможность прийти с передачей. В СИЗО это реально бесценные моменты, которые приносят радость.

Поэтому просто забыть я не могу. За решеткой остаются мои близкие люди. Я постоянно пишу письма, ношу передачи, отправляю посылки. Если думать, что я вышла 19 мая и всё, что было, перечеркнула, то так не произошло и не произойдет. Я продолжаю поддерживать тех, кто остается за решеткой.

«НН»: Когда проходишь мимо Володарки или милиционеров на улице, как-нибудь рефлексируешь?

КБ: На Володарку я смогла пойти не сразу. Первые пару недель я понимала, что не хватает сил туда идти, просто не могу. И решила через себя не переступать.

Потом уже смогла, пошла, посмотрела. Не могу сказать, что это самое приятное в жизни — ходить на Володарку с передачами, особенно зная, что происходит с той стороны. Помню, как однажды шла и уловила очень странное чувство: с одной стороны, я иду по катакомбам Володарки, мысленно прохожу маршрут, который я очень хорошо знаю, от камеры до КПП, как меня возили на суд. А с другой стороны, я иду по городу, я на свободе, вижу солнце, небо, свободно дышу… Очень странное чувство, очень такое двоякое. И от него не так просто избавиться.

«НН»: Не страшно, когда слышишь звонок в дверь?

КБ: Ну, как сказать (улыбается). Недавно соседи мне позвонили. Настолько напугали, что я начала лихорадочно думать, какие сапоги мне обуть, чтобы было тепло и удобно в камере. Поэтому есть такое, да.

«НН»: Какие-то сожаления испытываешь? Что, может быть, не стоило писать ту статью?

КБ: Нет, их никогда не было. Это пустые и бессмысленные сожаления, которые не приводят к хорошему. Всё, что я делала, — выполняла свою работу. Это был такой же текст, как и все остальные. Поэтому о чем мне жалеть? О том, что я делала своё дело?

Говорю же, я все воспринимаю по факту. Это произошло, и дальше с этим надо жить и разбираться. А думать: «Зачем я это сделала?» — таким вообще не занимаюсь и не ставлю перед собой такие вопросы, чтобы просто не загонять себя в состояние какой-то бесконечной рефлексии.

«Люди и по сей день подходят на улице, говорят мне спасибо»

«НН»: Чувствуешь себя жертвой или героем?

КБ: Есть некоторые внутренние моменты, которые не хочу выносить на публику. Но скажу, что люди и по сей день подходят на улице, говорят мне спасибо, пишут мне в социальных сетях и просто поддерживают. И это очень приятно, когда просто видишь: то, через что ты прошел, откликается в чужих тебе людях. Видишь, как они искренне хотят помочь или хотя бы просто сказать доброе слово. Поэтому не скажу, что ощущаю себя героем, но повышенное внимание я чувствую.

«НН»: Были ли такие знакомые, которые перестали поддерживать с тобою общение?

КБ: Нет. Все, кто был рядом, все остались со мною. А число новых людей еще и увеличилось. Меня поддерживали герои моих публикаций, они писали мне письма, пока я была за решеткой, с некоторыми я виделась после выхода. Им важно было просто меня увидеть, просто обнять.

«НН»: Воспринимаешь ли эти полгода как какой-то полезный опыт? Или же как просто выброшенное время?

КБ: Как это может быть полезным опытом? В чем это может быть полезным? Я и раньше говорила, и сейчас говорю: полгода жизни не собиралась никому отдавать и не хотела, чтобы это время я проводила «где-то там». Я бы спокойно обошлась без знания того, как люди сидят в тюрьме, как там выкручиваются, обошлась бы без знания того, например, что масло можно нарезать ниткой, а греться пластиковой бутылкой.

«НН»: Ты религиозный человек?

КБ: Да, я православная.

«НН»: Думала ли ты, за что тебе это всё, за что Бог посылает испытания?

«КБ»: Нет. Это просто стечение обстоятельств. Если говорить, верю ли я в справедливость, то жизнь очень непредсказуема. И не всегда ты получаешь что-то за что-то или получаешь испытания, поскольку чего-то не понимаешь в жизни. Так просто получилось, и всё. Искать виновных, загоняться, искать ответы на вопросы, наверное, не стоит. Полагаю, ответов я не найду. Это было стечение обстоятельств, никто не знал, что так произойдет, на моем месте мог быть любой журналист Тут.бай, который бы взял тему. И всё.

«НН»: Вера помогает держаться за решеткой?

КБ: Я не молилась там. Это был мой выбор. Как-то было проще пройти через всё это самой и с поддержкой близких и людей в камере. Поэтому этот путь я проходила сама.

«НН»: Последний вопрос о религии: простила ли ты людей, которые задерживали, выносили приговор?

КБ: У меня никто прощения не просил.

«НН»: Чувство страха остается сегодня в той или иной степени?

КБ: Да. Не скажу, что оно овладело моей жизнью или влияет на мое состояние или настроение, но оно есть. Может, если бы я вернулась на работу, всё пошло бы как раньше. Но я вышла, Тут.бай уничтожен, офис опечатан, коллеги сидят или уехали. И делать вид, что ничего не произошло, что вернулась в прежнюю жизнь, — это означало бы себя обманывать.

«НН»: А чего боишься больше всего, извини? Не найти работу? Того, что снова задержат?

КБ: У меня нет переживаний, что если не найду работу, то это будет большой бедой. Я уже прошла через такое, что отсутствие работы будет просто рядовой неприятностью.

А так, конечно, боишься повторения этой истории.

«Это сегодня для меня главный критерий: я могу гулять, могу смотреть на небо, обнимать близких и я свободна»

«НН»: Что-нибудь изменилось в тебе за этот год?

КБ: Не скажу, что я изменилась как-то кардинально, да и на этот вопрос лучше ответят близкие и друзья. А встречи, чай у родителей в саду я ценила и раньше, нельзя сказать, что начала ценить это после тюрьмы.

Но эти моменты стали восприниматься как-то острее. Понимаешь, что сегодня можно встретиться с человеком, а завтра уже неизвестно, получится ли.

Поэтому если раньше всегда встретиться было тяжело: работа там, то-сё, всё как-то переносилось, — то сегодня люди легче идут на контакт. Как-то больше ценится момент живого общения, и теперь о встрече договариваешься буквально за десять минут.

А так… Изменилось ли что-то? Обозлилась ли я на свет? Точно нет. И нет у меня никакой ненависти ко всем. Как раньше я любила цветы на Комаровке, так и сейчас хожу туда, разговариваю с бабулечками, получаю от этого большое удовольствие. И продолжаю наслаждаться жизнью — она сегодня другая, но все равно это жизнь. Она моя и она мне нравится хотя бы тем, что я на свободе. Это сегодня для меня главный критерий: я могу гулять, могу смотреть на небо, обнимать близких и я свободна.

«НН»: А как не дать ненависти овладеть собой? Особенно когда сейчас она открыто транслируется государственными СМИ. И когда ежедневно долетают новости об очередных задержаниях и судах.

КБ: Я просто не смотрю государственные СМИ. И я всегда говорю, что мы должны поддерживать тех, кто остается за решеткой. А если ты в нервном состоянии, в стрессе, ты этого не можешь. Люди за решеткой хотят получать хоть какие-то хорошие известия с воли, это очень важно для них, поэтому это помогает. Когда ты светишься внутренним каким-то своим счастьем — это важно. Я даже и не знаю, как это точно объяснить… Злость — она толкает человека в никуда, и ты парализован: ищешь негатив, ожидаешь проблем, тебе ничего не надо. И ничего не делаешь.

А если ты внутри свободен, то можешь многое сделать и для себя, и для кого-то. А это сегодня очень важно. Вот и всё.

«НН»: Твои родители живут в деревне. Как отреагировали они на это всё? Не высказывали ли им чего-то соседи по деревне, ведь это же электорат действующей власти?

КБ: Со стороны родителей была безусловная поддержка. В деревне никто родителям тоже ничего плохого не высказывал. И я сама, когда приезжаю к ним, никуда не прячусь. Как и раньше езжу на велосипеде, говорю с людьми. И никто от меня не отворачивался, наоборот, говорят, что рады видеть. Какого бы то ни было осуждения я ни разу не почувствовала.

«НН»: Чего тебе сегодня больше всего не хватает по сравнению с «мирной жизнью» до ковида, до выборов?

КБ: Я осталась без работы. Коллеги сидят. Наступила совсем другая жизнь, в которой я стараюсь ориентироваться. Сейчас всё другое, совсем всё. Нельзя сравнивать с тем, что было.

«НН»: Не обращалась ли ты к психологу после выхода на волю?

КБ: Обращалась. Наверное, я просто не все моменты хотела взваливать на близких, поэтому решила, что правильнее это всё «выгрузить» на специалиста, который поможет мне выйти из кризиса. И я ни разу не пожалела, что обратилась за помощью к психологу.

«НН»: После августа 2020 года какие события тебя больше всего впечатлили или шокировали?

КБ: Всё, что происходит. Я не думала, что такое может быть.

Комментарии

 
Нажатие кнопки «Добавить комментарий» означает согласие с рекомендациями по обсуждению.

Сейчас читают

Польша признала Александра Мошенского нежелательным лицом27

Польша признала Александра Мошенского нежелательным лицом

Все новости →
Все новости

Массовый сбой в трех белорусских банках: со счетов исчезают деньги9

Под Минском машина сбила лося — погибли два человека, пострадал известный комик2

В России парень на «Лексусе» эффектно вылетел на набережную ради красивого видео. Погиб сам и две подруги15

«Добро пожаловать на родину». Белорус рассказал о задержании на границе за лайк и испорченный отдых10

В Италии нашли тело 18-летней украинской студентки. В день смерти ей отказали в продлении стажировки

Начальник связи 8-й армии погиб в результате удара украинскими ракетами

Только один выпускник сдавал централизованный экзамен по этому предмету3

Кинолог рассказала о простом тесте на воспитанность собаки1

Наталья Пяткевич продолжает выгуливать американский гардероб16

больш чытаных навін
больш лайканых навін

Польша признала Александра Мошенского нежелательным лицом27

Польша признала Александра Мошенского нежелательным лицом

Главное
Все новости →

Заўвага:

 

 

 

 

Закрыць Паведаміць