Жена российского политзаключенного Дадина: Он читал Коласа, Купалу. «Будь смелым» — его любимые стихи
Анастасия Зотова, супруга российского политзаключенного Ильдара Дадина, рассказала, как познакомилась с будущим мужем на акции в поддержку белорусского гражданского общества, о своих впечатлениях в Беларуси и о том, что они узнали из книги белорусского политзаключенного Игоря Олиневича.
Ильдар Дадин стал первым гражданином России, приговоренным к заключению в соответствии с законом, который предусматривает уголовную ответственность за неоднократные нарушения правил проведения общественных мероприятий. В 2015 году Басманный суд Москвы приговорил его к трем годам лишения свободы. Весной 2016 года Мосгорсуд смягчил приговор до двух с половиной лет. В настоящее время Дадин отбывает наказание в исправительной колонии № 7 в Сегеже, на северо-западе Карелии. Неделю назад Дадин передал через адвоката письмо на волю, в котором сообщил о пытках.
Анастасия Зотова: Как раз сейчас его посещают правозащитники из президентского совета по правам человека Игорь Каляпин, основатель организации «Комитет против пыток», и Павел Чиков, руководитель правозащитной ассоциации «Агора». Буквально несколько минут назад я получила от них сообщение, что они два часа пробыли с Ильдаром, разговаривали с ним. Ильдар по-прежнему в той же колонии, куда его вернули после обследования в больнице.
Завтра к нему должен приехать адвокат Ксения Костромина. Сначала его дело вели два адвоката — Ксения Костромина и Алексей Липцер. Алексей как раз передал письмо о пытках. В среду мы с сестрой Ильдара, Лилией Дадиной, поедем в колонию, попробуем вместе получить свидание, чтобы поговорить с ним. А в четверг к нему должен приехать еще один врач.
Дело в том, что сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) всячески пытались скрыть, что Ильдар испытывает проблемы со здоровьем. Они выкладывали фотографии, где Ильдар стоит ладонями вниз. При этом, по словам адвокатов, он имел кровоподтеки на запястьях снизу, то есть на фото их не было видно. И когда врачи ФСИН осматривали его под видеозапись, они сказали, что с ним ничего плохого не произошло, никаких повреждений нет. Потом приехали врачи из местной больницы, также его осмотрели и сказали, что все хорошо. В тот же день к нему приехали правозащитники, которые, во-первых, увидели кровоподтеки, которых якобы не выявили врачи, а кроме того, во время разговора у Ильдара случился эпилептический припадок. Он упал на пол, прикусил язык, у него изо рта шла пена. Все это мне рассказал один из правозащитников, с которым я в контакте. Сотрудники ФСИН начали говорить, что у Ильдара и раньше были какие-то припадки, и в детстве. Но это все абсолютная неправда, потому что я после пообщалась и с его мамой, и с его братом и сестрой — никаких проблем в детстве не было. И последние два года, когда он жил со мной, не было никаких проблем или отклонений.
Пугает позиция чиновников, которые направляют журналистов, чтобы те делали репортажи, что в колонии все прекрасно, там никого не бьют, кормят как в ресторане, и вообще это не колония, а санаторий.
После припадка Ильдара направили в Петрозаводскую больницу, где ему сделали МРТ. Врачи сказали, что не могут определить, что стало причиной припадков. По мнению московских специалистов, это могло случиться потому что его били по голове, и могли произойти какие-то изменения, вызванные сотрясением мозга. Я не знаю, что делать в этой ситуации. Я не врач, но мне кажется, что сотрясение мозга нужно лечить, что необходимы дополнительные обследования. Если это не лечить, не возникнут ли необратимые последствия? Надо каким-то образом вытащить его из колонии, перевести в больницу, но я не знаю как это сделать, а власти пытаются замолчать эту ситуацию.
Со мной связались люди, чьи родственники отбывают наказание в той самой колонии. Они также говорят, что людей в этой колонии пытают. Мужчина, у которого там сидит брат, сказал, что готов рассказать все журналистам, потому что им уже нечего терять — его брат с некоторых пор сидит в штрафном изоляторе и погибнет, если ничего не изменится. Другая женщина говорит, что ее мужу отбили почки. Поэтому я пытаюсь привлечь как можно больше правозащитников, чтобы спасти не только Ильдара, но и этих людей.
РС: Мне говорили, что вы с Ильдар познакомились на пикете в поддержку гражданского общества Беларуси. Вы находились там как журналистка?
Зотова: Нет. Я окончила факультет журналистики Московского государственного университета имени Ломоносова и потом поступила в Школу прав человека. Эта структура имеет подразделения в нескольких странах — в том числе Украине и Беларуси. В ней участвуют активисты из белорусской организации «Весна». Я имела с ними контакты и знаю, что 4 августа — Международный день солидарности с гражданским обществом Беларуси. Например, когда правозащитник Алесь Беляцкий был за решеткой, в Москве устраивали пикеты солидарности у посольства Беларуси. На тот момент в 2014 году Беляцкого уже освободили, но мы с друзьями все равно решили, что такая акция нужна, ведь гражданскому обществу Беларуси сложнее, чем российскому. Мы попытались организовать пикеты в центре Москвы у памятника Грибоедову. Я закинула информацию по разным группам в фейсбуке, в других социальных сетях, и на акцию пришли люди, которых мы еще не знали. Там я впервые увидела Ильдара.
Ильдар мне потом рассказывал, что тогда я ему совсем не понравилась, потому что полиция нам говорила: «Вот, вы со своей Беларусью, со своей Украиной мутите, раскачиваете лодку — мы вас всех посадим». А я пыталась наладить контакт с полицией и говорила: «Ой, не надо нас сажать, мы же ничего не нарушаем». Ильдар тогда подумал: «Вот, какая-то странная девушка, не отстаивает свои права, не апеллирует к закону, а просит полицию о чем-то, в то время как те угрожают нарушить закон». Сам он пошел на это мероприятие в надежде познакомиться с белорусскими правозащитниками. Он фанат группы «Ляпис Трубецкой», группы «Brutto», читал Якуба Коласа, Янку Купалу. «Будь смелым» — одно из его любимых стихотворений.
РС: А читал в оригинале или в переводе?
Зотова: В оригинале. Там многое понятно, языка похожи. У него дома лежит книжка Якуба Коласа, только не помню ее названия. Он высоко ценил белорусских активистов, поскольку им удавалось действовать в тяжелых условиях. Поэтому он был разочарован тем, что люди там были в основном из Москвы, те, кто просто пришел поддержать белорусов.
В то время когда Ильдар уже сидел под домашним арестом, к нам приехал парень из «Весны». Они познакомились, и этот парень пытался как-то помогать. Мы уже шутили, что раньше мы устраивали акции солидарности с гражданским обществом Беларуси, а скоро в Беларуси придется проводить акции солидарности с гражданским обществом России, поскольку в России становится хуже, чем в Беларуси.
Сама я дважды ездила в Минск. Это было в прошлом году, на президентские выборы. Первый раз я ездила в августе перед выборами — писала репортажи. А второй раз я приехала уже за день до выборов. Мне должны были сделать журналистскую аккредитацию при Министерстве иностранных дел Беларуси от московского издания «Голос», которое наблюдает за выборами, заказать отель. Но когда я приехала, то узнала, что аккредитации не будет и ничего не заказано. Я была в шоке и тогда обратилась к правозащитникам из «Весны»…
РС: А Вам объяснили, почему было отказано в аккредитации?
Зотова: Нет. Люди из «Весны» меня приютили, и на следующий день я поехала по избирательным участкам, потому что мне надо было писать репортаж. Вместе с еще одним коллегой, которого не аккредитовали, мы приходили на разные участки и говорили, что мы российские туристы и нам интересно, как проходят выборы. Нас не особенно выгоняли, только не позволяли фотографировать. На участок, где голосовал Лукашенко, нас, конечно же, без аккредитации не пустили. Но я приехала на участок, где голосовала Татьяна Короткевич. Сначала мне там говорили, чтобы убрала фотоаппарат и не фотографировала, но после того как пришла Короткевич и с ней огромное число журналистов, то милиция уже даже не обращала внимания, кто фотографирует, а кто нет.
На меня наиболее сильное впечатление произвело шествие в субботу перед днем выборов и после выборов, в воскресенье. Люди собирались на Октябрьской площади и потом шли к Площади независимости. Если бы в Москве были такие шествия, то повязали бы всех абсолютно. Конечно же я слышала о событиях 2010 года и от знакомых, и в книжке Светланы Алексиевич «Время second-hand» об этом написано. Поэтому я ждала, что сейчас на эту площадь ворвется аналог нашего российского ОМОНа. Тем более, что мы с активистами «Весны» видели, что во дворах стоят автобусы, в автобусах сидят люди в шлемах. Поэтому для меня было шоком, что людей не задерживали, и когда начинаешь понимать, что Беларусь чуть ли не либеральнее, чем Россия, то думаешь: «Боже, в какой же стране я живу».
РС: А кому, по Вашему мнению, сейчас тяжелее отстаивать свои права — людям в Беларуси или в России? И видите ли вы какие-то отличия?
Зотова: Честно говоря, думая, что в Беларуси тяжелее, я знала о ситуации в Беларуси, но не знала о ситуации в России. Например мы с Ильдаром читали книгу Игоря Олиневича «Еду в Магадан», и там было о пытках, как людей в изоляторе ставили «на растяжку», заставляли бегать по ступенькам. И мы ужасались как такое может быть в XXI веке. Но мы в тот момент просто не знали, что происходит в российских тюрьмах. Теперь я вижу, что в России все то же самое: людей ставят «на растяжку», обливают холодной водой на морозе, избивают, подвешивают на наручниках.
Мне кажется, что ситуация постепенно выравнивается. Лукашенко может выпускать политзаключенных, чтобы потом посадить других. Путин тоже выпускает некоторых политзаключенных — Надежду Савченко, Геннадия Афанасьева, ранее — отдельных участников протеста на Болотной площади в Москве, того же Михаила Ходорковского… Лукашенко пытается заигрывать с Европой и показать, что он уже не такой диктатор. В России ситуация наоборот ухудшается, так как мы не заигрываем с Европой, а говорим, что там одно лишь зло и гомосексуалисты, а мы самая прекрасная страна, и нам на мнение Европы плевать. Иногда кажется, что все постсоветские страны проходят один и тот же путь. Сначала что-то происходит, например, в Узбекистане, потом в Беларуси, потом в России. Ваши протесты против фальсификации выборов 2010 года — это наши протесты 2012 года. Так же людей хватали, били, запугивали. У вас приняли закон о тунеядстве, и у нас тоже предложили. Похоже, что эти диктаторы при власти перезваниваются, учатся друг у друга. Только в Украине в 2014-м повернулась немного иначе, чем в России и Беларуси.
Ильдар — человек, который весьма критически относится к информации. Если ему что-то говорят, то он не поверит, пока сам не проверит, не найдет убедительных доказательств. Так он и стал активистом — когда услышал в 2011 году, что выборы нечестные, он решил проверить сам и пошел в 2012 году на президентские выборы наблюдателем. Он увидел вбросы, неправильный подсчет голосов и попытался на это пожаловаться в полицию. Его задержали прямо в полицейском участке, куда он поехал жаловаться, вывезли в промзону и сказали: «Если будешь жаловаться, то тебе будет очень плохо». После этого он уже точно знал, что выборы нечестные и стал ходить на акции за честные выборы.
По сути точно так же у него получилось с Украиной. Он услышал по телевизору, что на Майдане непонятные люди, которым заплатил Госдеп США, и решил проверить — купил билет в Киев и поехал туда. Он увидел, что это добрые, светлые, убежденные в своей правоте люди, которые защищают свои идеи, защищают демократию, как они ее видят. Он был там в феврале, когда начали расстреливать людей. Он рассказывал, как помогал перевязывать раненых, он видел убитых. Я сама не была на Майдане в 2014-м, но я абсолютно верю ему. Он рассказывал, что там были добрые и смелые люди, которые были готовы отдать свою жизнь, чтобы противостоять диктатуре. И когда началась война на Донбассе, он протестовал против этой войны. Мне кажется это неудивительно, ведь каждый адекватный человек будет протестовать против войны.
РС: Но российские власти говорят, что это гражданская война, которую начал Киев, что Россия там ни при чем.
Зотова: У нас многие журналисты вели расследования и разговаривали с военнослужащими, которые признавались, что их полуофициально перебрасывали туда. Российские военные были там. В любом случае, если даже речь о добровольцах, у нас в России действовало много лагерей, откуда туда направляли людей.
Следует понимать, что добровольцы, которые едут воевать на Донбасс, это не какие-то звери. Это нормальные ребята, возможно идейные, но их попросту обманули. Им сказали, что зло пытается захватить Россию. И они поверили, почувствовали себя рыцарями, поехали воевать. А потом, когда они становились инвалидами, то начинали понимать, что по сути их использовали, и за их ранения или смерть никто не заплатит их родителям или вдовам. И против этого следует протестовать, надо прекращать войну.
РС: Вы расписались с Ильдар в феврале, когда он был уже в следственном изоляторе. Была ли у вас некая предварительная договоренность?
Зотова: Когда мы начали встречаться, мы жили сначала на съемной квартире, а потом по месту его прописки в Подмосковье, когда его посадили под домашний арест. Нам было абсолютно нормально без штампов в паспорте. Мы жили вместе, я нянчила его племянника, помогала делать уроки его племяннице. Но в то время когда Ильдар сидит в изоляторе или в колонии и я приезжаю его навестить, я для них никто, девушка с улицы. И еще этот брак был нужен просто для того, чтобы нам предоставляли свидания. Также очень важно, что я, как жена, имею право делать заявления от имени мужа. Теперь, когда стала известна эта история о пытках, я бы не могла этого делать, если бы не была его официальной женой. На самом деле следовало заключить брак раньше, если бы мы знали, что его посадят в тюрьму. Но я была абсолютно уверена до приговора 7 декабря минувшего года, что это безумие — сажать человека за одиночные пикеты с плакатами, за выражение своего мнения. Он около года находился под домашним арестом, и я думала, что этот год ему и присудят и отпустят в зале суда… Сейчас мы пытаемся оспаривать в Конституционном суде саму эту статью, по которой сидит Ильдар. Он первый и единственный человек в России, который сидит за одиночные пикеты.
РС: Вы сказали, что заключили бы брак раньше, если бы знали, что его посадят в тюрьму. А вариант бежать из России вы рассматривали?
Зотова: Ильдар говорил, что не уедет, потому что иначе считал бы себя трусом. Ему в полиции говорили: «Уезжай из этой страны, иначе заведем на тебя уголовное дело». Мы тогда серьезно это обсуждали и он сказал: «Если я теперь уеду, то брошу всех тех людей, которые сейчас в России пытаются бороться».
Я пыталась ему сказать, что он может действовать иначе. Может выучиться на юриста и помогать людям как юрист. Но для него это вопрос выражения своего мнения. Он делал это, чтобы не чувствовать себя трусом. «Если идет война на Донбассе, то я под ней не подписываюсь, я против этой войны. Если сажают Надежду Савченко, то я, как русский, под этим не подписываюсь, я против этого суда и этих фальшивых обвинений». Ему это важно, чтобы ощущать себя человеком.
Если бы я знала, что его посадят, то сама связала бы ему руки, положила в чемодан и вывезла бы в поезде куда-нибудь. Ильдар очень сильный, очень смелый человек, он готов положить жизнь за других. Но я не такая сильная и не такая смелая. Я готова на все, чтобы его спасти.
Комментарии