Хватит примитизировать историю, прикрываясь отговоркой «сначала построим нацию»: молодые историки полемизируют с Александром Кравцевичем

На сайте совсем еще новой Академии Острогорского предложили образовательный курс Алеся Кравцевича «Великое Княжество Литовское в европейской и белорусской истории».

Видеокурсы по белорусской истории появляются в сети. Автор трех из них — Александр Кравцевич.

Вот вторая лекция, тема которой — выяснить, чьим государством было ВКЛ. Кравцевич признает, что это — научно некорректная постановка вопроса и предлагает заменить ее другой: развитию какого этноса объективно способствовало ВКЛ? Интонационно выделенные лектором слова «аб’ектыўна спрыяла» («объективно способствовала») объясняют интеллектуальный подтекст последующего рассуждения. С той же интонацией Адам Залесский в конце 1980-х сказал, что Рогнеда «объективно» была реакционеркой и поэтому не достойна места в национальном пантеоне.

Подобная объективность лишает субъектности исторических личностей, накладывает на доступные нам источники современные представления и ценности и ничего не сообщает о логике общественного пространства. Она не задается вопросом, как они видели мир, как организовывали свои социальные отношения, на каких принципах объединялись.

Например, бок обок с объективностью находится понятие этноса, заимствованное из советской этнологии 1970-х. Правомерность этого понятия дискутировалась в белорусской профессиональной периодике, но критика мало повлияло на употребление его историками. Многие все еще полагают, что этнос — объективно существующая реальность, почти что биологическая данность. Между тем, в ХХ веке историческая дисциплина потратила массу усилий, чтобы обратить внимание на социокультурную природу этноса (или, скорее, этничности). Этнос не может быть отделен от общественных отношений и в этом смысле является «искусственной» конструкцией. То же касается и ряда других случаев, например, дискуссионного понятия «раннефеодальное государство». Как раз об этом — о терминологических и концептуальных дискуссиях, новых подходах — и хотелось бы услышать на академических исторических курсах.

Имеющийся подход затушевывает многие проблемы. Как люди того времени понимали свою принадлежность к группам? Или насколько важным для них был язык, на котором они разговаривали? Возможно, социальный статус был обусловлен иными факторами, не этничностью? Например, профессией? А вдруг в определенный момент подобного «расспроса» выяснится, что такие «этносы» советской науки, как русь, литва или ятвяги, были изначально не «исторически сложившимися сообществами, объединенными общим происхождением, языком, материальной культурой, самоназванием», а профессиональными группами с некоей практической функцией?

Значительную роль автор курса придает понятию цивилизации — еще одной абстракции. Сегодня оно употребляется в гуманитарных науках скорее с осторожностью (если вообще употребляется; стоит почитать об этом, например, в последней книге Виталия Силицкого «Доўгая дарога ад тыраніі», который прямо отказывается разделять скандальную некогда «цивилизационную аргументацию Хантингтона» в контексте своей темы). В то же время в постсоветских странах понятие «цивилизация» имеет идеологическую функцию. Существует мнение, что «цивилизационный подход» в постсоветской гуманитаристике пришел на смену марксизму-ленинизму и функционально подменил научный коммунизм, ибо имел целью обоснование специфики русского исторического пути.

Эту логику можно увидеть в белорусском учебнике по обществоведению для 9 класса (2009 год). Приведя определение цивилизации, основанное на работах Тойнби, авторы подытоживают суть цивилизационного подхода: «Разные народы, каждый с отличительной культурой или цивилизацией, проходят свой, самобытный путь исторического развития». Отсюда логически вытекают и «белорусская модель», и русские «скрепы».

Как объективность и этнос, понятие цивилизации не допускает иной оптики. Но действительно ли цивилизационный выбор понимался в ВКЛ так, как преподносит Кравцевич? Боялись ли люди в эпоху Витовта утратить свою идентичность под угрозой исламизации Запада? Не было ли иных сценариев переживания культурного разнообразия? Как объяснить в этом контексте Луцкий съезд, в церемониях которого на равных принимали участие православные, католики и мусульмане?

То же самое происходит с понятием «раннефеодального государства» (и связанной с ним «феодальной раздробленностью»), которое употребляет Кравцевич без дополнительных объяснений. Но как это выглядело в практике того времени? Было ли Великое княжество государством в современном смысле? Как было организовано литовское общество? Например, существовали ли в ВКЛ представления о политике, экономике, войне как самостоятельных областях жизни? В чем состояли особенности распространенных в этом обществе социальных представлений? Например, как менялась роль религии? Ни одного из этих вопросов в курсе не поставлено, так как в них нет нужды: быстрые ответы вскользь предлагает вышеупомянутое понятие «раннефеодальное государство».

В конкретных сюжетах часто предлагаются устаревшие объяснения, хотя существуют весьма интересные, новые идеи.

Как, например, возникло ВКЛ? Кравцевич ничего не говорит о значении Руси как рамок для политической деятельности «литвы». А такая гипотеза выдвинута в новом курсе истории «Северной Евразии» (подготовлен журналом «Ab Imperio»). Авторы курса полагают, что первоначальный импульс формированию ВКЛ дало включение «литвы» в политическую систему Русской земли в XI веке.

Никак не касается Кравцевич и поздней интеллектуальной традиции православной элиты (Литовской) Руси (которая видела Вильну прямой преемницей Киева). А это чрезвычайно насыщенный и богатый сюжет, предоставляющий возможность практически понять сложность культурного пространства.

Проигнорировав эти и другие сюжеты истории Литвы, Кравцевич упустил возможность показать историческую динамику во всем ее богатстве и с новой перспективы, отойти от элементарного пересказа источников и классических исследований.

Курс крайне простой, на грани с тривиальностью. При сопоставлении оказывается, что сущностно лекции в Академии Острогорского отличаются от серий «Под знаком Погони» и «Загадки белорусской истории», представленных историком ранее на телеканале «Белсат», разве что отсутствием драматической фоновой музыки. Между тем, телепередача и академическая лекция — разные жанры. Лекции Кравцевича попросту не соответствуют академическим стандартам. Не хватает оригинальности мысли, не представлены ни новые взгляды, ни неожиданные наблюдения — это просто пересказ, или даже перечень событий, политической истории ВКЛ. Лекции оказались прямолинейным восстановлением тех конструкций и нарративов, которые были приняты молодой белорусской историографией в конце 80-х. Воодушевленные перестройкой и оформлением национального государства, белорусские историки видели свою задачу в том, чтобы оперативно выработать национальную концепцию истории Беларуси. Она соответствовала духу времени, но вряд ли она может быть актуальна спустя четверть века.

Внимательное конспектирование этого курса Академии Острогорского поможет школьникам сдать историю Беларуси на высокий балл (вот только поймут ли школьники, кто же такие «летувисы», ведь лектор нигде не объясняет, что называет так население современной Литвы). Но если школьные уроки истории для вас уже в прошлом, познавательная ценность такого курса будет до обидного незначительной для белорусов второго десятилетия XXI в. Курс Кравцевича не ставит сложных вопросов и не выходит за грань разделения на свое и чужое.

Некоторые проблемы теоретического характера присущи белорусской историографии вообще, независимо от того, какого идеологического направления придерживаются авторы. Это результат сильной зависимости от традиций советской исторической науки. Национальная историческая концепция, была построена в 1990-91 годах на противоречивом фундаменте: он включал как заимствования (интерпретации) из произведений 1860-х — 1920-х годов, так и рудименты советской традиции (понятия, методы, мотивации).

Это противоречие — ключевой сюжет теоретического строя в исторических лекциях Академии Острогорского.

Исторический курс Кравцевича — отпечаток трансформации постсоветской учености. Спорадические ссылки на западных теоретиков минувшего века (в первой лекции ощущаются мотивы из Тойнби, но его не называют; позже явно упоминается Фернан Бродель), пик популярности которых в русскоязычном пространстве пришелся на первое постсоветское десятилетие, только акцентируют, в какой эпохе по-прежнему остается белорусская историческая наука. К перечисленным добавляются цитаты из местных авторов — Подокшин, Любавский, Кужова (Zofia Kurzowa).

Примечательна особенность списка литературы к каждой из лекции электронного учебника: в каждом, кроме одного, обязательно присутствует работа (чаще даже несколько) самого Александра Кравцевича. Такой принцип составления библиографии глубоко искажает представление о повестке дня исторической науки, в котором тексты Кравцевича отнюдь не занимают так много места, как это исподволь внушается участникам этого курса.

Дискуссии историков последних десятилетий не отразились на курсе никак. Нет в нем ссылок на работы Алексея Кибиня, или на вышеупомянутый исторический курс журнала «Ab Imperio», или даже на многочисленные переводные работы по этой теме, опубликованные издательством «ARCHE» — из недавних можно назвать работы Стивена Роуэла (Stephen Rowell) и Артураса Дубониса (Artūras Dubonis). Как образчик новейшей мысли, Кравцевич рекламирует собственную, разработанную им в конце 1990-х, «биэтническую» концепцию образования ВКЛ. Концепция была воспринята остальными историками неоднозначно; идея «примирить» белорусов и литовцев в «войне памяти» вокруг ВКЛ прозвучала слишком конъюнктурно, а ряд аргументов — натянуто.

По нашему мнению, историческое предложение Академии Острогорского пока что не выдерживает конкуренции с такими аналогами, как лекции MIT (Massachusetts Institute of Technology; Массачусетского технологического института) и других престижных университетов, доступных в интернете или на специализированных платформах, например, edX или российская «Постнаука»).

Массачу́сетский технологи́ческий институ́т (англ. Massachusetts Institute of Technology, MIT)

Когда профессор Йельского университета Джоанн Фриман (Joanne Freeman) читает лекцию про Американскую революцию, можно быть уверенным, что этой лекции присущ один из главных принципов дидактики — принцип научности, т.е. соответствие тем самым академическим стандартам.

Когда Кравцевич обещает разъяснить роль ВКЛ в европейской истории, трудно избавиться от ощущения, что в объяснениях нет науки — сплошь стереотипная мифологизация (например, «щитом Европы» себя считали очень многие, от Хорватии до России; то же самое касается идеи «моста цивилизаций»), хрестоматийные штампы и прямые логические ошибки.

Идею Академии Острогорского можно лишь приветствовать — это шаг, хотя и крошечный, к созданию независимого от государства университета. Но чего хотелось бы от следующих видеокурсов по белорусскоой истории? Содержательных выводов (в курсе Алеся Кравцевича по истории ВКЛ заключения, к сожалению представлены одним предложением). Хотелось бы также разнообразных взглядов, не банальных наблюдений, новых контекстов, академической основательности (теоретическая понятия — это важно и сложно, но не страшно: даже их можно преподнести доступно и увлекательно).

Всё это имеет значение, поскольку вряд ли современное общество может успешно развиваться без адекватных гуманитарных наук. Поэтому нельзя опираться на излюбленный аргумент в таких спорах — «сначала построим нацию». Невозможно приобщать белорусов к темам европейской или мировой современности, эксплуатируя штампы, изолируясь от открытых дискуссий. Ведь нация — это прежде всего пространство солидарности и принципы гражданства, а им ближе будет честный научный поиск, чем стандарты национальной агитации 1910-х годов.

Поэтому важно, чтобы белорусская историография не опасалась интеллектуальных дискуссий. Кажется, от этого выиграют все: станет более интересной профессия, более живой публичная сфера, более современной — формирующаяся нация.

* * *

Антон Левицкий родился в 1993 в д.Поляниновичи (Быховский район, Могилевская область). Окончил истфак Белорусского государственного университета, в настоящее время учится в аспирантуре в Германии (Graduate School for East and Southeast European Studies Мюнхенского университета).

Полина Скурко родилась в 1991 в Минске. Окончила истфак Белорусского государственного университета и магистратуру Европейского гуманитарного университета, в настоящее время учится в аспирантуре в Минске.

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0