«Когда дочери исполнилось 14, принес ей Уголовный кодекс» Интервью с лишенным лицензии адвокатом Сергеем Зикрацким
Сергей Зикрацкий — известный белорусский адвокат. Раньше он не брался за уголовные дела, но 2020 год всё изменил. А в конце марта его лишили лицензии. В нынешних условиях было бы странно, если бы этого не случилось. Сергей уже часто рассказывал о своей работе, поэтому мы решили спросить о личном — о брате-близнеце, бурном студенчестве, о дочерях и увлечении триатлоном.
«Было два случая, когда брат сдавал за меня экзамены»
«Наша Нива»: В какой семье вы росли?
Сергей Зикрацкий: В обыкновеной белорусской семье. Мои родители были инженерами, отец работал на заводе, мать — в институте. Потом она поняла, что ей там не нравится, ушла и долгое время занималась исключительно семьей.
«НН»: С братом вы лучшие друзья?
СЗ: Да, мы с ним часто встречаемся и обсуждаем все, что в нашей жизни происходит. Мы с детства дружили, всегда были вместе — в школе, в университете.
Мы поступили на одну специальность. Поскольку он и я юристы, у нас профессиональные интересы совпадают. И поскольку мы близнецы, иногда даже клиенты нас путают. Подходят ко мне: «Дмитрий, здравствуйте».
Сейчас брат меньше меня известен, так как работает обычным юристом, не ходит в суды, в медиа не светится. Но он хорошо известен в профессиональной среде: Дима работает с бизнесом. В юридической сфере он гораздо раньше меня и опытнее, так как пошел туда сразу после университета.
«НН»: В университете вы пользовались своим сходством?
СЗ: Да. Было два случая, когда Дмитрий сдавал за меня экзамены. Я никогда ему не помогал с учебой — он мне помогал. Скорее всего из-за того, что я был большим лентяем. Брат сидел за учебниками, а я на третьем курсе вплотную занялся общественной деятельностью, и на учебу не всегда оставалось время. Если говорить о профессиональных предметах, я им обращал внимание серьезное, а ненужные, на мой взгляд, — пропускал.
Был предмет «Безопасность жизнедеятельности». У меня конспекта не было, у Дмитрия была третья часть. Вечером перед зачетом мы начали готовиться. Дмитрий успел свою часть выучить, а я ничего. Пошли сдавать. Брат вытащил билет по незнакомой теме, записал, что ему подсказали, получил свой зачет. Выходит из кабинета — говорю: «Пойдешь за меня?» — «Ну пойду».
Мы обменялись свитерами. Он заходит, вытаскивает билет как раз из третьей части конспекта, по которой подготовился. Превосходно отвечает. Преподаватель ставит зачет и хвалит: «Вы приготовились гораздо лучше брата». (Смеется).
И другой раз — он пошел вместо меня на пересдачу по математической статистике. Я в конце семестра заболел и попал в больницу. И ради того, чтобы получить автомат, мне нужно было пересдать одну тему. У преподавательницы, которая вела этот предмет, была цель — научиться нас с Дмитрием различать. На занятиях она пробегала по списку, чтобы отметить присутствующих, доходила до фамилии Зикрацкий и говорила: «Подождите, Дмитрий — это вы», — и указывала на меня. На следующий раз уже указывала на брата. Учитывая, что мы учили математическую статистику, именно то, как она пыталась угадать, как раз таки укладывалась в теорию.
Но скорее всего, под конец семестра преподавательница научилась нас различать. И когда Дмитрий пришел на пересдачу, она долго всматривалась. «Вы Дмитрий». — «Нет, Сергей». — «Нет, вы Дмитрий. Идите отсюда, я не буду принимать у вас тему». А там наша одногруппница сидела, очень честная. И преподавательница спросила у нее: «Света, я знаю, ты не будешь врать. Это Дмитрий или Сергей?» Та не выдала нас: «Конечно, Сергей».
«НН»: А характерами вы похожи?
СЗ: Очень разные. Дима поспокойнее, а я более инициативный, рискованный.
«Нас в аспирантуре было человек пятеро-шестеро, в основном парни, которые хотели избежать армии»
«НН»: Вы входили в «Задзіночанне беларускіх студэнтаў», возглавляли комиссию по защите прав. Задавали жару администрации?
СЗ: В своем университете нет — я задавал жару в других. В БГЭУ все было тихо, спокойно, довольно демократично. А вот у других у студентов возникали проблемы. Это были те времена, когда можно было просто зайти к ректору и возмутиться: что вы здесь устраиваете?!
Однажды мы поехали в Брест — там студентам увеличили стоимость обучения, когда семестр уже начался. Мы из Минска собрали команду — три или четыре человека. Пришли в приемную к ректору — она нас завела в планово-экономический отдел. Там тётеньки пытались нам что-то объяснить, а мы им показывали законы. Пошумели нормально. И в итоге отменили тот приказ о повышении стоимости обучения, и повысили только со следующего семестра.
Помню, как ребят из Горок исключили из университета. И мы тоже поехали туда. Декан факультета пытался нам что-то объяснить — я не представляю, чтобы сейчас кто-нибудь из администрации университета стал со студентами разговаривать. А тогда это было абсолютно нормально, руководство оправдывалось перед нами. Это были 1999—2001 годы.
«НН»: А почему же тогда это было возможно?
СЗ: Потому что система была другая. Мы в этой системе живем 26 лет, и гайки затягивали постепенно. Мы и пикет, будучи студентами, устраивали, официально получили разрешение. Переписывались с госорганами, писали, что они незаконно распределяют студентов.
«НН»: Удалось ли кого-то спасти от направления в условную Жабинку?
СЗ: Нет. Это всегда очень сложно. Когда работаешь над какой — то проблемой, можно решать ее сверху, а можно снизу — это когда мы берем конкретный кейс и на примере его показываем всю неправильность системы. И работать снизу довольно эффективно, через судьбу человека ты показываешь всю проблематику. Многие правозащитные организации в мире на таких кейсах и переламывают ситуацию, а впоследствии распространяют опыт на все правоотношения.
Но необходимо, чтобы нашелся тот желающий. В нашей ситуации такой жертвы мы не нашли. На тот момент распределение еще не было прописано в законе, мы предлагали студентам обжаловать решение в суде. Но никто не согласился.
«НН»: А что за история была, когда вам удалось выиграть суд у военкомата?
СЗ: Очень занятная история. Последний курс университета, истекает отсрочка от армии и нас начинают вызывать на медкомиссию. Мы понимаем, что есть три варианта не пойти служить: поступить в аспирантуру, завести ребенка или откосить по состоянию здоровья. В качестве основного варианта выбирается аспирантура, но нужно иметь и запасной. Было у меня какое-то заболевание глаз. Дали направление в больницу на обследование и сразу же повестку на определенную дату в военкомат. Я прошел обследование и после всех экзаменов решил с друзьями свалить в Чехию. Это одно из моих лучших путешествий, потому что была прекрасная компания молодых людей. Мы, вольные пташки, электричками добирались до Праги, жили в каком-то хостеле…
Вернулся — судебный исполнитель вызывает на выплату штрафа. Иду к нему, а он: «Вас военкомат привлек к ответственности за то, что вы не явились по повестке». В Административном кодексе прописано, что сначала должны пригласить на составление административного протокола, потом на рассмотрение дела — ничего из этого не было сделано. Я пошел в суд оспаривать штраф.
От военкомата был майор Ринкевич: тряс анкетой, где на вопрос, в каких войсках хотите служить, я написал «служить не хочу». Я аргументировал: может, я и плохо поступил, что не явился, но военкомат неправильно привлек меня к ответственности. Попререкались, но судья вынес решение в мою пользу.
«НН»: В армии в итоге служили?
СЗ: Нет. План А сработал: поступил в аспирантуру. Потом сработал план Б: родился ребенок. И после этого меня из аспирантуры исключили.
«НН»: Почему?
СЗ: Аспирантура — это наука, преподавание и написание диссертации. И в принципе мне всегда было интересно преподавание. Но я прекрасно понимал, что нужно выбирать: или остаешься в системе образования, или становишься юристом. Последнее мне было больше по душе. Во-первых, хотелось на практике применять свои знания, а во-вторых, там денег больше можно было заработать.
Прошло два года, и в администрации начали волноваться: что-то аспиранты ничего не делают, никто не защищает диссертацию. Ну и пошли проверять, кто чего достиг, и исключать тех, кто ничего не сделал. А нас в аспирантуре было пятеро-шестеро, в основном парни, которые хотели тоже избежать армии. В моем личном плане вся активность по подготовке диссертации была намечена на второй-третий год. И фактически те экзамены, которые были запланированы на первый-второй, я сдал, несколько статей написал, успел съездить на научную стажировку в Польшу. Чего у меня не было готово, так это первого раздела диссертации. На заседании кафедры я сказал: «Не успел раздел закончить, но пишу, еще же месяц в запасе». Все равно исключили. И я тогда пошел на принцип — за этот месяц написал первую главу и отнес своему научному руководителю.
«Позвонил классной и предложил прийти рассказать детям об ответственности за наркотики»
«НН»: Быть отцом трех дочерей сложно?
СЗ: Я не считаю, что отцом быть сложно. Это заложено природой в каждом. Ты передаешь свои знания, опыт, мировосприятие тем людям, которые тебе близки и которых ты хочешь сделать подобными себе. На мой взгляд, это абсолютно естественное желание любых родителей, чтобы дети выросли такими же, как они.
Чтобы ответить, сложно ли ладить с девочками, нужно с чем-то сравнить. У меня такого опыта не было.
«НН»: Дочери уже знакомы с азами права?
СЗ: Старшая — да. Она сейчас в последнем классе лицея БГУ, на филологическом профиле. Что касается младших… Понимаете, когда мы воспитываем детей, мы уже фактически закладываем в них азы права, потому что объясняем, что хорошо, а что плохо, что можно делать, а что нет.
Со старшей дочерью мы довольно часто обсуждаем конкретные ситуация и то, как они регулируются законом. Когда ей исполнилось 14 лет, я взял Уголовный кодекс и показал ей статьи, по которым наступает ответственность с 14-ти. И Анька тогда пошла в школу и сделала презентацию для своих одноклассников о том, чего нельзя делать. Там же в том числе и статья, связанная с наркотиками. А это был тот год, когда «матери 328» объявили голодовку. Та ситуация меня сильно задела: матери ничего не могут сделать, а их дети сидят за решеткой из-за того, что пытались заработать быстрые деньги и работали закладчиками. Тогда я позвонил классной и предложил, что приду рассказать детям о наркотиках и о том, что может быть в этой ситуации.
«НН»: У вас хватает времени и на спорт. Как увлеклись триатлоном?
СЗ: Я непрофессионально этим занимаюсь. Я всегда любил плавать. Рядом с нашим домом был бассейн, и мы с детства ходили туда. Помню эти очереди, где нужно было стоять час, чтобы купить абонемент. Потом в моей жизни появился велосипед, мне это тоже понравилось. В длительные поездки по 30—50 километров я начал выбираться, когда первая дочь родилась. А потом в какой-то момент заинтересовался бегом. Сначала 10 километров одолел, потом полумарафон. И все это сложилось вместе.
«НН»: Часто ли тренируетесь?
СЗ: Сейчас нет. Хожу в бассейн раз в неделю. Зимой не бегал, Вот буду начинать.
«НН»: Серьезные победы были?
СЗ: Да какие там… Есть малая группка людей, которые участвуют, чтобы победить. Для остальных это состязание с самим собой. Ты в прошлый раз достиг такой-то планки, пробежал дистанцию за такое-то время, а теперь хочешь сделать лучше.
«Несколько раз думал: что было бы, если бы меня позвали в команду Бабарико?»
«НН»: Интересный у вас вид из окна (на Кальварийское кладбище — «НН»).
СЗ: В этом здании окна выходят или на детский сад, или на кладбище. Мне все равно, на что смотреть: там мы жизнь начинаем, тут заканчиваем. Но со мной работают еще девушки. И поэтому сначала мы сняли офис на другую сторону. Тогда офисы с видом на детсад были на один евро за квадратный метр дороже.
Потом мы начали расти, надо было брать третьего помощника и искать большее помещение. Мне хотелось, и чтобы переговорная комната была. И такой офис нашелся только на этой стороне.
Обычно когда ко мне приходит клиент, он садится лицом к окну. Ты спрашиваешь: ну рассказывайте, какие у вас проблемы. А клиент смотрит на кладбище и понимает, что в принципе никаких проблем у него нет — он просто пришел решить тот или иной вопрос.
Это о том, как изменилось мое мировосприятие в 2020 году. Когда заходишь в СИЗО, идешь по этим коридорам и видишь решетки на окнах, встречаешься с клиентом в маленькой комнатке, ты в ней чувствуешь себя неловко, а клиент говорит, что здесь просторно. И как только ты выходишь, понимаешь, что в твоей жизни всё классно. Когда люди, которые ничего не совершили, сидят в СИЗО, а потом их бросают в колонии, ты понимаешь, что все наши заботы по сравнению с их — это вообще не проблемы.
И безразлично, ясно ли сейчас на улице, или идет дождь, случилось у тебя приятность или неприятность. Ты жив, здоров, с твоими родными все в порядке, денег на еду у них хватает, и они могут встречаться с близкими — так о каких проблемах мы говорим?
«НН»: Вам за эти месяцы бывало страшно?
СЗ: Мне не было страшно — я морально был подготовлен. Понимал, что в нашей стране абсолютно любой человек может попасть за решетку. И я готов к тому, что меня тоже могут задержать.
Попасть за решетку — это испытание для любого человека. Но жизнь продолжается. Мы знаем, что мы это испытание пройдем, и дальше нас ждут другие вызовы и достижения. Да, это неприятно попасть в тюрьму или колонию, но это закончится. И у тех, с кем я разговариваю в СИЗО, то же самое понимание. Они знают, что делали все абсолютно правильно, они выйдут, и будет новая жизнь.
«НН»: Вы писали Бабарико, когда он только объявил о намерении выдвигаться в президенты, с предложением юридической помощи. Почему ему?
СЗ: А кому еще? Вы же помните, как это все происходило. У нас был Лукашенко, который идет на выборы. Была группка кандидатов, которая участвовала в праймериз, но они как обычно успели перессориться, еще не достигнув власти. Я многих из них знаю, и это прекрасные люди, они хотят помочь стране, но мне не хотелось с ними работать в команде именно из-за того, что они уже успели перессориться. Тут появляется Цепкало — это как гром с ясного неба. Все начинают обсуждать, чей это проект.
И вот Бабарико. Человек, за которым ты определенный период наблюдал, тебе нравились его интервью, которые он давал в последнее время, потому что его мировосприятие на 90% совпадает с твоим.
Я тогда понял, что есть шанс, что в нашем обществе что-то изменится, и если я могу хоть каким-то образом помочь этому шансу осуществиться, я должен это сделать. Единственный контакт, который у меня был, это фейсбук Бабарико. Я написал ему в мессенджере: у вас, наверное, уже есть юрист, но если я могу чем-нибудь быть полезным, я готов присоединиться к команде. Не позвали.
«НН»: А сообщение прочитано?
СЗ: Нет. Скорее всего, это был не тот способ коммуникации, которым Бабарико в то время пользовался. И я несколько раз возвращался к той ситуации и думал, что было бы, если бы меня позвали. Максим Знак, который пришел в команду, сейчас сидит.
«НН»: После того как вас лишили лицензии, много ли предложений по трудоустройству вы получили?
СЗ: Нет. Смотрите: те клиенты, которые со мной работали, очень хотят продолжать сотрудничать. Но им не нужен штатный юрист, потому что я брал определенные проекты — я за месяц мог составить 20—30 актов. Таких клиентов, кому нужен штатный юрист моего уровня, на рынке очень мало. У меня была своя фирма, и если мне идти работать в штат, нужно переходить руководителем юридического отдела крупного холдинга, где также будут в ведении три-четыре юриста и большой охват направлений. Это не та позиция, которая появляется на рынке каждый месяц — такие предложения появляются хорошо если два-три раза в год.
«НН»: Не ожидали, что помощнице доведется выплатить дополнение к помощи более 1000 рублей? (Сергей Зикрацкий написал, что за каждый репост сообщения о поиске работы Елены Лысаковой заплатит по 1 рублю — «НН».)
СЗ: Если честно, я заплатил только 500 (улыбается). Я знал, что репостов будет много и, когда сделал этот пост, написал Елене: ты же знаешь, что я вряд ли тебе дам больше 500 рублей. Она ответила: класс. Для человека, который только что потерял работу, это довольно большие деньги. Но я знал, что будет больше репостов, потому что это трогательная история. Потом в комменты пришла Броницкая и сказала, что возместит оставшуюся сумму. Поэтому за все репосты Елена получит деньги.
«НН»: Какие планы у вас?
СЗ: Собираюсь открыть свое ИП. Я юрист, работающий с бизнесом. Только в 2020 году многие начали заниматься не тем, чем раньше, — и я тоже, потому что раньше никогда не брался за уголовные дела. Я начал использовать свою адвокатскую лицензию по полной. Теперь у меня такой возможности не будет. Но есть возможность получить лицензию на юридические услуги — это исключительно консультирование юридических лиц.
А лицензию выдает Минюст. Поэтому вопрос к ним: если вы хотите, чтобы Зикрацкий занимался работой, дайте ему лицензию на юруслуги. Мне кажется, именно этого вы хотели, когда организовывали внеочередную аттестацию, чтобы лишить меня лицензии. Вы этого добились. Дайте мне возможность дальше работать и зарабатывать.
Комментарии