Александр Кнырович о колонии, потере всего что было и настоящих друзьях: «Я просто был очередным предпринимателем, которого решили потрясти»

«Наша Нива»: Ваши первые впечатления на свободе?

Александр Кнырович: Самые позитивные впечатления связаны с моими родными и близкими: всё же четыре года и семь месяцев без них было тяжело. А им пришлось еще тяжелее. Ведь я всего лишь сидел в тюрьме, а они все это проживали здесь. И кроме того были вынуждены заботиться еще и обо мне. Конечно, после того как я вернулся, самое позитивное — встречи, разговоры, слезы вместе с близкими.

Негативные моменты: тяжело осознавать, что несколько хороших людей за это время умерли, часть моих знакомых сидит в колониях. Достаточно много уехало. И это шокирует, хотя умом и понимаешь, что происходит в стране.

«НН»: Что-либо изменилось в обществе по вашим ощущениям?

АК: Конечно, 2020 год принес воодушевление, люди почувствовали себя народом, вместе, сплоченными, наконец. Но есть сильное чувство разочарования, поражения. От этого в обществе действительно сильная депрессия.

«НН»: За время заключения начали на что-то или на кого-то смотреть иначе?

АК: Когда человек попадает в колонию, этим сразу проверяются его социальные связи. Кто-то уходит из вашей жизни навсегда — и слава богу, что уходит. Но неожиданно люди, которые не были очень близкими, вдруг начинают помогать, и помогают весь этот длительный срок.

Это такие чувства, будто ты умер и видишь, что происходит после твоей смерти. Хороший повод понять, кто твой настоящий друг, а кто так, «погулять вышел».

В таком смысле тюрьма это правильный и необходимый опыт, за который можно быть благодарным. Поэтому да, на некоторых людей я начал смотреть иначе, некоторых вообще вычеркнул из своей жизни. А перед некоторыми чувствую теперь себя обязанным и благодарен им.

Тюрьма дает возможность отсортировать людей вокруг тебя на действительно близких и тех, кто на самом деле тебе не нужен. Первых оказывается намного меньше — зато они настоящие.

«Не могу поддержать отношение к работникам милицейской системы, которое сейчас сложилось в обществе»

«НН»: С какими-то проблемами или давлением вы сталкивались в колонии?

АК: Я не могу поддержать отношение к работникам милицейской системы, которое сейчас сложилось в обществе, что там, мол, работают абсолютные звери. Поскольку на своем опыте я не сталкивался с насилием в отношении меня или окружавших меня людей.

Есть такой термин — «стокгольмский синдром». Соответственно, там, в колонии, происходит не напрямую это, но нечто подобное. Ведь там все, и заключенные, и милиционеры, находятся рядом каждый день.

Все они простые люди и хочешь не хочешь, но формируется спокойное человеческое отношение друг к другу. Даже если людям с той стороны приходилось делать некоторые неприятные вещи, они делали это абсолютно без огонька. Без какой бы то ни было страсти, и это спасение наше. Ведь вся же эта система сверху — такой большой монолитный грозный шар. А внизу она превращается уже в мягкий и пушистый мячик.

Были несколько человек, которые ввиду каких-то личных качеств или причин вели себя как садисты. Но эмоциональные садисты — с физическими же издевательствами я не сталкивался никогда. Но и это не выходило за какие-то рамки, поэтому я не могу говорить о пытках или о чем-то таком.

«НН»: В колонии вы занимались театром и читали лекции по экономике?

АК: В колонии предусматривается проведение лекций как часть исправительного процесса. Поэтому лекции поначалу нашли поддержку.

Они были о том, что люди могут реализовываться в том числе и через бизнес. В таком вот формате мы провели 16 лекций. Для меня это был позитивный опыт, так как сформировалась группа, которая приходила с удовольствием послушать, потом обсудить, подискутировать. Но после публикации об этом поступил сигнал сверху и мне — без агрессии — сказали: не надо, вы молодчина, но больше не надо.

А театр в колонии это абсолютно открытая возможность для всех, кто заинтересован в этом. Я понимаю, что больше никогда в жизни не буду выходить на сцену, не буду режиссером, но там мне это было очень интересно и очень нравилось.

«НН»: Какие роли исполняли?

АК: Все началось с того, что человек, который на тот момент был режиссером, сказал мне: есть для вас отличная роль! Прямо подходит вам!

Думаю, хм, интересно, что же там такое? Оказывается, это роль взяточника!

Так началась моя карьера с роли взяточника, продолжилась ролью мастера смены в спектакле о жизни в колонии. Мы ставили трагифарс на эту тему, я был сорежиссером, но пришлось и выйти на сцену, когда один из актеров резко не смог этого сделать.

Третья моя роль была в обязательном спектакле, который планово нужно было ставить к 9 мая. Там я был командиром партизанского отряда. Спектакль был во многом формальный, но мы постарались добавить туда реальной жизни, чего-то вроде Быкова и его «Сотникова».

А потом был спектакль по фильму «Небесный суд»: умирает человек, попадает на суд, где адвокат и прокурор разбирают его последние действия. В нашем случае человек последнее, что сделал, — солгал.

И мы много говорили на сцене о том, что такое ложь. Я играл роль адвоката. Вот такая карьера: коррупционер, начальник смены, командир партизанского отряда и адвокат на небесном суде.

«Чувствуешь, что можешь потерять то, что имеешь, и оттого ценишь это больше, чем раньше»

«НН»: Ваш вывод — колония перевоспитывает людей?

АК: Нет. В большинстве случаев колония никак не меняет человека. Бывали случаи, когда человек был не готов к жизни совершенно и колония давала ему возможности.

Была уникальная история: приехал мужчина весь просто синий, абсолютно опухший, видно, что пил много и пил давно. А спустя год я вижу его: подтянутый, играет в футбол. И колония его спасла.

Но это единичный случай. В целом, колония не меняет. Главное правило мужское там: живи как жил.

Если ты был строителем на свободе — то и веди себя так, не надо делать вид, что ты кто-то другой. И тогда всё будет хорошо. Это главное правило.

«НН»: А вы чувствуете, что не изменились внутренне за эти годы?

АК: Об этом надо спрашивать у близких, со стороны виднее. Но да, по ощущениям, особо не изменился. Разве что, может, стал спокойнее и меньше хочется размениваться на мелочи.

Ведь нет ощущения бесконечности жизни, наоборот — появилось ощущение конечности его. Ты чувствуешь, что можешь потерять то, что имеешь, и оттого ценишь это больше, чем раньше.

«В Беларуси есть опасность для каждого, здесь бизнес — езда без правил»

«НН»: Как вы сами воспринимаете свою посадку: это была месть за что-либо? Предлог? Справедливое наказание за какие-то реальные преступления?

АК: Я считаю, что это был естественный процесс, в том плане, насколько естественным является подход к белорусскому предпринимателю со стороны силовиков.

Белорусский предприниматель — очень удобная цель. И я просто был очередным предпринимателем, которого решили потрясти. Просто пришла моя очередь.

А то, что это вызвало такой резонанс, это случайный эффект, которого КГБ не ожидало, так как они недооценивали силу интернета в целом и отдельных сайтов в частности. Думаю, для них стало сюрпризом, что в день моего задержания такое количество людей заговорило обо мне.

«НН»: Первое время после вашего задержания очень популярным было мнение, что Кныровича взяли за его публицистику.

АК: Это фантазии. Я не исключаю, что действительно была какая-то собранная папка на меня, но доказательств этому никаких нет. Скорее всего просто пришла моя очередь как предпринимателя.

«НН»: Можно ли вообще в Беларуси заниматься бизнесом и не сесть? Ведь садятся все, даже такие близкие к телу люди как Чиж.

АК: История Чижа — она замечательна своей чистотой. Это и есть ответ — сесть рискуют абсолютно все. Иммунитета нет.

Друг Путина сесть не рискует. Мы никогда не услышим о посадках Ротенберга или Сечина. Потому что у Путина есть понятия, есть берега.

А в Беларуси есть опасность для каждого, здесь бизнес — езда без правил. Опасность выше, чем в любой другой стране.

«НН»: У вас осталось что-нибудь на сегодня? Бизнес? Недвижимость?

АК: Ничего нет. Нуль. Так получилось еще, что абсолютно случайно какую-то недвижимость я продал, а новой еще не купил. И как раз в этот момент за мной пришли.

Поэтому сегодня я просто на нулях. Но спасибо моим друзьям, которые удивили меня тем, что собрали определенную сумму для меня к моему выходу из колонии, чтобы я мог какое-то время спокойно жить.

Я очень им благодарен за это. И надеюсь, что спустя время смогу эти деньги им вернуть.

«Потихоньку, по шагу, я нашел смысл в жизни в колонии»

«НН»: Где-то вы говорили, что мужчина должен иметь детей, женщину, свое дело… Как не сойти с ума, если этого лишают и понимаешь, что в ближайшее время ничего не изменить?

АК: Я на удивление справился с этим довольно легко. Хотя были и очень тяжелые моменты даже внутренних истерик. Но они были кратковременными. Не знаю, откуда во мне взялись силы, но потихоньку, по шагу, я нашел смысл в жизни в колонии, увидел поддержку близких.

Я не знаю, что было бы, если бы дали 10 лет, потому что на пятый год я стал очень уставать. Но первые четыре года я вполне нормально себя чувствовал. Даже поправил здоровье, оно стало лучше, чем было.

«НН»: Доходили ли в 2020 году новости в колонию? Чего ждали?

АК: Происходившее было для меня абсолютной фантастикой. Но информации было мало, я мог только прислушиваться к мнению тех, кто попал в колонию и рассказывал, что на этих выборах власть поменяется. Сам я не мог делать выводов, информационный поток был очень бедным.

«НН»: СТВ смотрели в колонии? Азарёнка? Как реагировали на него самые обыкновенные мужики?

АК: Азарёнок замечательный — самые обычные люди просто-таки заплевывали телевизор. В прямом смысле.

Люди же нормальные, всё понимают. Никто ни на секунду серьезно его не воспринимал.

«НН»: Вы сами пожелаете пройти через колонию тем, кто посадил вас? Или тем, кто сейчас нарушает закон?

АК: Ни в коем случае. Не желаю, никому не желаю такого опыта.

Вообще, я считаю, что карма настигнет каждого. Посмотрите на Ермошину — у человека погиб единственный сын.

«В Беларуси уничтожили главное — презумпцию невиновности»

«НН»: Вас позвали в «Имагуру». (Кнырович занял пост директора по международному развитию.) Не страшно ли после такой паузы?

АК: Сил у меня накопилось много. Страшно да, и большое спасибо Татьяне Маринич и всей команде за то, что они поверили в меня.

У меня были теоретические варианты, чем бы я занимался, но практических не было. Планировал сначала переезд, а дальше бы смотрел.

Сейчас я в Варшаве, куда и хотел попасть, но вот так получилось, что на поиск занятия я потратил не месяцы, как могло быть, буквально дни. Мы встретились с Татьяной и быстро поняли, что у нас общие цели, общее видение будущего.

И моя цель сейчас — развитие «Имагуру». Я бы хотел вернуться к публицистике, но буду уделять этому внимание только тогда, когда буду знать, что моя основная работа достаточно серьезно и уверенно себя чувствует.

«НН»: Вы выехали из Беларуси легально?

АК: Абсолютно. После выхода из колонии я отметился в милиции. Потом официально оформил визу, официально выехал и даже проинформировал своего инспектора, что выехал из Беларуси и не планирую возвращаться.

Не знаю, как в Беларуси будут интерпретироваться мои интервью, но пока никаких законов я не нарушал.

«НН»: У вас осталась вообще хоть какая-то капля веры в белорусское правосудие?

АК: Какая вера, вы что! В Беларуси уничтожили главное — презумпцию невиновности. Без этого не может быть правосудия. И следует знать и понимать, что это произошло.

«НН»: Вы говорили, что готовы к тому, что никогда не вернетесь в Беларусь. И готовитесь к тому, что близких, которые остались там, тоже никогда больше не увидите?

АК: Я допускаю такую мысль. Но лучше я буду скучать по ним в какой-то стране, при этом активно работать, создавать что-то ценное и полезное, чем я буду мучительно скучать по ним в колонии.

«НН»: Имеете в виду, что если бы остались, то сели бы снова?

АК: Да, очень вероятно, что так бы было. Где-то бы не промолчал, что-то сказал бы — и сел бы снова.

«Верю, что расплата приходит всегда, просто иногда в той форме, которую мы иногда не ждем»

«НН»: Вы религиозный человек?

АК: Нет. Более того, период в колонии сделал меня максимально не религиозным. Был там товарищ, православный верующий. Он принес из церкви мне штук пять книг, хотел чтобы я тоже стал христианином. Я прочитал их очень внимательно — и понял, что необходимым условием веры является вера в мифологию церкви. А я никак не могу принять и поверить, что планете 5 тысяч лет, что был Ноев ковчег и так далее.

С точки зрения морали, основы религии — вещь полезная, но это прекрасно может существовать и без мифологии. Тем более без золотых крестов патриарха Кирилла.

Я симпатизирую буддизму, но как философии, и не считаю себя ни буддистом, ни приверженцем другой религии. Но верю, что жизнь справедлива. Что никто не получает испытаний больше, чем он может вынести. И верю, что расплата приходит всегда и в этой жизни, просто иногда в той форме, которую мы иногда не ждем или не понимаем. Это нерациональные вещи, но я в них верю.

«НН»: Если не высшие силы, кто же тогда накажет тех, кто пока остается безнаказанным?

АК: Многие из них живут настолько тяжело, во внутренней своей тюрьме, что оставьте их там. Оставьте их самих себе.

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0