«Пустая трата государственных денег». Почтальон, отсидевшая за публикацию адресов милиционеров, рассказала о своем аресте
Бывшая почтальон Лариса Тонкошкур три месяца провела в арестном доме. Такое наказание ей назначил суд за то, что опубликовала имена подписчиков милицейской газеты «На страже». «Мы смеялись, что я как будто сижу в общежитии закрытого типа — снаружи бушует эпидемия, а нас здесь спасают», — сохраняет женщина оптимизм. О своем аресте она рассказала «Нашай Ніве».
«Соседки рассказывали, что слышали крики Степана Латыпова»
Голос у Ларисы бодрый. Она только вчера приехала домой. Говорит, что ее эти три месяца словно ангел-хранитель сопровождал — все прошло спокойно.
Первые две недели (арест начался с 30 июня) женщина провела на Володарке.
«Нас в камере было пятеро. Двоих потом увезли в Новинки на экспертизу. У девушек, которые под следствием сидят, еды много, угощали меня. В глазок надзиратели особо не заглядывали, можно было прилечь отдохнуть.
Соседки рассказывали, что когда Степан Латыпов был в камере рядом с ними, они слышали его крики. Просил «выпустите!», когда его прессовали.
Со мной в камере была одна политическая — Оля Золотарь. Поэтому было о чем поговорить. Она говорила: «Я тут уже четыре месяца, и твои три быстро пролетят». Говорила, что когда обо мне читала, очень переживала. И вот я тут оказалась. Оля хорошо себя чувствовала. Но рассказывала, что ее били после задержания, чтобы получить доступ к ноутбуку».
В Барановичи Ларису этапировали в «столыпинском» вагоне.
«Ехало шестеро мужчин и я одна. В наручниках меня не водили — я даже удивилась. Поезд выглядит как купе, только с решеткой. По проходу постоянно ходит охрана.
Одна девушка-сотрудница мне сочувствовала. Она когда сумку проверяла, спросила: «За что вас посадили? Может, все переменится — и вас реабилитируют».
«Через мою камеру прошло 40 женщин»
В арестном доме женщину сразу поставили на учет как склонную к экстремизму.
«У меня спрашивали, ходила ли я на митинги, есть ли у меня судимость по статье 23.34, а потом повели на комиссию.
Там грубый мужчина посмотрел на меня: «Гадкий ваш поступок». Я молчать не стала. Говорю: «Гадко было убивать людей, калечить, травить газом». Он: «Что вам милиция сделала? Из-за вашего поступка пошли угрозы детям». Говорю: «Где, покажите?» Я ему прямо в глаза смотрела.
Я спала на втором ярусе, потому что стояла на профучете. Но никто меня не прессовал. Начальник арестного дома приходил — приятный мужчина, нормально разговаривал. Такой: «Тонкошкур, а вы меня не знаете? Я же вам столько писем принес».
По средам библиотекарь носила нам книжки. Разгадывали кроссворды, играли в шашки, домино потом выпросили. Свои игры придумывали, когда кроссворды заканчивались. Во двориках песни пели. Я зарядку делала — остальные все ленивые, только сидели на скамейке.
Водила нас воспитатель на пропагандистские фильмы и передачи — «Контуры» и прочее. Это было, конечно, ужасно. Мне после первого раза стало плохо.
Через нашу камеру люди проходили как транзитом — их приводили и потом распределяли в рабочие камеры. За время, что я там сидела, прошло 40 женщин. Большинство по статье 174 — за неуплату алиментов. Были также по статье 205 (что-то мелкое украли), 153 (порезали своих собутыльников), 206 (за грабеж).
Они политикой не интересуются. У них свои проблемы — мало того что с алкоголизмом, так еще и с алиментами на детей. Они знают, что происходит, против власти, но ни на какие митинги никто не ходил».
У одной из сокамерниц завелись вши. Лариса ее остригла, обработала голову средством, которое выдали сотрудники. Была в камере и эпидемия коронавируса — одна приехала с этапа и всех заразила. Женщины слегли с сильным кашлем и температурой. Ларису, правда, болезнь обошла.
«Когда меня выпускали, сотрудник сказал: «Вам еще мало дали»
На отношение к себе бывшая почтальон не жалуется. Но некоторые правила ей показались странными.
«Например, почему ложку не разрешают брать? Это абсурд, что девушки свои каши едят тюбиками из-под зубной пасты. Или то, что мы брали ручки и размешивали ими кофе. В камерах развешивать сушить вещи можно только в банный день».
На Володарке, отмечает Лариса, ей было легче.
«Там режим более мягкий, не так чувствовалось, сколько сидишь. В Барановичах в начале время тянулось очень долго. Мне казалось, я год сижу.
Но на Володарку письма не доходили. Там якобы две недели читает их цензор. Поэтому дочь моя была на нервах: ей только на пятый день сказали, что я точно на Володарке нахожусь.
В Барановичах у нас было свидание с ней, два часа поговорили, она успокоилась.
Когда меня выпускали, сотрудник спросил: «Ну что, с чистой совестью на свободу?» Говорю: «Моя совесть и так было чиста». «Вам еще мало дали». «Мне дали столько, сколько положено по статье», — ответила ему».
«Не думала о происходящем на свободе — так легче»
«На моем эмоциональном состоянии арест не отразился, — делится Лариса. — Мы смеялись, что я как будто сижу в общежитии закрытого типа — снаружи бушует эпидемия, а нас здесь спасают. Некоторые корпусные даже спокойной ночи желали. Такое впечатление, что многие там понимают, что происходит.
За решеткой я сразу закрылась колпаком. Не думала о происходящем на свободе — так легче. Я вошла в эту ситуацию — там тоже жизнь, только своя.
Этот арест — пустая трата государственных денег. Ради чего? Они считают, что меня этим наказали?»
Теперь Ларисе нужно разобраться с бюрократическими вопросами. Например, оформить пенсию. И вернуться к работе.
«Меня уже ждут — я офисы убираю. А там будет видно. Да я уже столько наработалась за жизнь, что можно и отдохнуть немного», — бодрится она.
Комментарии