Главное из большого интервью Зеленского четырем российским журналистам, которое уже запрещено в России
Это интервью Владимира Зеленского экс-главреду «Дождя» Тихону Дзядко, журналисту и писателюМихаилу Зыгарю, главныому редактору «Медузы» Ивану Колпакову и спецкору «Коммерсанта» Владимиру Соловьеву уже запретил распространять в России «Роскомнадзор».
Приводим тут только некоторые цитаты президента Украины. А интервью полностью вы можете посмотреть в видеоформате.
О пленных
«Информацию по обменному фонду… Нам нечего скрывать. Я не знаю, насколько она публичная, я, честно говоря, не задавался пока этим вопросом. <…> Но бог его знает, надо ли оно им. Я просто не уверен, что им эти списки [вообще] надо. Потому что, как только появляются [в паблике] какие-то эти пацаны [то есть российские солдаты] — там [же] просто дети… Особенно вот эти — 2003-2004 год… Я вообще удивлен… У некоторых из нас какие-то периоды в жизни закончились в 2003-2004-м. Там люди такого года рождения.
Я поэтому думаю, что они не хотят показывать, что с трупами. <…> Мы хотим их передать, мы хотим отдавать. Мы не хотим держать трупы, вы же это прекрасно понимаете. Мы хотим, чтобы они уехали. Они сначала отказывались, потом там еще что-то. Потом какие-то мешки нам предлагали. Слушайте, ну это все выглядит, ну… Я даже не знаю… Знаете, у нас у всех, наверное, что-то в жизни было, когда уходили люди — даже не близкие люди, не родные… Слушайте, даже когда собака или кошка умирает, так не поступают. Это в общем, как… Это мусорные пакеты.
Я не понимаю, честно, что думают люди. А особенно — что думают родители этих детей. Я не понимаю. Я бы просто… Я бы поджег все, что мог бы. Вот у меня бы жил какой-то депутат рядом… И я вам говорю абсолютно откровенно. Я в принципе таким человеком был и до президентства. У нас бы люди набили морду такому главе района или чего-то — если привезли в мешке что-то или не хотели забирать. Или скрыли. <…>
Это я вам говорю как президент страны, воюющей с русскими солдатами, которые сюда пришли, и мы их ненавидим, то, что они делают. Но я… Послушайте… Ну в ненависти… Это война. Но это же не скот! Это же не скот, и поэтому это все меня очень конечно…
Почему это страшно все? Я вам скажу. Страшно потому что, когда отношение такое к своим, то какое же отношение ко всем другим? А мы точно не свои для правительства России. Вот это страшно.
Я считаю, что это дикость. И все это плохо закончится. Для Украины мы понимаем во имя чего, а что у вас…
Я не хочу вас обижать. Простите, если я буду говорить «у вас». Я просто не знаю, как по-другому сказать. Говорю как есть. То, что у вас происходит в стране, в России, — для меня это непонятная история. Трагедия. Да, трагедия. И которая влияет на нас».
Об атаке на Львов
«Вот просто по какой-то причине вчера прилетели шесть ракет во Львов. Шесть крылатых ракет! Ну, по какой-то причине. Что-то там военизированное они искали… Что сделали? Бьют там по различным нефтескладам, нефтебазам. Прекрасно понимают, что сейчас посевная. Какое отношение это имеет… Даже если бы они были про какие-то милитаризированные истории и действия… Какое отношение к посевной? Украина кормит часть Европы, пол-арабского мира. Вы же с арабами в хороших отношениях — сама же Российская Федерация. Ни у турков, ни у кого подсолнечного масла, зерна, ничего нет. Мало того, нельзя даже сказать, почему это правда. Не дали вывезти же Грузии зерно. Просто не дали вывезти. Для этих стран не дали вывезти».
О последствиях
«Сегодня, за этот месяц, произошел глобальный, исторический, культурный раскол. Глобальный. Это не просто война. Я считаю, что это все гораздо хуже.
Смотрите, я вам так скажу: еще несколько месяцев, и у каждого в семье будет потеря — та или иная. Выгнали, ранили, у ребенка что-то произошло, переехал человек, уехал в Польшу, уехал в Болгарию, уехал в другую [страну], не нашел работу или нашел работу, неважно. Неважно. Испугался. Ребенок стал заикаться из-за взрывов, бог его знает. У всех будет в семье какое-то горе. Какое-то горе. Конечно, не Вторая Мировая война. Конечно, не годы оккупации. Мы [правда еще] не закончили, поэтому… Но и технологии другие».
О русском языке
«Ненависть ко всему русскому будет расти однозначно.
Хуже всего русскому языку сделал Владимир Владимирович Путин. Я считаю, непоправимый ущерб. Конечно, люди будут стесняться за пределами России иногда говорить в каких-то обществах по-русски. Так и будет.
Такое происходило после той или иной войны, результатом которой был признан конкретный агрессор в мире. Вот и все. Поэтому непоправимость этого он точно сделал. На долгие годы точно».
О бойкоте
«По поводу спортсменов. Вы сказали, бойкотировать или нет, да? Смотрите, я считаю, что ты не можешь ощутить эту боль, которую [ощутили] мы — но ты должен хотя бы знать. Хотя бы знать и почувствовать на себе хоть какой-то дискомфорт. Тогда ты сможешь понять, что ты не такой, как все. А тебя твое правительство взяло без боя. И поэтому международное бойкотирование тех или иных российских спортсменов, которые не имеют к политике никакого отношения, — решение верное. Потому что, к сожалению, они имеют отношение. Они, может быть, даже не чувствуют это до конца, да? Но они должны это понять, что они — инструмент международного имиджа страны.
Поэтому бойкотирование — именно для того, чтобы поняли, что когда там умирают, вам должно быть хотя бы дискомфортно».
О планах России
«Вы знаете, да, что мы нашли парадную форму военных? Я не знаю, известно вам это или нет, но очень смешно, как они готовились. Смешно, если бы не было так трагично, да. Парад на Майдане независимости [в Киеве]. В общем, вот — танками пройти на третий или четвертый день [войны]. И вот…»
О переговорах в Беларуси и Лукашенко
«Российская сторона в первую встречу в Беларуси… На которую я согласился, чтобы наша группа поехала, потому что я давно говорил, что [сторонам] нужно говорить — еще до войны. Я не против этих разговоров, лишь бы был результат…
Российская сторона чувствует победу в том, что эта встреча состоялась, что это добавляет какую-то субъектность Александру Григорьевичу Лукашенко… Да ради бога. Если мы можем закончить войну, а Александр Григорьевич будет чувствовать от этого, что он снова в доме хозяин — да ради бога. Мне, честно говоря, все равно. Это вообще выбор белорусов, а точно не наш. Поэтому я согласился, если будет предметная у них встреча.
Встреча получилась. Предметной я бы ее не назвал. Наша сторона сказала, что фраз о «демилитаризации» и «денацификации» не может быть, нас эти пункты вообще не интересуют.
Что касается [третьего] пункта защиты русского языка… Не знаю, донесли ли они все мои аргументы… Каждый следующий день войны ставит под вопрос вообще понимание, что такое русский язык. То есть люди этого не будут хотеть. Люди не будут хотеть читать, смотреть кино, говорить. Ну, я вам просто говорю, как это… Что это вызывает, понимаете? Даже то, что может кому-то очень нравилось — но когда его очень много, то оно назад выходит. Еще и через кровь это нам передали — любовь к русскому языку.
Вот. Поэтому это очень серьезный момент. Значит, это что касается русского языка. Мое мнение было следующее: я хотел срезать вообще эту постоянную аргументацию по поводу того, что — как, что, какой язык… У нас все говорят, как хотят, на любом языке. У нас больше 100 национальностей живет в стране. Поэтому мы сказали, что только зеркальное уважение. Договор о зеркальном уважении к истории, языкам, культурным ценностям со всеми соседями. Это я принимаю».
О главном пункте переговоров с Россией
«Гарантии безопасности и нейтралитет, безъядерный статус нашего государства. Мы готовы на него идти. Это самый главный пункт. Это был первый принципиальный пункт для Российской Федерации, насколько я помню. И насколько мне помнится, они из-за этого начали войну. Это сейчас они стали в ультиматумы добавлять пункты — а [сперва] они сказали, что расширяется НАТО. И чтобы была безблоковость — чтобы, собственно говоря, в конституции Украины была безблоковость. А потом решили идти куда-то… «Мы не согласны, куда вы идете, и это вне наших договоренностей с Западом, которым уже столько-то лет. Поэтому вопрос этот главный, и из-за этого мы защищаем свою безопасность», — сказала Российская Федерация. Поэтому этот пункт — пункт гарантий безопасности для Украины. А так как они говорят, что это и для них [гарантии безопасности], он понятен мне, и его обсуждают. Он глубоко проработан, но меня интересует, чтобы это не была еще одна бумажка а-ля Будапештский меморандум и так далее.
Поэтому нас интересует, чтобы эта бумага превратилась в серьезный договор, который будет подписан… Это я сейчас перейду к референдуму. Который будет подписан там, где пункты гарантий безопасности, всеми гарантами этой безопасности. Он обязательно должен быть ратифицирован парламентами стран-гарантов, это два. И обязательно должен быть референдум в Украине».
Комментарии