«Я такой ежик в тумане, которого река сама несет». Александр Жданович — об эмиграции, войне и возвращении домой
Актера и ведущего Александра Ждановича большинство белорусов знает как Маляваныча из «Калыханки». Но его творчество гораздо глубже — он работал в театре, на радио, снимался в кино, делал собственные проекты. В сентябре 2020 года Ждановича задерживали на маршах за свободные выборы, а в начале 2022 года приглашали на допросы в ДФР. В феврале этого года актер уехал из Беларуси. «Зеркало» побеседовало с Александром Ждановичем об эмиграции и жизни в Тбилиси, надежде, войне в Украине и год без театра.
«Тбилиси красивый, я жив, не в тюрьме»
— С какими чувствами вы уезжали? Было ли сложно принять такое решение?
— Мне легче, когда тяжелее (смеется). Самое трудное — это выбор, сомневаешься, правильно ли ты сделал. А когда уже понял, что ты либо уезжаешь, либо скорее всего садишься… Сидеть годы в моем возрасте (24 июня Александру Ждановичу исполнится 58 лет) не очень хочется. Помню, как раньше говорил: а почему я должен уезжать, здесь мои родители похоронены? Но если прижмет — ничего планировать невозможно.
Обстоятельства отъезда были довольно напряженными. Я довольно эмоционален, могу паниковать, а тут даже удивился себе — состояние было довольно спокойное. У меня было около недели, чтобы собраться. Я съездил на могилки родителей и жены — понимал, что уезжаю надолго.
— Вы думали, что можете не вернуться?
— Понятно, что не думать об этом невозможно. Но с другой стороны, если на этом сосредотачиваться — можно сойти с ума. В этом смысле я такой ежик в тумане, которого река сама несет. Теперь она принесла меня в Тбилиси. Посмотрим, что будет дальше.
Точных сроков у меня нет. Даже когда в 2020 году все спрашивали: «Через сколько победа?» — я удивлялся наивности, ответил: через месяц, до нового года. Не хочу никого лишать надежды своими ощущениями, ведь она должна быть на первом месте. Но как говорили стоики: готовься к худшему, надейся на лучшее.
— А как вам живется в Грузии? Сложно ли было адаптироваться?
— Первые несколько дней здесь были под знаком свободы: Тбилиси красивый, я живой, не в тюрьме. Вообще я планировал переехать в Польшу, но пока делал гуманитарную визу, появились связи, проекты. А потом одно, другое, разные перспективы. Терять это я посчитал неправильным. К тому же, грузины — ментально очень близкий народ: мне нравится их открытость, искренность. Они живые.
Кстати, этого мне не хватает в родном Минске. Может из-за власти, а может из-за нашей ментальности город был прохладно-дистиллировано чистым. Тбилиси не назовешь чистым городом (смеется), но при этом есть ощущение красоты и жизни.
— В Беларуси у вас была квартира, собственный дом, прочная жизнь. А теперь нужно строить быт заново, снимать квартиру…
— Конечно, молодежи легче менять что-то и планировать, чем мне. Но я не типичный человек своего возраста. Мне кажется, я сохранил в себе особое восприятие вселенной, внутри меня живет ребенок. Мне интересно, даже в таких годах, что-то поменять. Мы сейчас живем вдвоем со знакомым белорусом — да, надо притираться друг к другу, но все нормально.
— Пока вы останетесь в Грузии?
— Да, ведь здесь есть уже какие-то обязанности: начали делать театральную детскую школу, озвучиваем фильмы для Warner Brothers, батлейка, неделя белорусской культуры. Хочу съездить в Польшу, повидаться с друзьями, но жить пока буду здесь.
«Менталитет, который мы наблюдали в середине 90-х, изменился»
— Вы часто ходите на акции диаспоры в Грузии. Какая там атмосфера? И узнают ли вас белорусы?
— Узнают, еще как! Особенно в Батуми, там вообще на каждом шагу здоровались, благодарили. И в Тбилиси тоже. В акциях участвую. Меня лишь немного огорчает, когда возникают какие-то терки из-за языка, кто на каком разговаривает. Но это не основное — разумеется, есть поддержка, есть солидарность. Хотелось бы, чтобы больше людей выходило на акции, так как в Тбилиси белорусов много.
— А почему вам важно приходить на эти акции?
— Ну как почему? А почему выходили на акции в 2020 году? Вот как скажу: на днях прошел фестиваль интеллектуальной литературы, приезжал Владимир Некляев. И одна из наших активисток спросила у него: «Какой смысл проводить такие акции за рубежом?» Он ответил очень хорошо: «А как иначе?»
Мы должны поддерживать белорусов в стране, встречаться не только на поэтических вечеринках — безусловно, культурная связь важна, но через акции можно обратить на нас внимание местных.
Да даже покричать «Жыве Беларусь!» Когда я пришел на первую акцию, вообще странно было: люди просто так на улице кричат лозунги, которые сделали тебя тем, кто ты есть.
— Вы раньше говорили, что до 2020 года не очень интересовались политикой. Не жалеете, что не высказывались до сих пор?
— Безусловно,
чувство вины было одним из двигателей. Ведь надо было раньше замечать какие-то вещи. Как было написано на одном плакате на марше «Трусость отцов — рабство детей».
И я понимаю, что какая-то трусость была. Но сам себя оправдывал: не было такой мощной поддержки снизу, спроса на перемены, на правду, законность. Большинство было удовлетворено происходящим.
Но 2020 год открыл глаза. Не сразу, это было болезненное осмысление. И если посмотреть на меня, можно сказать: «О, он молчал 25 лет, а теперь!» Но это неправда — мне никогда не нравилась эта власть, я просто считал, что выходы на улицу не приведут к результату. А в 2020 году так не хотелось и думать: как жить дальше после Окрестина, после такой ужасной лжи?
Сейчас общество другое. Белорусский менталитет, который мы наблюдали в середине 90-х, когда выбрали постсоветские символы и пошли за человеком с усами, изменился.
Ушло из жизни поколение, которое шло корнями в Советский Союз. Выросло новое, имеющее образование и возможность путешествовать, появился средний класс. Из тех 16 людей, которые сидели со мной в Жодино, большинство имели свое дело. И вот эти люди требуют уважения к себе. А если их не уважают — они реагируют таким образом.
— Вы часто говорили, что, несмотря на работу в «Калыханке» и других белорусскоязычных программах, сами разговаривали по-русски. Но сейчас перешли на белорусский. Почему?
— Желание говорить по-белорусски было еще в начале 90-х, но не очень большое. Я тогда считал, что говорю «коряво» — так лучше улучшать свой русский, чтобы не быть белой вороной. Хотя на радио и на телевидении много работал на белорусском языке, но привычки разговаривать на нем в повседневности не было. И только в 2021-м я начал.
Странный парадокс: находясь физически в Беларуси, я никогда не имел белорусскоязычной среды. И когда в магазине говорил по-белорусски, мне почти всегда отвечали по-русски. А здесь, за тысячи километров от Беларуси, большое количество тех, кто разговаривает по-белорусски.
«Меня трясло потом несколько дней»
— Когда началась война, вы уже были в Тбилиси. Как вы восприняли эту новость, когда посмотрели в телефон — а там о том, что бомбят Украину?
— Это был четвертый или пятый день здесь.
Я проснулся рано, как всегда рука потянулась к новостям — и с первой секунды понял, что произошло. Ведь нужно быть наивным человеком, чтобы не понять, что к этому готовили много лет. Первая ассоциация: «Киев бомбили, нам объявили, что началась война». Параллели просто ужасающие.
Меня трясло потом несколько дней. Теперь стало спокойнее, ведь человек так создан: чтобы сохранить свою психику, должны быть какие-то буферы. Но 24 февраля разделило историю, и мою тоже, на «до» и «после». Ведь это не просто война между путинской Россией и Украиной. Я вижу, что нас готовят и дальше, к чему-то более масштабному.
— А вот ракеты из Беларуси — как вы это воспринимаете?
— Ну как?.. Я чувствую боль за свою страну. Ведь чувство вины — я этого не чувствую. Может, это плохо… Но я не знаю, в чем моя вина?! Если эта власть, которая вынудила меня уехать, это творит. Что могу — делаю. Я высказываюсь в соцсетях — и мне прилетает много комментариев с оскорблениями, даже от людей, от которых я этого не ожидал.
Мне только очень неприятно, что власть делает такое, а о ней говорят «Беларусь». Это не Беларусь, это Белоруссия, которую они строят уже 25 лет. Это не та страна, которую я хочу видеть.
— Вы представляете, когда сможете вернуться домой, ждете тот момент?
— Очень часто мы не получаем того, чего ждем, и из-за этого испытываем разочарование.
Возвращаясь к стоикам, и даже к православной философии жизни: мы не знаем, что будет. И никто не знает. Говорят: если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. Поэтому надо делать, что можешь — и что-то будет.
— То есть планов у вас нет, но надежда и надежда на то, что Беларусь мы еще увидим, есть?
— Конечно! (улыбается) это точно. Особенно молодые, вам еще строить все это. Может еще даже разочаруетесь, когда эта власть уйдет, а придет не то, чего мы все ждали. Это же жизнь, всегда поиск, путь, процесс. Не может быть такого, чтобы ты нарисовал, и все именно так должно быть.
«После августа 2020 года я не могу рисовать»
— Если говорить о жизненном пути, хотелось бы упомянуть ваш уход из драматического театра имени Горького. Насколько вам сейчас не хватает этой работы?
— Я 36 лет проработал в театре, и это большая часть моей жизни, моего творчества. Но моя деятельность никогда не замыкалась только на этом. Наверное, я не отношусь к той категории актеров, для которых либо театр, либо смерть.
Вот уже прошел год, как я не выходил на классическую сцену. Конечно, жалею. Но здесь есть русский театр имени Грибоедова — и вот я походил вокруг, но что-то меня сдерживает от работы там.
— А вы сейчас рисуете?
— Этот процесс всегда давал мне что-то, что не давал ни театр, ни другая деятельность. Он вдохновлял, сосредотачивал на чем-то своем, индивидуальном. Но после августа 2020 года я не могу рисовать.
Однажды только взял кисточку — я заказал вертеп и кукол для очередного проекта, и сам делал экскизы. И снова почувствовал, что рисование — даже просто узоры, а не пейзажи, как раньше — вызывает особые чувства.
Кстати, мы будем продолжать развитие детского Youtybe-канала «Бэйбус». И одно из возможных направлений — проект, в котором Маляваныч приезжает в интересное место, рисует и рассказывает о нем. Эта идея мне понравилась, так как это возможность вернуться к картинам.
— Вы сказали об образе Маляваныча. То есть и через столько лет он остается с вами?
— На поэтических вечерах в Грузии я шучу: вот я здесь два часа читаю серьезные стихи, а на самом деле люди пришли посмотреть на Маляваныча. И это интересная история. Я около 19 лет вел эту программу, и очень часто хотел уйти — мне казалось, что Маляваныч не очень способствует моему профессиональному развитию. Скорее всего, оно так и было. Но кто бы знал того Александра Ждановича, если бы не этот Маляваныч? Этот образ сильнее меня, и пусть он живет. Поэтому, конечно, я Маляваныч.
Комментарии