«Я слышу эту книгу их голосами». Разговор с Сергеем Лескетем о книге «Шепот»

— Как давно вы интересуетесь фольклором? И почему именно заказы?

— Фольклором я интересуюсь с класса 8-9-го. Я вырос на селе, в окружении старушек. Для меня это любопытство было нормальным и логичным. К тому же, впоследствии оказалось, что об этом еще и книжки умные пишут — про всяких вурдалаков, колдунов. Что касается заговоров, то, правда или нет, уже никто не скажет, но заговоры относятся к самой архаичной форме фольклора, самой первозданной. Они появились, когда не было ни песен, ни сказок, ни загадок. Как только появилось слово — появилась и первозданная магия слова.

Но мне не столько были интересны сами заговоры, сколько портрет шептухи (шептуна) — как фотографу. Разговоры были уже между прочим, мне интересно было поговорить с людьми, так как я понимал ценность этого момента и ценность этих людей. И как-то начал писать предисловия — к каждому портрету небольшой текст о герое. Вот так случайно родилась книжка.

— Сколько вы работали над книжкой и как?

— Работая почти десять лет над темой, я периодически вел некие дневниковые записи — чтобы позже переосмыслить, провести определенные исследования. Бывает, едешь несколько часов поездом, тебе нечем заняться, так сидишь что-то читаешь или пишешь. Конечно, с текстами я до книги лет 15 не работал: начинал с каких-то краеведческих эссе, заметок, немного даже печатался. Так что я уже даже думал, что никогда не начну писать снова.

И вот ты 10 лет работаешь, люди тебе рассказывают какие-то истории, которых у тебя уже уйма, собираешь определенный багаж. К тому же, я пообещал бабушкам донести их истории. В какой-то момент я просто понял, что, кроме визуального языка, я могу рассказать их и текстом.

На самом деле, я получил большое облегчение, когда написал первый текст о бабке Алене, ключевой своей героине. Вышло где-то 50-60 страниц на бумаге. И когда родился текст, мне так легко стало, что я о ней написал, что эту гору информации положил на бумагу и теперь не надо ее носить с собой! Так было и с остальными текстами. Когда я закончил книжку, то было ощущение, что я выполнил какую-то миссию перед старушками — донес их голоса, их судьбы. Тем более, что многих из них уже среди нас нет.

При расшифровке записей я, конечно, был дико удивлен, сколько всего интересного мы там наговорили — некоторые моменты уже было стерлись из памяти. Иногда появлялся какой-то интересный этнографический материал. Это при том, что разговоры были нужны, чтобы поймать уникальность момента, какую-то нотку, чтобы передать ее в портрете. Очень часто это были просто какие-то статистические данные — кто, откуда и т.д. Специально интервью для написания книжки я не брал.

Определенные нюансы касались говоров (например, западнополесского) и особенностей речи героинь, среди которых были очень старые женщины. Надо было посидеть, несколько раз переслушать, чтобы войти в ритм этой западнополесской речи. Также вот пример — старушка из Белосточчины: чтобы проще набиралось и работалось, нужно было просто насытиться этой речью. Вот и все сложности.

Работу над книгой, безусловно, притормаживали события 20-го года. Для меня книга стала определенным лекарством — я мог сосредоточиться, ни о чем не думать, окунуться в то время, когда я еще работал, снимал. Кроме того, мы все живем в разных городах и поселках. Ну и на каждого и каждую из команды события тоже повлияли: кто-то не мог заниматься корректурой, кто-то — редактурой. Мне самому в один день писалось, а в другой — нет.

Если посчитать дни, за которые я написал книгу, то это где-то месяц-два. Последнюю часть я вообще за два дня написал — а это пятая часть книги.

— Была ли у вас мысль предложить какому-то писателю или писательнице написать книгу вместе?

— Нет, такой мысли у меня не было. Расскажу о другом опыте сотрудничества. Если вы посмотрите на обложку книги, то увидите вильму. Это такие ягодки, их еще называют «розмарина» (у нас на селе), «ирга». У меня есть друзья —муж и жена — давней мечтой которых было открыть свое издательство. Просто сидеть на хуторе, что-то писать, потихоньку издавать — то есть задавать какой-то ритм, работать с нон-фикшн. Я, на самом деле, даже не знал, что пишу. Просто скинул другу почитать. После он мне перезвонил и сказал, что круто, есть ли у меня еще. А у меня тогда было 30% написано. Вот они меня и подтолкнули. Друг говорил: «Давай, такого еще никто не делал, это литература факта, у тебя документальный материал!»

Я не думал, что книга чего-то стоит. Для меня, конечно, она как ребенок. Но я не знал, действительно ли она достойна, чтобы где-то печататься? Подумал, что напишу, а дальше разберемся.

Павялічыць

— Очевидно, что за столько лет у вас накопилось много материала. Как вы отбирали то, что войдет в книгу, а что нет?

— С большего, в книгу вошло все. Судьба как-то удачно меня вела. Я для себя определял определенные категории знахарства, методики, которые я бы хотел показать. Ну и оказалось, что все мои героини были по-своему уникальными. Бывало, конечно, встречались интересные люди, но рассказывали они что-то простое, часто повторялись. А что-то мне вообще рассказывали не для печати — тайна должна остаться тайной.

— Как вы можете объяснить популярность «Шепота»? Людям нужно чудо? Или это какое-то такое возвращение к корням в непростые времена?

— Такой реакции я не ожидал. Но все эти «вау», «круто» и прочее я пережил во время работы над проектом, когда ловил каждый портрет, когда записывал какие-то уникальные записи, когда впервые попал на процесс целительства — мне удалось его поснимать на камеру, сделать пару кадров. Я тогда летел среди ночи на велосипеде по полю и звонил своим знакомым этнографам, хвастался, что собрал такой уникальный материал. И это было настоящее счастье. В том числе — по ту сторону трубки.

Я довольно спокойно реагировал и реагирую на эту популярность, так как воспринимаю книгу как ребенка, который уже давно родился и вырос. Но в определенной степени такой хороший прием был неожиданным.

Понимаете, наше знахарство — это определенная часть души белоруса, что-то таинственное и мистическое, что-то слышимое, но неизвестное. Как шепот: слышно, что что-то шепчется, что-то говорится, но что — неизвестно. Скорее всего, цепляет то, что каждый с этим так или иначе сталкивался, или их родители. Но действительно мало кто знает, что это и как это. Здесь очень много домыслов, измышлений, фантазий, переплетения правды с неправдой.

Возможно, это какой-то романтизм — там и интересные судьбы героинь, и увлекательные затейливые истории. Также многие из тех, кто прочитал, говорят, что вспоминали что-то свое: свою бабушку, свое детство на селе, запахи и звуки, которые у каких-то людей оживали разными персонажами.

Книжка в определенной степени околознахарская, она немножко лечит, дает возможность отвлечь внимание в такое, мягко говоря, сложное время. Может быть, в этом какой-то ее эффект.

— Вы много работаете с магическим контекстом. Повлиял ли он на вашу жизнь? И если да, то что изменилось?

— В начале работы я был скептиком. Частично им и остаюсь. Но иногда бывают такие моменты, которые не имеют объяснения. Трудно сказать. Сначала ты думаешь: «А, это скорее всего, плацебо. Все понятно». После ты встречаешь бабушку, которая говорит, что вылечила лошадь и корову, и там такая болезнь была, что ветеринар говорил: корову надо резать. А бабушка сходила к какой-то целительнице — и все стало хорошо. Я к тому, что плацебо с лошадью или коровой не пройдет. И это лишь один из многочисленных подобных случаев.

Благодаря проекту я стал видеть глазами человека-мифа, человека мифопоэтического пространства. Раньше я более рационально смотрел на некоторые вещи. Под конец проекта многое изменилось. Я начал по-другому чувствовать пространство, наслаждаться этой поэтикой заговоров, ведь они очень образные и поэтичные.

— Считаете ли вы, что шептание и те бабушки и дедушки, которые шепчут, — это то, что исчезает? Если да, то есть ли надежда, что это дело будет жить?

— Эта традиция тысячу лет под давлением. С приходом христианства она начала так или иначе, условно говоря, исчезать. Естественно, в обществе происходил определенный синкретизм. Белорусское христианство, которое мы имеем сегодня, — это смесь языческих верований и современного христианства. Менялась и сама традиция. Это видно при сравнении Западной Беларуси (это более окатоличенная часть, с большей плотностью населения), и моих регионов — Молодечненщины, Ошмянщины, Островетчины, Сморгонщины. В последних в большинстве исчезли заговорные формулы. Архаических заговоров уже нет, но сохранился обряд как действие. То есть в восточных, более закрытых регионах, на Полесье остались и слова от формул: «Полевой хозяин, полевая хозяйка, придите, заберите (какие-то болезни)». Как видим, даже есть языческие образы.

Когда я начал этим заниматься, то я и сам думал: а где искать? Разве ехать на какое Полесье? Но оказалось, что и здесь, у меня, хватает старушек: фактически, половина книжки — их рассказы.

Действительно, эта традиция так или иначе потихоньку исчезает: где-то полностью, где-то — частично. Но я все же настроен оптимистично и думаю, что, как ни крути, традиция будет продолжаться. Человеческое здоровье, плоды в труде, благополучие в семье — это очень важные вещи. Одно что, с течением времени это будут уже немного другие вещи, но сами заговоры существовать будут. Только не в тех архаичных формах, в которых оно было до сих пор — бабушки, которые лечат людей на селе. Ведь, прежде всего, половины сел уже нет.

— Ваша выставка в НЦСМ — это определенная попытка что-то досказать/доказать с помощью других медиа?

— Это уже не первая выставка, кстати. Прежде всего, для меня было важно показать выставку здесь и сейчас. Возможно, можно было бы и подождать: сделать это в другом пространстве, на лучших принтах распечатать и т.д. Но я оценил все возможности и подумал, что стоит сделать это сейчас, для тех, кто остался, кто стремится к этой культуре и традиции.

Те, кто читал книгу, наверное, заметили, что в ней очень мало фотографий. Мне не хотелось загромаживать ими бумажную книгу, я подумал, что через сколько лет найду вариант сделать хороший фотоальбом. Но совсем без снимков тоже не хотелось делать: это и такая изюминка, и мотивация дождаться большого фотоальбома. Определенную роль фотоальбома сейчас как раз выполняет выставка — и очень успешно: посмотреть приходит очень много людей. Внимание к выставке меня тоже удивляет и немного смущает.

— Есть ли у вас какая-то магическая история, связанная с книгой?

— Историй уйма, но думаю, что сейчас не время их рассказывать. Скажу только, что и хорошие люди появлялись из ниоткуда, которые помогали, и бумага, на которой хотелось напечатать книгу. А еще я сейчас не могу перечитывать книгу, так как все эти люди стоят у меня перед глазами, их голоса оживают. Я слышу эту книгу их голосами.

• 8
• 0
• 1
• 0
• 1
• 1
• 0
• 0