Ивулин об издевательствах над Пушкиным, тяжелом состоянии Латыпова и эрзац-секс в колонии
Александр Ивулин, блогер, который был политзаключенным и недавно вышел из колонии, дал интервью каналу «Жизнь-малина». Собрали самое интересное из него.
Как легче сидеть
Мне было легче: совесть была чиста. Я понимал, что не сделал ничего плохого: никого не «сдал», никому не навредил своими видео. Я ни о чем не жалею и у меня не было вопросов к себе. И спал я очень хорошо — в десять отбой и я уже сплю.
Я понимаю, что должен «вывозить». Было видно, что я был образцом для многих людей и поэтому я не мог просто опустить руки.
Но мне посчастливилось, что мне не нужно быть каким-то образцом, я такой какой есть и это, мне кажется, феномен тоже моего медийного успеха. Люди чувствуют мою энергию и заряжаются ей. Задача — просто остаться человеком, каким и был. Самая главная история в заключении — не потерять эту какую-то бодрость.
Почему важно оставаться человеком
Мы сидели с Анатолием Лебедько на Окрестина, заходит парень и видно, что для него это ужасная ситуация — он шел с работы, его схватили и забросили в камеру. И мы сразу спросили: как там на свободе, что нового? Он говорит: Слышал, Лебедько скоро выйдет, еще Ивулин там сидит. Я уже тогда был сильно заросший. И он всматривается в наши лица и у него взрыв происходит: вау, я выиграл джек-пот, я в одной камере с Лебедько и Ивулиным, где фотоаппарат, давайте сфоткаемся.
Этому парню было тяжело впоследствии, ведь сначала ты на эмоциональном подъеме, а после понимаешь, что тебе грозит заключение. На него тогда завели как раз уголовку за какие-то комментарии. Человек плачет, ты его успокаиваешь, после пытаешься вывести его на то, что все будет хорошо. Я чудовищный певец, но мы вместе с ним пели «Паветраны шар», и его это возвращало в сознание.
Когда я разбирал свой инстаграм уже после выхода, то прочитал от него благодарственное письмо. И вообще, очень много людей, с которыми мы пересекались на Окрестина или в СИЗО, писали мне благодарности за поддержку — для меня это важно. Ты понимаешь, что ты просто остаешься человеком, а в сегодняшнее время это воспринимается как подвиг. Я не согласен, что это я такой классный, просто такое время.
«Адекватность измеряется куском мыла»
Я придумал такую поговорку: «Окрестина — это место, где человеческая адекватность измеряется куском мыла». Потому что на Окрестина давали один кусок мыла на всю камеру, на 18 человек и только от контролера зависело, выдадут ли его.
Один раз кто-то попросил мыло во время проверки. Нам сказали: спойте третий куплет гимна и мы дадим. В этот день мы остались без мыла.
Кого видел в заключении
В колонии я видел Степана Латыпова. Я его даже не узнал — он был очень измучен, с обвисшим телом, бледный, потому что в ШИЗО нет света, у него был тяжелый взгляд. Потом ему сменили режим на тюремный.
Видел также Костусева — очень интеллигентный и классный дядя.
А Алесь Пушкин в заключении разговаривает исключительно по-белорусски. И это раздражало конвоиров, которые с ним разговаривали и даже один конвоир издевался над ним: «я не понимаю, давайте по-русски». По нему была разнарядка его «прибивать» и ему очень тяжело.
Что удивило в колонии
В колонии ежедневно фигачила песня «Бульба-дэнс». Я еще после выхода увидел, что в клипе снимались игроки БАТЭ и подумал: ребята, ну, вы что!? Также включали песню со словами «ах, Александр, Александр». Но все эти песни внезапно закончились сразу после путешествия Лукашенко в Зимбабве.
А кастовость в тюрьме удивит любого человека. Сначала меня сильно «триггерил» низкий статус. Например, они всегда должны уступать дорогу и ты идешь по коридору, а человек смотрит на тебя и вдавливается в стену.
Александр Глеб «по понятиям» равен Азаренку
Арестанты ко мне относились хорошо. Первые месяцы к тебе присматриваются, и тебя оценивают по твоему окружению. С кем ты общаешься, такой и ты сам.
Вот Александр Глеб он, может, и неплохой человек, имеющий даже какие-то принципы. Но он фоткается с Азаренком, Туром и другими людьми такого рода, значит, признает их за равных. Поэтому и отношение к нему такое же, как и к ним. Если ты общаешься с этими людьми, то и принципы у вас одинаковые.
Да, это очень категорично, но это помогает. Люди долго присматриваются перед тем, чтобы пустить тебя в круг своих отношений, так как все переживают за свою судьбу. И мне, чтобы «вписаться», потребовалось несколько месяцев.
«Тюремщики не респектуют Лукашенко»
Я не думаю, что работники исправительных учреждений действительно любят Лукашенко.
Во-первых, они боятся, что их жизнь изменится к худшему. Во-вторых, они не хотят ничего менять в своей жизни. Ведь, по сути, они тоже просиживают свою жизнь в тюрьме, только по другую сторону решетки. И Лукашенко они не респектуют, просто боятся изменений.
Перед выходом один тюремщик спросил: А ты будешь обо мне что-то рассказывать? Я сказал, что нет. Я бы мог рассказать, кто из них какой человек, но я не хочу. Потому что они всю жизнь просидят в Ивацевичах (ИК-22, в которой сидел Ивулин, находится недалеко от этого города. — НН), и ничего не увидят.
ШИЗО и «встреча»
Это непременный атрибут жизни заключенного. Говорят даже, «не был в ШИЗО, значит ты не сидел, о чем рассказать детям». И тогда даже есть вопросы к тому, как ты «проживаешь свой арестантский путь» и не стукач ли ты.
Когда ты «едешь» в ШИЗО, тебе впоследствии должны организовать «встречу», если ты нормальный человек. Чаще всего ее организовывают люди, с которыми ты рядом. И прежде всего это знак внимания и того, что ты не безразличен для других людей.
Для меня это было что-то невероятное. Человек, с которым мы жили вместе, говорит, «вот тебе чистая вода, иди мойся». Я помылся, мне подарили новый чистый костюм, средства гигиены, полотенце. В моем случае я был в шоке — мясные нарезки, фрукты, сыры, яйца с какими-то соусами, салаты, макароны, и после еще два торта, которые мы ели потом два дня. Ведь ты сидишь на ШИЗО и там только тюремная еда и очень не хватает.
И ты думаешь: вау. Ведь это люди собирали, отдавали свое. И это показатель того, что к тебе нормально относятся.
О других заключенных
У меня лично заняло четыре месяца то, чтобы привыкнуть. Но у меня оршанская закалка (Александр родом из Орши. — НН), и я могу разговаривать с людьми на их языке, понимаю тоже эти дворовые вещи, на которых часто построены отношения.
Ты понимаешь, о чем можно разговаривать, а о чем не стоит. Один опытный заключенный сказал: Мы не говорим здесь о политике, о личной жизни и о религии.
Пропаганда работает. Еженедельно мы принудительно смотрели передачу по НТВ, передачу с Ирадой Зейналовой. И многие действительно верят, что «Путин молодцом». Нет смысла спорить или убеждать.
«Политические»
Политзаключенные ведут себя по-разному. Многие закрываются. А некоторые политзаключенные до сих пор живут 2020 годом и верят, что «вот-вот мы победим».
Представьте себе, стоят два «бчбшника» и спорят, через сколько месяцев к ним применят амнистию: через два месяца или через шесть.
Многие из «зеков» не понимают, как люди могли надеяться на мирный протест и говорят, что нужен был силовой вариант. А многие из политических не могут это сформулировать.
Из-за экстремистского профучета стало больше контроля. Обычным заключенным не хочется лишний раз подставляться.
«Радиозек»
Обычные заключенные любят подтрунивать над «бчбшниками», называется «радиозэк». Они пускают сплетню, что, к примеру, «Тихановская объявила, что войдут войска и нас всех освободят». И уже вечером это знают все и все это обсуждают. А обычные «зеки» просто стебутся.
Не хватает понимания ситуации в мире. Обычные люди с «воли» не привыкли к жизни в таких условиях. И они цепляются за любую надежду.
Когда мы вернемся в Беларусь
В 2020-м нас было много, и нас действительно очень много. Но если бы мы знали путь к победе, то она бы уже наступила. В тюрьме пришло понимание того, что это закончится не скоро. Поэтому в Беларусь мы, наверное, вернемся не скоро.
«Секс» в заключении
Два года без секса было тяжело. Люди там занимаются мастурбацией, в основном — в туалетах. Но во всех местах разные условия.
На Володарке была шторка и совсем не видно, кто чем занимается. В Бобруйске условия уже хуже: там нет шторки. На зоне же совсем открытые кабинки и люди мастурбируют в так называемых «крайних кабинках». Все знают, для чего ими пользуются и не занимают их без «надобности».
А 2022— м я стал секс-символом Беларуси и подумал: «Какая страна, такой и секс». Значит, в 2022-м году сидеть в тюрьме — это очень сексуально. Теперь я распечатаю этот текст «Нашай Нівы» и буду ходить всем показывать.
Футбол в колонии
Наша команда стала чемпионом ИК-22 по футболу — мой главный трофей за время заключения. Там песчаное поле, мы играли командами по пять человек плюс вратарь. Это такой микс пляжного футбола и обычного.
Сами игры очень брутальные. Это сломанные ноги, силовой футбол, такая атлетическая манера.
Было очень классно: есть статистика, на матчи ходят болельщики и к играм есть большой интерес. Я был на втором месте среди всех заключенных в общем зачете.
Покушение на Кубракова
Часто, когда приезжали проверки, нужно было показать, что все площадки задействованы. Мы с ребятами договорились по этому поводу побегать в свое удовольствие.
Однажды приезжал Кубраков. И мяч упал совсем близко от него. Мы начали шутить: «покушение на должностное лицо, все, сейчас поедешь этапом». Но все обошлось.
Признание
Когда меня этапировали, была суперистория. На меня смотрит конвоир и говорит: Ты что, тот самый блогер? Спросил, сколько дали и говорит: давай там, держись.
И еще одна история. Когда с Окрестина везли на Володарку, я сижу в «стакане» и открываются двери. Человек говорит: вот, хочу в глаза тебе посмотреть, раньше я тебя смотрел, а сейчас полез в политику, вот, посиди, подумай.
О войне в Украине
Я пока не смотрю фильмы про войну в Украине. Я не готов. Но на одной из недавних тусовок мой друг включил песню «Стефания», с которой Украина была на Евровидении.
Это было невозможно, я просто потерялся на какое-то время и тусовка на этом для меня закончилась.
Как жить после выхода
Бывает трудно. Ты вышел, вроде бы все в порядке, но видишь: бац, Беляцкому десять, тутбаевцам по двенадцать. И понимаешь, что для тебя это закончилось, а их это только ждет.
Опыт в СИЗО и Окрестина сильно отличается от колонии и многим политзаключенным это дается очень тяжело. Там нужно проявлять себя, адаптироваться и абсолютно нормально, что люди к этому не готовы.
Я буду продолжать делать ютуб-канал. Скоро будем делать красоту.
Для чего следует продолжать
В тюрьме я понял, что мы делаем журналистику и такого рода вещи в основном для себя. То есть мы хотим создавать такой продукт, который понравится нам самим, чтобы нам жилось комфортнее, чтобы наши дети получили лучшее образование. И потом уже для всех остальных, но прежде всего для тех, кто разделяет наши ценности.
«Мы делаем для белорусов» — звучит пафосно. Но хватает людей в Беларуси, которым все равно, кто придет на интервью к Мелкозерову или о ком снимет видос Саша Ивулин, так как билет на стадион стоит 10 рублей и денег с зарплаты на него попросту не хватает.
Вот, например, растет запрос на белорусский язык и культуру, особенно среди уехавших белорусов. И наша задача в том, чтобы делать еще больше и качественнее, чтобы больше людей были такими как мы.
И даже если мы вернемся в Беларусь уже старыми, то будем стартовать не с минусовых позиций. Отказываться от этой работы из-за нехватки просмотров и лайков было бы неверно.
А если ты понимаешь, что ты мотивировал даже пять человек заниматься спортом, а не делать закладки, то это классно. И вообще, я верю в белорусских людей.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Каментары
https://nashaniva.com/313522