На мое законное возражение, что книга о дяде — это похвально, но содержимое папок перед сдачей в издательство не вредило бы по крайней мере рассортировать, Леонид бросил уже с порога: «Ты редактор, ты и сортуй». И добавил, что у него через несколько часов авиарейс в Дубай.
Когда книга «Валеры Маракоў: Лёс. Хроніка. Кантэкст» через год все же вышла, я понял, что это только начало. Леонид просто фонтанировал неожиданными идеями, шокировал архивными находками, поисковая работа затягивала его, как головокружительный водоворот. Он все реже летал по делам в Дубай и все чаще наведывался в архивы и библиотеки. Где-то на рубеже веков предприниматель в нем вконец изжил себя, а родился одержимый исследователь.
Леонида интересовало все, связанное с репрессиями и террором. Сколько выслано, сколько и где расстреляно, кто в какой тюрьме сидел, кто кого допрашивал, кто писал доносы. При встрече он сыпал фамилиями и цифрами, как из бездонного меха.
И было понятно, что он не успокоится, пока мегабайты собранной информации упорядоченно не улягутся под обложками энциклопедических справочников.
И справочники (многотомные и многостраничные) начали выходить — один за другим: «Вынішчэнне: рэпрэсаваныя беларускія літаратары» (2000), «Рэпрэсаваныя літаратары, навукоўцы, работнікі асветы, грамадскія і культурныя дзеячы» (2003—2007), «Рэпрэсаваныя праваслаўныя царкоўнаслужыцелі» (2007), «Рэпрэсаваныя каталіцкія дзеячы» (2009), «Рэпрэсаваныя медыцынскія і ветэрынарныя работнікі» (2010)…
В Беларуси никогда не было Института национальной памяти (как, например, Яд во-Шем в Израиле). И вот Леонид Моряков — один! — стал таким институтом.
Он сам добывал информацию, сам обрабатывал тысячи персоналий, сам набирал, сам заботился об издании. Один из справочников он подписал мне на забавной трасянке, мол, выпускнику Радиотехнического института это простительно: «Я один в поле воин, / значит, Нобеля достоин».
Вместо Нобелевской Леонид получил премию имени Франтишка Богушевича — от Белорусского ПЕН-центра. Но никакие премии уже не могли компенсировать затрат на издание его справочников. И Леонид стал выпускать их за свой счет. Сначала исчезла с его шеи золотая цепь, потом — микроавтобус «Тойота», на котором он, вечно спеша, объезжал архивы-редакции.
Моряков подсчитал, что «из 540-570 литераторов, которые печатались в Беларуси в 1920-1930-е годы, большевики репрессировали не менее 440-460 (80%). А если считать авторов, вынужденных покинуть Родину, то под репрессии подпали не менее 500 человек (90%), что составляло четверть от всех репрессированных в СССР писателей».
Исследователь настаивал, что это было целенаправленное уничтожение захватническим режимом белорусской элиты. Все раскладывал по полочкам — кого арестовали первым (Алеся Бурбиса — еще в 1917-м), кого первым расстреляли (Владимира Стукалича в 1918-м), кто первым и последним погиб на высылке (Владимир Жилка в 1933-м и Борис Микулич в 1954-м), кого последним расстреляли в минской «американке» (Янку Филистовича в 1953-м).
О целенаправленности, по мнению исследователя, свидетельствовало и то, кого сколько раз арестовывали: Николая Улащика, Игната Дворчанина, Максима и Гаврилу Горецких — по 4 раза, Антона Луцкевича, Константина Езовитова, Винцента Годлевского и Сергея Новика-Пеюна — по 5 раз, Анатолия Бонч-Осмоловского — 6 раз, Иосифа Мамоньку — аж 7 раз. Как последний аргумент назывались 5 волн арестов, которые уничтожающими цунами прокатились по Беларуси в 1930, 1933, 1936-1937, 1939 и 1944-1949 годах. Подсчеты Морякова впечатляли и убеждали, кого-то — гневили.
Он неоднократно признавался, что ему угрожали физической расправой, если не прекратит свои архивные розыски. Леонид не прекратил.
А в книге «Толькі адна ноч» (2006) опубликовал не только полный список 103-х расстрелянных с 29 на 30 октября 1937 года, но и фамилии офицеров госбезопасности, занимавшихся пытками в минской тюрьме НКВД. И сегодня мы знаем, кто довел до безумия Тишку Гартного, избивал до потери сознания Бронислава Тарашкевича, делал «стойку на конвейере» Михасю Зарецкому…
Леонида Морякова аж колотило, когда он заговаривал о тех палачах. Но колотило не от страха — от возмущения, что жертвы лежат в безымянных могилах в необъятной тундре, а их убийцы ходят в персональных пенсионерах и пописывают мемуары.
Самым нелюбимым словом для Леонида было «памяркоўны».
Он доказывал, что покладистость белорусам навязывают, чтобы потом легче с ними расправиться. И демонстративно называл свои книги «Непамяркоўныя», «Непамяркоўныя-2».
За пятнадцать лет активной работы исследователь успел издать 30 томов, большинство из которых — биографические справочники. Там — более 20 000 жизнеописаний, пропущенных через сердце. И компьютеры не выдерживают сверхнагрузок, что уж говорить о человеке. Леонида Морякова подкосил инсульт, после которого он уже не выздоровел. 15 апреля самому трудолюбивому энциклопедисту современности исполнилось бы 65 лет…
Куропаты: сегодня известно почти все
Олег Трусов: Следующий президент Беларуси будет белорусскоязычным, я в этом не сомневаюсь
