Мара Томкович: Мой папа был синонимом приключения, а мама отвечала за порядок и дисциплину
9 ноября известный белорусский журналист Александр Томкович мог бы отмечать свой 60-летний юбилей. Но вследствие тяжелых болезней в марте 2022 года его не стало. Накануне 60-летия с дочерью Александра — Марой Томкович, которая поделилась воспоминаниями об отце, поговорила Жанна Горбунович для Белорусской ассоциации журналистов.
Александр Томкович. Фото из архива Мары Томкович
— Каковы ваши детские воспоминания о папином воспитании? Каким отцом был Александр Томкович?
— Думаю, если бы воспитание было только на отце, он бы разбаловал меня полностью. Но за порядок и дисциплину в доме всегда отвечала мама. Она была гораздо более внимательна и строга в воспитании. А папа был более доверчив и очень не любил конфронтаций. Ему удобнее было думать хорошо о чем-то и закрывать глаза на аргументы, которые могут свидетельствовать об обратном. Он не был сильно требователен к быту, к повседневности и абсолютно не имел желания в это погружаться. В некотором смысле это касалось и меня. Папа был склонен гораздо больше позволить, принять иногда весьма сомнительную аргументацию или оправдания, гораздо больше простить.
Он разделял мою слабость к книжкам. Дома всегда было много книг, и я тащила их в дом когда только могла. Папа мало когда отказывал мне в деньгах, чтобы приобрести очередное собрание сочинений, которое я насмотрела в «Букинисте».
И я тянула книги домой — желательно так, чтобы мама не сразу заметила. Кстати, в последнем моем фильме «Под серым небом» — полнометражном дебюте, который выйдет в следующем году, — все российско– и белорусскоязычные книги в декорациях из моей библиотеки, которую я тогда насобирала и потом частично перевезла в Польшу. Среди них и книги, купленные в том «Букинисте» на деньги, которые папа мне давал, не афишируя маме.
В детском восприятии папа был для меня синонимом приключения. Его работа представлялась приключением, но и в отпуске авантюрные начинания — с ним. Именно папа был готов заплывать со мной далеко-далеко в море, когда мы уезжали в отпуск. Дома сохранился снимок, на котором среди синих волн две маленькие точки — папа и я.
Александр Томкович родился в 1963 году в Ошмянах. Окончил журфак Львовского высшего военно-политического училища. В 1987—1991 годах был корреспондентом газеты «Во славу Родины». В 1991-м стал заместителем главного редактора газеты «Свободные новости». В 2001 создал и возглавил газету «День», которая просуществовала недолгое время. В 2006 году за очерк в газете «Новое время» на Александра Томковича подал в суд генерал-писатель Николай Чергинец. Сумма иска составила 100 миллионов белорусских рублей, что сделало Томковича самым «дорогим» журналистом за всю историю Беларуси.
В 2002 году тяжело заболел и получил вторую группу инвалидности. С 2006-го начал писать книги на основе своих интервью. Издал почти два десятка сборников. Лауреат премии имени Юрия Захаренко «С поднятым забралом», литературной премии Алеся Адамовича, премии ПЕН-центра имени Алеся Адамовича. Член БАЖ с 1997 года.
Не помню, чтобы папа был включен в мою школьную жизнь — в смысле делать вместе уроки, ходить на родительские собрания… Но его фамилия и аура оппозиционного бунтаря присутствовали точно. Папа был в водовороте своей карьеры, наверное, поэтому его работа оставила отпечаток и на моих воспоминаниях. Он был для меня образцом амбиции. Такой стихийной, живой энергией. С самого детства я чувствовала, что папа старается делать что-то важное — и очень хотела быть как он. Прилежную, ежедневную работу мамы, ее последовательное трудолюбие я оценила гораздо позже.
— Как отец работал? Какие эпизоды сохранились в памяти?
— Папа не любил работать поздно ночью, предпочитал встать затемно и доделать работу утром. Вот такую картинку помню: папа пишет на кухне в нашей хрущевке, чтобы не будить меня и маму, на столе — от руки написанные листы. Обычно кухня была королевством мамы, но на эти утренние, иногда еще темные часы она становилась его местом, меняла характер.
Работа папы просачивалась в нашу повседневность. С детства вокруг меня крутились разные фамилии тогдашних политиков, важных личностей… Наверное, именно поэтому, когда пришел второй тур выборов 1994-го, шестилетняя я с истерикой требовала от бабушки, чтобы она голосовала за Кебича. Фамилия как-то запала мне в голову как знакомая. По семейной легенде, я таки заставила бабушку послушаться. Папа потом очень любил вспоминать этот эпизод. «Устами младенца», — повторял он.
Я очень гордилась работой отца. Чувствовала, что вокруг него важные люди и события. Одним из таких людей был Михаил Пташук, которого папа, несмотря на многолетнюю дружбу, всегда называл по отчеству.
Папа как-то делал материал со съемок его фильма «Игра воображения» и взял меня на площадку. Мне даже достался крохотный эпизод в фильме. Помню съемки, актеров, внимание ко мне, которое было продолжением внимания и уважения к папе. И то ощущение, что папа принадлежит к какому-то другому, большему, существенному миру.
Помню и другие ощущения. Когда исчез Виктор Гончар, я долго не могла уснуть, ждала, когда папа вернется домой. Никто особо не объяснял мне, что произошло, но дети понимают из разговоров взрослых гораздо больше, чем им кажется.
Еще один эпизод очень запомнился. Мне лет десять или одиннадцать. Папа пошел освещать какую-то акцию. Мама была в душе, когда зазвонил телефон. Поднимаю — папа. Спрашивает, могу ли позвать маму. Я отвечаю, что мама моется. И папа просит передать, что его задержали, но чтобы не волновались, мол, все нормально.
И вот я стучу к маме и через дверь кричу: «Мама, папу взяли, но ты не волнуйся!». Только могу представить себе ее эмоции.
Помню и празднование освобождения кого-то из папиных друзей. Его работа была, думаю, самой важной частью его жизни — и оставляла отпечаток на всем остальном.
— Когда папа был свободен от работы, как проходило ваше совместное время? Может какое-то совместное хобби было?
— Два больших увлечения моего папы — грибы и рыбалка. Я, к сожалению, не разделяла ни одного.
Но мы оба любили читать, включая современную фантастику. Из неожиданных, но искренних совместных умилений — книжки о Гарри Поттере. Мы с папой прочитали все, а также посмотрели все фильмы. Потом папа собрал полную коллекцию лент о Гарри Поттере на DVD. Я иногда пересматривала их уже взрослая, приезжая к родителям.
— Когда уехала на учебу в Варшаву, улетела из родительского гнезда, как строились отношения с отцом?
— Я сильно чувствовала, что папа верит в меня, в мою способность принять соответствующие для себя решения. Он все мои решения всегда уважал и поддерживал.
Уже на первом курсе, практически сразу как уехала, я начала работать в журналистике. Мне очень не хотелось, чтобы меня воспринимали исключительно как дочь Томковича, хотелось стать кем-то самой по себе.
На «Еврорадио», где я тогда работала, нас просили выбрать себе псевдоним. Я решила выбрать фамилию Нальшанская — ведь именно таким был первый журналистский псевдоним папы, от исторического названия Ошмянщины, на которой родился. Так я стала Марой Нальшанской — одновременно сохранив и спрятав папу в фамилии. Под этим псевдонимом проработала всю мою журналистскую карьеру. К фамилии Томкович вернулась уже в кино.
— В одном из интервью вы говорили, что родители были против, чтобы дочь пошла в журналистику. А какой была реакция на переход в кино?
— Против журналистики была, скорее, мама, ей хотелось более стабильной и прибыльной профессии, но папе было приятно, что я пошла по его стопам.
Решение идти на режиссуру было неожиданностью для них обоих. Родителям было трудно представить, что я действительно стану режиссером, буду снимать фильмы, особенно с учетом того, что я девушка.
Родители всегда хотят для детей лучшей, более легкой доли, а творческие профессии не приносят спокойной жизни и стабильности.
Но несмотря на свои сомнения, они помогли мне реализовать мое желание.
Очень важным моментом для них обоих и для меня был день, когда они смогли увидеть мои работы на большом экране в минском кинотеатре. Этот показ что-то изменил, гораздо больше, чем все престижные зарубежные фестивальные показы и награды, сделал мое режиссерство для родителей настоящим.
— После событий 2020 года жизнь многих семей белорусов перевернулась. Как те события отразились на вашей семье?
— В моей семье 2020 год стал годом, когда папа заболел ковидом, это была осень 2020-го. Весь 2021-й он боролся с симптомами, которые изначально диагностировались как лонг-ковид, а в итоге оказались терминальной стадией рака.
Я очень рада, что решилась все же приехать, когда мы услышали финальный диагноз и прогноз в несколько недель жизни. Тогда еще можно было ехать обходными путями через Россию, а с началом войны эта возможность исчезла.
Мне очень трудно принять, что я не смогла быть с папой в последние моменты, а потом — во время похорон. Несмотря на все обстоятельства и рациональные аргументы, остался стыд, чувство невыполненного долга.
— Как воспринял папа то, что вы взялись делать опасное в сегодняшней Беларуси кино. Имею в виду фильм «В прямом эфире» про журналисток Екатерину Андрееву и Дарью Чульцову.
— Я приняла решение, что сниму этот фильм, понимая, что с этим шагом связаны определенные риски и последствия. Но на тот момент и не представляла какого масштаба. Тогда трудно было представить, что не смогу быть на похоронах папы, не смогу быть с мамой, когда буду ей наиболее необходимой.
Однако папа гордился моим кино, каждым фестивалем, каждой победой или проявлением признания. Был самым преданным фаном, если можно так сказать. Я очень сожалею, что он не успел увидеть полнометражный дебют «Под серым небом».
— Взрослое осмысление работы Александра Томковича, наверное, отличается от детских и юношеских восприятий?
— Для меня папа никогда не существовал отдельно от его занятия. Он всегда был журналистом. Я гордилась им как заместителем главного редактора «Свободных новостей», как основателем газеты «День» — первой попытки создать независимый ежедневник. Я чувствовала, что он на волне истории, в эпицентре событий. Именно эта энергия, это увлечение привлекло и меня в журналистику.
Книги папы, его эволюция в писателя, для меня неразрывно связаны с его болезнью. Болезнью, которая, несмотря на все попытки, так и не была точно диагностирована, а при этом мгновенно выбила у него почву из-под ног. В расцвете сил и амбиций вдруг потерять контроль над телом, над языком… Я только могу представить, как страшно это было.
Как ни странно, у меня осталось очень немного воспоминаний с тех пор. Я помню отчаянные поиски диагноза или лекарств, в которых родители хватались за каждую соломинку, включая всякого рода нетрадиционную медицину. Но не помню четко моих мыслей и ощущений тогда, как принимала и проходила через это. Как я узнала потом, много чего мне просто не говорили, ведь некоторые диагнозы давали папе несколько месяцев, несколько лет… Однако я уже не была такая маленькая…
Кажется, будто я боялась вдумываться и допытываться, так как надо было стать один на один с очень страшными последствиями.
Болезнь изменила для папы все — и в нем было много жалости и злости на эту несправедливость (ведь болезнь всегда несправедлива). Для него очень важно было чувствовать свою существенность и сопричастность. А болезнь забрала у него возможность бежать в первых рядах.
Книги стали для него новым смыслом, новой миссией, новым наполнением — стали перед всем началом в новой действительности, где он до конца будет жить с болезнью.
Во взрослой жизни также осознала, что мечты папиной молодости так и остались мечтами. Страна, которую тогда пыталось строить молодое поколение демократов, так и осталась Мечтой. По крайней мере пока.
Комментарии