«Девушка, с которой были вместе 6 лет, не захотела отношений». Как сотрудник «Белоруснефти» отсидел 3 года за защиту протестующего
Константин Михальцов, молодой рабочий из Речицы, считал, что не попадет за решетку из-за политики — мол, это бывает только с известными личностями. А потом обыск, месяцы в СИЗО и три года заключения по трем статьям. «Нашай Ніве» он рассказал о крушении иллюзий, унижения в колонии, а также о депрессии и страхах, постигших его на свободе.
Помочь Константину можно тут.
«Удивлялся, что людей сажают ни за что. Думал, со мной такое не случится»
Константину 26 лет. Парень родом из Речицы, там и жил всю жизнь. После колледжа он пошел рабочим на «Белоруснефть», занимался геофизическими работами.
Речицкие протесты 9 августа 2020 года, на которые вышел Костя, стали для него единственными в жизни. Собралось 100-150 человек, вспоминает парень: «Просто обсуждали прошлый день, голосование, что как у кого прошло, что было на избирательных участках. Были ребята с нашей красно-белой символикой, никто ничего не выкрикивал, все было спокойно.
В один момент силовики начали выдергивать из толпы нескольких человек. Я их не знал, но мне не понравилось, что ребята ничего не делали, а их хотят задержать. Пошел за сотрудником и в определенный момент толкнул его в спину.
Была заварушка с выездом машины со стоянки, кто-то пытался перекрыть ей выезд — похоже на провокацию со стороны сотрудников».
Ночью Константин спокойно вернулся домой. О событиях на площади он забыл до 12 мая 2021 года, когда в его с другом съемную квартиру пришли с обыском. У работников «Белоруснефти» был рабочий чат, где много обсуждали политику, и там силовики нашли оскорбления в сторону Лукашенко.
В 5 утра к семи-восьми сотрудникам предприятия, состоявшим в чате, пришли с обыском. У Михальцова забрали перцовый баллончик, тетрадь с паролями, телефон и планшет и увезли вместе с другом давать показания в участок. Ребята не сопротивлялись — надо так надо.
В участке их продержали до вечера — добивались показаний против коллеги, на которого уже завели уголовку за оскорбление Лукашенко. На три дня Константина оставили в ИВС, потом дали десять суток за «неповиновение при обыске», а в конце концов завели уголовку. Парню напомнили события 9 августа — его обвинили в участии в массовых мероприятиях и угрозе насилия сотруднику при исполнении, а заодно добавили статью за комментарий о Лукашенко.
Поверить в это было трудно, вспоминает Константин:
«С первого дня думал, что это все ошибка, Я же ничего не сделал. Перед судом по административке думал, что сейчас разберутся. Когда ждал суда по уголовке, верил, что вот теперь они поймут, что я ничего не сделал. До этого читал новости и удивлялся, что людей сажают ни за что, но обычно это были известные люди. Думал, что со мной такое не случится, я же тихий и незаметный.
После того как прокурор запросил 4 года лишения свободы, я понял — скорее всего, придется сидеть. Пришел в себя, был опустошен».
До суда Михальцов находился в гомельском СИЗО и в речицком ИВС. Вспоминает, что оставался без передач и нормального питания, был вынужден спать на полу.
В результате парню присудили 3 года и направили отбывать срок в могилевскую колонию №15.
«Стоит отряд в сто человек, а тебя могут вывести и перед всеми слегка ударить»
Физического насилия в колонии парень почти не испытал, но было психологическое давление — заключенный чувствовал, как и другие «экстремисты», отношение к себе будто к предателю родины. Константин вспоминает о рапортах в свой адрес по надуманным нарушениям, трудности жизни без передач и звонков, а также оскорблениях:
«Сотрудники любили при всех унизить заключенных. По тюремным меркам такое унижение нельзя простить, и администрация об этом знает. Стоит отряд, сто человек, а тебя могут вывести и перед всеми слегка ударить, назвать «петухом» или аналогичным словом. Это специально делали, чтобы тебя спровоцировать. Все же знают: если ты ударишь сотрудника, получишь еще одну уголовку. Они делают так, чтобы остальные узники тоже тебя трогали и чтобы потом на пустом месте возникали сплетни».
В таких условиях белорус иногда даже радовался суткам в ШИЗО — там было спокойнее, так как не приходилось пересекаться с администрацией и постоянно чего-то бояться. Из тех дней ему запомнился холод, так как чтобы согреться и поспать в ШИЗО, приходилось отжиматься.
За решеткой Константин изменил взгляд много на что:
«У меня были стереотипы о том, какие люди сидят в тюрьме, но таких людей, как представлял, я, может, и не встретил. Даже те, кто сидят за наркотики, очень классные в коммуникации люди, у меня о них сильно изменилось мнение. Понял, что за решеткой тоже люди.
Слышал много историй о милицейских провокациях, когда к тому, кто курит траву, милиция подсылает человека с деньгами, чтобы он их ему дал. Тогда это уже третья, более тяжелая часть статьи 328, а не первая. Слышал и о том, как людей сажали не за наркотики, а за муку и подобные вещества — они шли забирать наркотики, а там были муляжи. Хотя для меня это не оправдание, ведь человек же все равно шел за наркотиками. Мне также было странно, что за наркотики сидит много молодых парней — 2003, 2004 год рождения, но хватало и довольно взрослых людей».
После приговора парень расстался с девушкой, с которой был вместе шесть лет, называет ее своей первой любовью. Чтобы сохранить возможность хоть какой-то коммуникации, им нужно было жениться, а девушка на это не согласилась. О заключенном молодом человеке она будто забыла: не пыталась с ним связаться через родственников и избегала контакта, когда те по его просьбе связывались с ней.
Обиды на девушку, однако, y Константина не было: «Был зол на себя, что попал в это все, а на кого еще быть злым? Многие говорили в тюрьме: если тебе что-то не нравится [в стране], почему ты не уехал? Когда до этого я видел новости, что людей сажают, меня сильно угнетало, что я ничего не делаю, никак их не поддерживаю, а они будут сидеть ни за что. Когда меня посадили, в чем-то почувствовал облегчение — мол, моя совесть чиста, я сейчас такой же, значит, и я что-то сделал».
Хотя парень на свободе только три месяца, детали жизни в колонии понемногу стираются из памяти. Он рассуждает: может, начал забывать из-за того, что хочется это забыть. Когда ты за решеткой, к плохому отношению привыкаешь, а на свободе начинаешь осознавать, насколько это все ненормально.
«Девушка сказала, что не хочет отношений, это меня еще больше добило»
Костя говорит о том, как изменился после колонии: «Понимаешь, что должен пользоваться возможностью многое делать, потому что там у людей ее нет. Так со всем, и с коммуникацией: пять звонков в месяц — на самом деле это не так и много. С нами на звонках всегда был оперативник, следил за каждым словом. Звонки по семь минут, а еще дозвониться надо, так что периодически беседовали по две-три минуты. И то неплохо, что можно сказать — «у меня все в порядке».
До тюрьмы немного думал уехать из страны, но у меня была «Белоруснефть», девушка, съемная квартира, мне всего хватало. После тюрьмы бросил геймерство, на которое раньше тратил много денег и времени. Начал ценить спорт: в колонии «экстремистам» негде заниматься спортом, так как не пускают на стадион, это очень усложняет жизнь. После всех запретов, после того, как долго живешь без фруктов и овощей, а потом выходишь и имеешь безлимит, начинаешь все ценить больше».
До выхода на свободу, рассказывает парень, он думал, что в стране ничего не изменилось. Представлял, что в день освобождения проедет вокруг колонии и посмотрит, как она выглядит снаружи. Но когда вышел и увидел друзей, захотел просто поскорее оттуда уехать.
Адаптироваться к свободе было сложно: «Меня сильно прибила депрессия. Я такого не ожидал, и от этого было еще труднее. На меня очень давило то, что не имею работы и вынужден жить на деньги отца. Все звали меня к себе жить, но меня напрягало, что живу у кого-то.
Девушка позвонила мне в день выхода и согласилась встретиться. А там сказала, что не хочет отношений, хотя у нее никого не было. Это меня еще сильнее добило, так как все два года после суда я часто о ней думал, надеялся, что все еще может быть нормально».
После освобождения Константин жил на квартире брата, и к нему начали наведываться силовики. При этом парень начал сильно бояться милиции, ему было страшно зайти в отделение, увидеть машину с мигалками.
Первый раз с проверкой силовики пришли к нему где-то через неделю после освобождения. В первом часу ночи позвонили в домофон, и парень сразу понял, кто это:
«Когда они позвонили, я выключил звук на домофоне, но понимал, что это они, и начал удалять все переписки с друзьями за границей, с волонтерами. Через три минуты они позвонили в дверь, и меня еще больше начало трясти. Они дали мне бумажку, но я не мог ее подписать, так как сильно тряслись руки. А они просто пришли проверить, дома ли я. Какой в этом смысл, если я уже отсидел свой срок?
За три года привык, что к тебе относятся не как к человеку — говорят с тобой грубо, на «ты», сильно унижают, после этого у меня большие проблемы с самооценкой. После выхода начал думать, что сейчас все нормально, но когда пришел в отделение становиться на учет, мне начал грубить человек в окошке, хотя я просто спрашивал, как попасть в определенный кабинет. Меня это сильно напугало».
Парень должен был посетить лекцию в местном РОВД, но вместо этого поехал в Минск на концерт, и тогда на него завели административку. Это стало последней каплей — Михальцов перебрался в Польшу, где пытается наладить жизнь.
«От политики меня сильно отвернуло — за решеткой любое упоминание политического деятеля или ситуации скорее всего закончится ШИЗО. В Беларусь, если это станет возможно, не хочу, слишком много негативных воспоминаний. Разве что хотел бы приехать в гости.
Парень, которого пытался спасти? Даже не знаю, кто это. Да и не пытался узнать. Ни о чем не жалею, сделал так, как мне подсказывала совесть», — отмечает Костя.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬЧитайте также:
Узнали о заключенных, которые в гомельской колонии прессовали Марию Колесникову
Комментарии