Быть победителями или расчесывать раны жертвенности? Дело в сознательном выборе
Я недавно с каким-то удивлением — от того, что, кажется, никто об этом раньше не написал — вспомнил главные темы Возрождения конца 1980-х. Если задуматься, то две базовые идеи, с которых оно началось и на которых долгое время основывалось — это Куропаты и Чернобыль. Жертвы и страдания. И это совсем не хорошо, пишет в фейсбуке Виталий Цыганков.
Кстати, насчет самого понятия «Адраджэнне». В конце 1980-х выходило много самиздатских листков, где их авторы стебались (уже тогда) и с оппозиции. Так, помню, в одном из них Адраджэнне обыгрывалось как «А дражджэй нет». «У украинцев Рух — значит, надо куда-то двигаться, а у нас?» — задавался вопросом анонимный автор. Запомнилось. А кстати, угадайте, как переводится литовский Саюдис? Тоже — «рух».
И я понимаю, что в слово «Возрождение» можно вкладывать много мистического и глубокого, но его словарное значение, которое воспринимает любой человек, следующее: 1. Восстановление, подъем после периода упадка, разрушения, появление снова. 2. Восстановление, восстановление чего-н. уничтоженного, разрушенного. То есть — восстановление того хорошего, что когда-то было. Возвращение к чему-то светлому и чистому. То есть — движение назад?
Вполне естественно, что в конце XIX века, времени появления современной белорусской нации, национальное сочеталось с социальной борьбой. Тогдашнее национальное движение, как почти во всей Восточной Европе, было движением низов, тех, «кто был ничем». «Песні жальбы», «Народ, Беларускі Народ! Ты — цёмны, сляпы, быццам крот» — и так далее, достаточно много классических цитат. Угнетенные, заброшенные, бесправные.
Но вряд ли классики могли представить, что их концепция, направленная в то время на малообразованных крестьян, переживет эпоху и через десятки лет будет презентоваться как ориентир образованным урбанизированным белорусам конца XX века.
Я здесь не открываю Америку, потому что дискуссии об этом шли в начале 90-х, когда, например, Сергей Дубовец писал текст «Идея мертвого дома», где устанавливал, что «белорусчина — это творчество», «сегодня самая идея возвращения — это профанация». Я не говорю о Валентине Акудовиче — которого, вместе с Дубовцом, назвали ренегатами (отступниками).
Дискуссия о названии на определенный момент заглохла, и я вижу, как сейчас Возрождение снова является ориентиром для нового поколения: проводятся конференции, пишутся программы, создаются комиссии…
Вообще надо сказать, что в расчесывании раны жертвенности белорусы отнюдь не уникальны, особенно в современном мире, где процветает культ виктимности. Каждая группа или молодая нация, которая была (или чувствовала себя) угнетенной большинством или могущественными соседями — так или иначе в своей идеологии сочетает два нарратива — жертвы и герои.
С одной стороны, как мы страдали и боролись, с другой — сколько мы достигли и сколько побед добыли, сколько героев дали в самых разных сферах. Евреи, чернокожие, геи, украинцы, прибалты, поляки (беру самые известные или близкие нам примеры) — все так или иначе сочетают нарративы «жертв» и «героев», «страданий» и «достижений». Однако вопрос в пропорциях и своевременности.
Мне кажется, что чем здоровее общество (группа), тем больше оно отходит от прославления страданий и переходит к прославлению «достижений» и «будущего».
А белорусы, как кажется, зациклились на бедах и жертвах, мы расчесываем эту виктимность — при этом без надежды на какие-то выгоды
(так как в современном мире культ виктимности — это инструмент для достижения моральной, социальной, а иногда и материальной поддержки. Например, когда афроамериканцы расчесывают страдания расизма, то они, среди прочего, имеют вполне материальную цель получить компенсации от государства «за столетия рабства»).
Замечу, что исторические факты здесь, по большому счету, ни при чем, мы сами выбираем, «стакан наполовину пуст или полон». Факты можно всегда найти и на жертвенную и на геройскую идею, в истории каждого народа и группы можно найти и «страдания» и «славу».
Дело в сознательном выборе. На что вы делаете упор, что вы вносите в учебники, а что игнорируете. На чем вы строите идентичность своей нации или группы.
Французы во Второй мировой воевали намного меньше белорусов. Но они — «победители», проводят военные парады 8 мая, о коллаборационизме почти не вспоминают, преимущественно о героях сопротивления. А «мы» — отдали победу лукашистам, а сами погрузились в трагический дискурс, что белорусы стали жертвами двух тоталитарных систем.
Тем временем пропаганда тупо, без всякой неоднозначности, повторяет, что белорусы — победители. И этот тезис, как представляется, находит поддержку у большинства. Ведь люди любят победителей. Люди могут жалеть проигравших, но не желают к ним присоединяться.
Пройдите любые курсы пиара, рекламы, психологии, маркетинга — образ победителя обязателен для продвижения продукта. А еще лучше, если наш герой преодолел все препятствия, претерпел много страданий — и достиг успеха.
И почему бы эту простую выигрышную схему не использовать при конструировании нашего «предполагаемого сообщества», идентичности нашей нации?
Комментарии