Десять лет, как нет с нами поэта и ученого Миколы Арочко.
Последние лет двадцать он прожил, как Робинзон на пустынном острове, как Диоген в бочке. Сам говорил мне об этом во время наших нечастых встреч в деревне Ветевичи на Слонимщине. Забытая Богом и рейсовыми автобусами, почти вымершая деревня не зря сравнивалась им с необитаемым островом и тесной бочкой.
Поговорить там доктору филологических наук, поэту, автору двадцати пяти книг, не было с кем. Хоть на самом деле днем с фонарем по улице ходи, как тот древнегреческий философ, в поиске человека.
Особенно с жизнью отшельника было трудно привыкнуть в первые годы после прощания со столицей, где трагически погибли два его сына. Их смерть и заставила горюющего отца покинуть Минск, Академию наук, которой отдал более двадцати лет жизни. Думал — труд на земле вернет силы, не даст впасть в беспросветную скорбь. И не ошибся. Но без интеллектуального окружения скучал.
Когда мы с Сергеем Чигрином приезжали проведать — долго не отпускал, обо всем расспрашивал, читал свои новые стихи, которые почему-то, как сговорившись, перестали печатать столичные издания.
Единственной связью с миром был громоздкий радиоприемник еще советского изготовления, по которому ветвичский отшельник слушал преимущественно «Радыё Свабода». Но как-то в оставленный незакрытым дом залезли неизвестно откуда прибывшие злодеи. Вынесли старый холодильник, испорченный пылесос, что-то из одежды и, главное, приемник. Ни по чему так не грустил хозяин дома, как по нему.
Мы уговаривали его писать воспоминания, а он отмахивался — ребята, некогда. Показывал свои натруженные руки, кивал на крестьянское снаряжение возле дома. И, как далекие предки в XIX веке, не знавшие никакой механизации, ходил за плугом, косил косой траву, ухаживал за скотом и птицей. «За первые семь лет я накосил сто телег сена!» Какие там воспоминания…
В стихах Миколы Арочко жила и боролась Западная Беларусь, поднимала народ стотысячная «грамада», бунтовали политзаключенные на Лукишках. Он оживлял историю. Еще в 70-е годы, когда в отечественной историографии царила абецедарщина, поэт написал две замечательные драматические поэмы — «Курганне» и «Крэва» (вышли под одной обложкой в 1982-м), где великие князья Ягайло и Витовт обращались к читателю на государственном языке ВКЛ — белорусском.
А какой находкой для нас, студентов, были авторские комментарии к упомянутым поэмам! Комментарии те «тянули» на энциклопедические статьи. Из них можно было узнать жизнеописания великих князей, навыписывать старобелорусской лексики: маргаслепы, долнік, зжэніна (зазноба)…
Это в «Крэва» я выискал название для своего первого поэтического сборника «Вечны Зніч», о чем Николаю Николаевичу спустя годы было приятно услышать в занесенных снегом Ветевичах.
Восемь тысяч читателей «Крэва» (такой тираж книги) спускались вместе с Витовтом в подземелья Кревского замка, присутствовали при ярых спорах Витовта с Ягайло, слышали вопли короны Витовта, которая так и не доехала до Великого Княжества:
Мяне перанялі велькапаляне.
Ніводзін звер не знаў такіх засад!
На кожнай сцежцы — біскуп ці магнат.
І меч. То ж на карону паляванне!
Мяне, рассекшы мечам надвая,
Прыцвікавалі ў Кракаўскім саборы…
Як сімвалічна са сцяны гаворыць
Пра еднасць душ, пра лёс наш плоць мая!
Деликатный в общении с людьми и с каждым живым существом, Микола Арочко и в слове чувствовал и прочувствовал каждый звук. Мог искусно в собственное стихотворение вплести фольклорный рисунок: «Іду, як заварожаны, / а спеў плыве з-за гаці: / не ўсе лугі пакошаны, / не ўсе сенажаці». И где тут народное, а где Арочко?
Возделывая землю и ухаживая за козами, выкашивая свои бесчисленные стога сена, поэт в последние годы совсем стал плох здоровьем. А тут еще в деревне объявился один упорный сторонник «русского мира» и всего, с ним связанного. Политические дискуссии и споры, что важнее — колбаса или язык, здоровья, конечно, не добавляли. Силы покидали Арочко. Вот один из его последних стихотворений «Падсочка»:
Дажываюць сосны бору.
Бор той не стары.
Галаву задзёршы ўгору,
Ходзяць там майстры
І разцом шваргочуць моўчкі.
Крапне з-пад ляза
Не жывіца ад падсочкі,
А бурштын-сляза.
Льецца ў посуд, нібы ў лейку,
Праз канаўку-роў.
Меднастволіцам — паўвеку.
Маладая кроў…
Ды заступніцкае моцы
Я не маю тут.
Сам я чуюся ў падсочцы,
Як і ўвесь мой люд.
Однажды, приехав в Ветевичи, я увидел настоящий буколический пейзаж. Микола Арочко сидел на лугу под одичавшей яблоней, а вокруг него паслось целое стадо коз. Поодаль щипали траву коровы и то и дело рычали в большие длинные трубы, приготовленные для газопровода Ямал — Европа. «Взгляни — им нравится трубить и слышать эхо», — сказал поэт-пастух. Мы еще тогда обсудили, куда коровы быстрее домычатся — до Ямала или до Европы.
И на пастбище, и на сенокосе Микола Арочко не расставался с корзиной из лозы. Носил в той корзине — рукописи и Библию. Рукописи он постоянно дописывал и дорабатывал, а Библию читал в любую свободную минуту. В ту нашу последнюю встречу его очень интересовало Евангелие от Иоанна, он даже несколько раз повторил: «И слово стало плотью, и вселилось в нас, полное благодати и правды».
И слово Арочко тоже было наполнено правдой и благодатью.
Сдаст ли Трамп Украину России? Почему демократы разгромлены? К чему приведет одновременный контроль республиканцев над исполнительной и законодательной властью?8181
Комментарии