Шульман: Лежу на полу «отстойника», а через дорогу идет мой аншлаговый проект
Геннадий Шульман — продюсер, директор продюсерского центра «Класс-Клуб ДК». Обладатель лицензии на концертно-гастрольную деятельность в Беларуси №1. В 2009 году был арестован по подозрению в крупном мошенничестве. 1 декабря 2010 года суд Советского района Минска приговорил Шульмана за «овладение чужим имуществом путём обмана в особо крупном размере» на 6 лет с отбыванием в колонии усиленного режима с конфискацией имущества. Сумму нанесённого Шульманом ущерба суд оценил почти в 162 тысячи долларов.
Люди, которые одолжили мне деньги, даже не знали, что я их частями, но отдаю
Еврорадио: Казалось, что на момент задержания Вы если и не были долларовым миллионером, то крепко стояли на ногах. И вдруг мошенничество в крупном размере! Проще говоря, кинули кого-то на деньги. Действительно, было «кидалово» или таким образом кто-то пытался «отжать» бизнес?
Геннадий Шульман: С тех пор прошло шесть лет и два месяца, но у меня до сих пор нет ответа на этот вопрос: я и сам не понимаю, что произошло. Здесь могло одно наложиться на другое: желание «отжать» и заявление, которое написал на меня и отнёс в милицию мой теперь уже бывший друг. Так звёзды сложились.
Еврорадио: Но объясните ситуацию с одолженными у друга деньгами: деньги Вы, я так понимаю, брали, но что дальше — ему, возможно, жить было не за что, а Вы долг не отдавали?
Геннадий Шульман: Деньги это были частично его — остальное ему для меня дали под проценты другие люди. Этот факт он отрицал в суде. Более того, я объяснил, что не могу отдать всю сумму сразу, а могу частями. И отдавал по пять тысяч ежемесячно. Но он эти деньги забирал себе и тем людям, у которых он брал деньги для меня, он ничего не говорил — они даже не знали, что я отдаю деньги. У него была цель, не сводить нас вместе. Потому что если они узнают, что я постепенно отдаю, то вопросы будут не ко мне, а к нему. И только во время суда люди эти узнали, что я отдавал деньги, у меня были соответствующие расписки.
Еврорадио: И что, в этот момент у тех людей не возникло вопросов к этому «другу»?
Геннадий Шульман: Возможно, и возникли, но я об этом не знаю. Я был за решёткой, сначала на «Володарке», потом в лагере, и всё это уже было без меня. Жена мне рассказала, что один из тех людей, после того, как они в результате суда узнали правду, позвонил ей, извинился и сказал, что они ничего не знали о ситуации. Но вернуть ничего назад было невозможно: заявление не забирается, я сижу уже год, и со мной что-то нужно делать.
Еврорадио: Если не отбрасывать версию о попытке таким образом «отжать» бизнес, то кто этого мог хотеть?
Геннадий Шульман: Не хочу углубляться в эту тему. С одной стороны, ты и сам, без меня можешь ответить на этот вопрос. С другой — «отжима» как такового не было. Сегодня рынок по организации концертов до такой степени анархичный и несбалансированный, что я думал, хуже, чем было до моих приключений, уже не будет. Оказалось — будет и есть! Безусловно, есть определённые фавориты, мои бывшие компаньоны, но всё равно в концертной сфере у нас всё происходит очень хаотично и нецивилизованно. Ты посмотри на афишу марта: столько запланированных рок-концертов город, даже больший, чем в Минск, не переварит. Понятно, что март — концертный месяц, что он «сладкий», но поверь, он не будет сладким ни для кого!
Еврорадио: Как в творческой среде «звезды», с которыми Вы работали, отнеслись к Вашему заключению?
Геннадий Шульман: Не знаю… Думаю, нормально. Здесь же так: от суммы и от тюрьмы… Ты не поверишь, как легко каждый из нас может оказаться по ту сторону тюремных ворот. Я просто это тебе к сведению. Потому что вы непуганые. Не обязательно даже, чтобы было так, как случилось со мной. Ситуация может возникнуть любая. Едешь трезвый на машине, занесло, кого-то сбил — и у тебя пять лет. Ты идёшь с девушкой, и компания каких-нибудь уродов начинает вас оскорблять. Ты делаешь то, что должен делать мужчина, а кто-то падает головой о бордюр и погибает. И с такими я сидел тоже.
Еврорадио: У Вас было много знакомых бизнесменов, неужели никто из них не предложил помощь?
Геннадий Шульман: Во-первых, никто не обязан. Во-вторых, здесь очень чётко сработал один из постулатов Христа: «И ближние станут дальними, а дальние — ближними». Те, кто казался близким, с кем дружили — никто не откликнулся. А откликнулись, нашлись и стали поддерживать мою жену те люди, которых я не видел лет 10—15.
Лежу на грязном полу «отстойника», а через дорогу в Русском театре у меня идёт Гришковец — мой аншлаговый проект
Еврорадио: Как Вы сами себя чувствовали в тюремной камере?
Геннадий Шульман: Отлично! Вообще шикарно! Единственное, на Окрестина подушек не дают, а так бы и вообще всё было здорово. Поэтому приходилось наливать воду в двухлитровые пластиковые бутылки и класть под матрац (смеётся). Ну, а что нет возможности душ принять, других бытовых условий, которые в обычной жизни даже не замечаются, то с этим со временем миришься, привыкаешь. Я не знаю, откуда берутся резервы. Но откуда-то пришёл покой. Знаешь, у меня была такая странная ситуация… Из изолятора временного содержания меня привезли на «Володарку» и там я три дня находился в «отстойнике». И вот лежу я на ужасно грязном полу «отстойника», а через дорогу в Русском театре у меня идёт Гришковец — мой спектакль, мой аншлаговый проект. Здесь был момент какой-то фантасмагории: «крыша» не съезжала, но странно: я уже лежу на этом грязном полу, пытаюсь найти удобную позу, чтобы хоть немного поспать, а там, через решётку и дорогу у меня Гришковец. Крейзи ситуация, согласись. А так… ничего чувствовал себя.
Еврорадио: Что за люди были рядом с тобой в камере?
Геннадий Шульман: Первое время я был в обычной «хате», где было очень много слегка обезумевшей молодёжи: наркоманы, убийцы, грабители, воры. Она была больше похожа на «пресс-хаты». И там больше таких «легковесов», как я, не было.
Еврорадио: Как эти люди относились к сокамернику-интеллигенту?
Геннадий Шульман: Сложно было с такими парнями. Но твой интеллект и твоя природа тебя спасают, так как начинает срабатывать один из основных инстинктов — самосохранение. И ты выставляешь какие-то заслонки, блоки… Хотя, иногда пробивались эти блоки, и было очень непросто. Тем не менее, всё там было относительно спокойно. Единственное, мне, как человеку взрослому, надоело это движение целые сутки в камере, чисто физически и психологически от этого устаёшь, и я попросил перевести в камеру к более взрослым людям — в нормальные, спокойные условия к взрослым дядькам.
Одно из самых страшных испытаний для интеллигентного человека за решёткой — вынужденное общение
Еврорадио: На этих этапах, задержание-изолятор-Володарка-лагерь — что было самым сложным морально, психологически, физически?
Геннадий Шульман: Скажу фразой из романа Достоевского «Записки из мёртвого дома», когда Достоевский говорит о своей каторге, как он проводил время: «Одно из самых страшных испытаний для интеллигентного человека — это вынужденное общение». С этими словами согласны все, кто сидит по экономическим статьям, те взрослые, интеллигентные люди, попавшие в такие сложные условия. Тяжело, когда ты вынужден общаться с такими людьми, с которыми бы ты никогда не столкнулся, если бы не попал в такую ситуацию. Общаться с маргинальной частью нашего общества очень не просто. Ведь это сложные люди… С воспитанием проблемы, с интеллектом проблемы, с образованием проблемы. И проблемы до такой степени запущенные, связанные с проживанием в неблагополучных семьях… Я ограничивал общение с ними такими темами как: «Передай хлеб» в столовой или «Кофе есть у тебя? Есть — бери». Или какие-то темы чисто по работе. А что касается быта, то я выбрал не самый простой, но, как теперь понимаю, самый правильный путь, который в лагере называется «один на льдине». Это когда ты стараешься никому не навредить и живёшь один, никого к себе не подпуская. Я пытался в начале с кем-то общаться, потому что понятно, что нужно тебе уже здесь обживаться и приживаться… Люди там «сбиваются» в «семьи», объединяются, чтобы легче было выживать: кто-то покупает еду, кто-то готовит, и так компанией в 3-4 человека легче выживать. Я попробовал, посмотрел, и мне это не подошло. Не потому, что я такой конфликтный… Один хочет это, а другой — другое, у каждого свой график работы, я ем это и не ем другое — здесь много разной фигни… И через 2-3 месяца я выбрал форму «один на льдине» — ни от кого не зависел, но если могу кому чем помочь, кофе там дать или сигарет, помогу. За годы лагеря я подружился с двумя или тремя людьми. Простые люди, которые тянут свою долю, живут там никому не мешая, помогая по возможности другим, читают книжки, любят семью и детей. Просто нормальные люди, которые волей судьбы оказались за решёткой.
Еврорадио: Интересуются ли там люди политикой, выборами?
Геннадий Шульман: Там очень аполитичны и идеологически безразличны люди. По телевизору смотрятся только развлекательные передачи и, может, музыкальные каналы, сериалы, спорт, безусловно.
Еврорадио: Какие у Вас были отношения с администрацией лагеря?
Геннадий Шульман: Нормальные. Если не предъявлять серьёзных требований, сильно не стучать кулаками в грудь и не требовать чего-то такого, то более-менее отношения складываются, ничего. Мне и таким, как я было просто. В принципе, мы же не асоциальные люди, и если для кого-то из потомственных зэков выполнить какую-то установку администрации является постыдным, то для обычного человека в этом ничего сложного или предосудительного нет. Понятно, что сегодня ты ограничен во всём, и что здесь дёргаться, если так положено по режиму? Если ты не выпячиваешь себя, если ты не медийный человек, то кому ты нужен, кто будет специально к тебе на пустом месте цепляться?
Еврорадио: О медийности: о Вас же тоже в первое время много писали. Это помогало или мешало?
Геннадий Шульман: Мешало. Я сначала думал, что будет помогать, но потом… В тюрьме и в лагере у каждого своя проблема, и проблемы эти в тысячу раз больше моей. Вот, к примеру, я получил свои шесть лет и их тяну. А у кого-пятнадцать лет, а у кого-то — двадцать. А у кого-то перспектива получить пожизненное или ещё хуже. Свои проблемы у каждого в голове и чихать он хотел на твою проблему. Думал, у меня будут о звёздах расспрашивать, ведь я многих знаю, — чихать хотели на это все! Наоборот, это было на минус: пришёл человек из шоу-биза, и для тех людей, которые не знают настоящей ситуации в белорусском шоу-бизе, человек, который зашёл в камеру — безусловный миллионер! С него что-то нужно заполучить. И то, что я якобы богатый, меня преследовало все эти шесть лет. Хорошо, что есть чувство юмора и на просьбу финансово помочь отшучивался: «Бог поможет» или «Мне бы кто помог». Нужно для начала поставить себя нормально, тогда они понимают, что с тебя как с гуся вода, и перекидываются на того, кто немного слабее.
Еврорадио: Было такое: если не убьют, то тумаков надают хорошо?
Геннадий Шульман: Нет. В лагере вообще гораздо легче, чем в тюрьме. Там немного больше пространства. Это в тюрьме ты постоянно нос к носу с двадцатью людьми разных характеров. И случается, что на пустом месте «заискрит». Но странная вещь: у тебя нет склероза, но на следующий день ты не можешь вспомнить, почему и с какой стати у тебя «заискрило».
В лагере культ силы, культ спорта, культ железа
Еврорадио: Знаю, что и при Вашей позиции не искать конфликтов с администрацией, такой конфликт был. Причём, когда Вы уже были на «химии»…
Геннадий Шульман: Забавная была ситуация. Я был ещё на поселении и пришёл на суд, так как комиссия администрации вынесла решение о моей замене. Разбирательство завершилось и судья сказал: «С сегодняшнего дня вы свободны». И я так был рад, что через несколько дней я дал интервью, что не понравилось администрации «химии». По их словам, я не свободен до такой степени, чтобы самостоятельно решать: давать мне интервью или нет. Я с ними в этом не согласился, тем более, я ничего не сказал такого, что бы не соответствовало нашему законодательству. Сказал какие-то спокойные вещи, которыми никому плохо не сделал. Но, тем не менее, это вызвало большой резонанс и меня перевели на «дальние рубежи» — в Мстиславль. Понимаешь, когда ко мне приехали из Департамента исполнения наказаний, я спросил: «А что я — этого делать нельзя?». Мне ответили: «Можно, но зачем вы это сделали?» В ШИЗО меня за это не посадили, нарушение не повесили — значит, можно. Но нельзя!
Еврорадио: Слышал жалобы на питание…
Геннадий Шульман: Разумеется, хотелось бы, чтобы лучше кормили, но я человек ровный и мне эта жёсткая диета даже на пользу пошла. Не смотри так — я не выпендриваюсь! Да, очень сложно было в тюрьме. Нет, местную баланду там не ел никто — мы же в Минске были и нам всегда либо посылки приносили, либо деньги забрасывали. Там было очень плохо по физическому климату, очень сложная, как бы это сказать… экологическая обстановка. И даже дворики, куда должны водить раз в день, не спасают. Потому что дворики маленькие, а в камере народу много. Выходить и топтаться, как кони, нет никакого смысла. И я почти не ходил. Поэтому когда я приехал в лагерь и начал ходить, выяснилось, что у меня защемлены какие-то важные для ходьбы штуки (на Володарке Геннадий Шульман просидел 18 месяцев, — Еврорадио). Понадобился год походов и пробежек на стадионе, чтобы начать нормально функционировать. Там, естественно, культ силы, культ спорта, культ железа — подавляющее большинство занимается. Как в фильмах про американские тюрьмы. Только в американских фильмах у зэков тренажёры немного лучше. Хотя, не везде — есть у нас лагеря, где тренажёры очень хорошие. Так что, где лучше спортоборудование, где хуже, но этот культ силы есть у нас — везде баскетбол и железо. Так что, я не мерялся по освобождению ни с кем силами, чтобы проверить, поздоровел ли, но чувствую себя очень хорошо.
Всегда лучше говорить правду — людям очень важно, чтобы их не «разводили» и не обманывали
Еврорадио: Подведите итог: каким образом интеллигентному человеку выжить за решёткой? Чего то ни в коем случае нельзя говорить?
Геннадий Шульман: Быть собой и не врать. Просто говорить всегда правду любому — это я для себя вынес. Это то, в чём раньше сомневался. Раньше я считал, что иногда можно немного обмануть или не полную правду сказать для чьей пользы. На самом деле — нет. Просто потом могут возникнуть ситуации, когда из тебя спросят: «А почему получилось так?» Поэтому всегда лучше говорить правду, так как в итоге сам в этой лжи запутаешься и окажешься в ситуации, после которой тебя перестанут уважать. Или перестанут на тебя обращать внимание, как на достойного человека. Я это еще в тюрьме понял. Лучше сразу сказать, что это ты «накосячил» — все можно исправить. А там людям очень важно, чтобы их не «разводили» и не обманывали. Да, везде это важно, не только там. А насчёт, чего нельзя говорить… ну, к примеру, нельзя людям говорить «пид…ас». За это бьют сразу, без разговоров. А если ты не ударил — значит, ты признал. Возможно, это условности, возможно, глупость и эта ситуация может повлечь за собой для того, кто ударил, ШИЗО или ещё что, но без этого никак. Поэтому «следи за базаром». Одно слово, и тебе могут до конца срока не простить.
Еврорадио: Самые неожиданные Ваши посетители?
Геннадий Шульман: Я был на «химии» в Минске, и ко мне приехал Александр Тиханович. Это было странно, потому что мы никогда не были близкими друзьями. И так он приезжал несколько раз, пока однажды не предложил мне после освобождения идти директором в его продюсерский центр. И отказываться от такого предложения человеку в моей ситуации было бы просто глупостью.
Еврорадио: До этого предложения думали, что будете делать по освобождении?
Геннадий Шульман: Понятно! И каждый начинает об этом думать за какое-то время до освобождения. И получается очень печальная картина: работать некуда идти, у многих дома нет. Представляешь, люди отсидели по 15—20 лет? Семья тебя давно оставила, мать за эти годы умерла, и ты один — ни родственников, ни работы, ни жилья. Мне было проще: если я из лагеря на поселение приехал, мне позвонил друг из Москвы и предложил работать у него. Он, кстати, сына моего к себе забрал ещё в 2010 году. И поэтому у меня варианты были: либо поехать в Москву, либо снова начать в Минске свой бизнес и потихоньку влезать в белорусский шоу-биз. Мне эта работа нравится и у меня она, как мне кажется, получалась.
Еврорадио: Не возникло желание бросить работу, которая привела за решётку?
Геннадий Шульман: В начале я дал себе слово: никогда не вернусь в этот шоу-бизнес! Буду лучше строительством каким заниматься! Но чем ближе к «звонку», тем больше мыслей: «Это, всё же, моё».
Еврорадио: Чем отличается Геннадий Шульман до тюрьмы от Геннадия Шульмана сегодняшнего?
Геннадий Шульман: Возможно, стал чуть добрее, терпеливее к людям. До этих приключений у меня было такое: если меня кто-то не понимает, то я начинаю злиться и конфликтовать с человеком. А теперь мне это до такой степени «по барабану»! Я спокойнее стал. А ещё там меня научили «следить за базаром». И если ты говоришь какие-то слова, которые не должен мужчина говорить, то ты должен за это «отгрести».
Фото Еврорадио и из архива Геннадия Шульмана
Комментарии