«Азаренки — это агрессивное меньшинство. А жить мы будем в Беларуси». Знаменитый волейболист изучает психологию и многое переосмыслил
31-летний волейболист Артур Удрис ушел из национальной сборной в знак протеста на волне послевыборных протестов. После этого спортсмен продолжил играть за границей. Пообщались с Артуром о понятом за два последних года, новой профессии (Удрис изучает психологию) и о лучшем на свете месте для жизни.
Фото: sportnaviny.com
«Наша Нива»: Чем вы сейчас занимаетесь?
Артур Удрис: В мае закончился мой контракт с клубом в Салониках, позже закончилась и греческая виза. Искал страну, куда не нужно виза, и приехал в Сербию, но это не лучшее путешествие. Здесь много ватников, да и сербы — русскомирцы, очень поддерживающие Путина, атмосфера немного угнетающая. Говорят, что сербы любят русских больше, чем русские сами себя любят.
Сейчас готовлюсь к новому сезону, а также пишу статьи по психологии в свой небольшой блог. С 1 сентября возвращаюсь на учебу [в Восточноевропейский институт психоанализа], начну там последний курс. Новый клуб? Планы есть, но новый контракт пока что не подписан.
«НН»: Как волейболист оказался в психологии?
АУ: Впервые ей заинтересовался, когда в моей жизни был трудный период, я плохо вписывался в команду и много тревожился. Чувствовал, что переживаю довольно высокий уровень стресса, и начал искать помощь. Поработал с психотерапевтом, заинтересовался этой темой и начал читать книги по психологии. В какой-то момент понял, что книжек мне уже мало и нужно учиться дальше, в общем хотел бы после окончания карьеры идти работать психотерапевтом. Так и начал учиться. Сейчас немного интересуюсь психоанализом и немного — гештальтом, беру понемногу с обоих направлений.
«НН»: Вы когда-то говорили, что раньше сильно идеализировали психологию. В чем это выражалось?
АУ: Считал, что психология и психотерапия нужны всем. Почувствовал на себе, насколько это полезно, и говорил своей матери и тете, мол, идите к психологу, разберитесь с некоторыми вопросами. Я и сейчас считаю, что если есть любопытство, лучше попробовать работать с психологом, ведь узнаешь о себе много нового и приходишь к более счастливой жизни. Но понимаю и тех, кто говорит, что не будет таким заниматься.
«НН»: Спортивная психология вас интересует?
АУ: Интересует, но быть исключительно спортивным психологом не хочу, так как там есть неприятные для меня моменты.
Спортивная среда довольно нарциссическая, в спорте перед тобой ставятся цели, которые ты обязательно должен достичь, они важнее всего остального, даже здоровья. В этом смысле спортивная психология не сочетается с обычной психологией.
Это и следующее фото: страница Артура Удриса в Instagram
Например, человек говорит, что он потерял мотивацию ходить на работу. Обычный психолог начнет разбираться, что не так с работой, возможно, человек не может найти общий язык с коллегами или эмоционально выгорел. Спортивный психолог больше будет заниматься повышением мотивации, а не поиском причин ее снижения, и это порой противоречит профессиональной этике. Когда спортсмен идет к психологу, чтобы улучшить свои результаты, я бы достигал этого через улучшение отношений с командой, повышение командного духа и снижение стресса, а не через принуждения и работу над силой воли.
«НН»:В Беларуси это направление существует?
АУ: Есть, но в странах СНГ оно не слишком развито. У нас и обычная психология как минимум в два раза менее популярна, чем на Западе, а спортивная психология тем более в упадке. Никто не хочет тратить деньги на спортивных психологов, хотя, если с командой и будет работать психолог, результат будет лучше. Теперь, если взять тот же волейбол, на врачей и массажистов в нем выделяют деньги по остаточному принципу, так о каких психологах может идти речь? Тем более что некоторые команды в белорусском волейболе сейчас просто выживают.
«НН»:Насколько сейчас все плохо в отечественном волейболе?
АУ: Он сейчас скорее не живет, а выживает. В Беларуси обычно было две-три сильнейшие команды, «Шахтер» и «Строитель», и еще несколько известных, вроде «Энергии» и БАТЭ. Сейчас «Шахтер» еще сохраняет уровень зарплат, но не знаю, как будет после Нового года, так как [спонсор команды] «Беларуськалий» попал же под санкции.
С клубом «Минск», насколько я понимаю, ситуация плохая. Они вписались в российскую Суперлигу, и город дает им какие-то деньги на переезды и соревнования, но у игроков зарплаты смешные. То есть волейбол, как и другой спорт, [в Беларуси] умирает.
«Если люди делают вид, что ничего не происходит, когда за окном у них убивают людей, а они смотрят в другую сторону, это лицемерие».
«НН»:Когда-то вы говорили в интервью, что Лукашенко не хватит ресурсов, чтобы удержаться у власти. Что пошло не так?
АУ: Наверное, я недооценил, насколько люди могут терпеть. С ябатьками все понятно, но ведь есть еще приспособленцы, которые раньше много говорили, что им что-то не нравится. Много сталкивался с такими в сборной, кто говорил, как им не нравится существующая система.
С другими спортсменами — Константином Яковлевым (слева) и Александрой Герасименей
Когда пришло время что-то менять, ожидал от этих людей, что они не будут равнодушны и что-то сделают. Но
оказалось, что рабство в наших людях сидит сильнее, чем мне казалось, и некоторые готовы выживать, не понимая, что в таком случае это навсегда.
Нет в этой системе просветов, и лучше не будет.
Говорю все это, исходя из своего окружения, из спортсменов. Известно, что если рабочий на заводе горбатится за копейки и боится их потерять, так как у него семья, сложно его обвинять в молчании. Но ведь спортсмены — это средний класс, у большинства из них есть квартиры, неплохие зарплаты и вообще какой-то запас, и я не ожидал, что они настолько готовы терпеть.
Знал, какие настроения в спорте, и не ожидал такого молчания. Потом понял, что большинство из спортсменов — госслужащие, которые боятся и шаг сделать. Много прошел с этими людьми, идеализировал их, поэтому был разочарован. Капитан нашей сборной участвовал во Всебелорусском народном собрании,
кто-то из команды боится, чтобы его не уволили из МЧС, где ему платят 350-400 рублей.
«НН»: Каким для вас остался август 2020-го?
АУ: Думаю о 2020 годе с теплотой, хотя тогда и было страшно.
Понятно, что чувствовал много злобы и бессилия, тревожился о том, что будет дальше. Но протестные марши вспоминаю с теплотой, потому что понял тогда, насколько белорусы светлые и добрые. Помню волонтеров у тюрьмы в Жодино, а еще то, как во время одного из маршей, когда была нужна вода для питья, ее сразу же кто-то привез.
Лукашизм загасил этот свет, вместо него пришло агрессивное меньшинство — разные Азаренки, которые всех ненавидят. Но я знаю, что они на самом деле меньшинство, потому что я видел совсем других белорусов. Скучаю по этому всем и хотел бы уже пройтись после победы еще раз большим маршем.
«НН»: Какие у вас самые важные воспоминания от времени со сборной?
АУ: Они скорее связаны не с какими-то достижениями, а с личными моментами. Помню, как мне было тяжело и ребята подходили, чтобы выразить поддержку, как мы держались вместе после проигрышей.
АУ: Да, не сработало, и я долго был разочарован. Наверное, понял, что просто имел какие-то иллюзии насчет людей, ошибочные ожидания.
Почти через неделю после выборов четыре человека из сборной, в том числе и я, подписали свое открытое обращение и, по сути, ушли из команды. Я предлагал его подписать и остальным ребятам из сборной, но все как-то пытались отсидеться, притвориться, что не заметили мое предложение. А это все было в вайбере, и там видно, кто прочитал сообщение.
Мне позвонил мой друг, бывший тогда со мной в сборной, и сказал, что не может подписать обращение, так как у него семья, но он готов помогать другими способами. Кто же будет заставлять? Напротив, я почувствовал уважение к этому человеку, так как он признал свой страх и открыто о нем сказал.
Но если люди делают вид, что ничего не происходит, когда за окном у них убивают людей, а они смотрят в другую сторону, это лицемерие. Такие люди, я считаю, опасны. Сегодня они пропускают мимо внимания факты насилия, а завтра они не помогут тебе, когда будет нужно.
«НН»:В вашей жизни было много путешествий. Нашли какую-то страну, где могли бы остаться навсегда?
АУ: Мы с женой долго думали об этом. Я играл в Польше, в других странах, много где путешествовал,
и мы всегда присматривались: может, здесь и останемся? А потом, в 2020 году, мы решили: что тут думать, у нас столько друзей и родных в Беларуси, там и будем жить.
В тот момент как-то сразу отлегло. Известно, что многое зависит от обстоятельств, но если бы я мог выбирать, то жил бы после карьеры в Беларуси.
«НН»:Сейчас много дискуссий о том, кто прав — те, кто уезжает из страны, или те, кто остается. Что думаете об этом?
АУ: Не хочу делить людей на своих и чужих. Даже среди тех спортсменов, о которых я говорил, Есть люди, у которых были объективные причины никак не протестовать. Не поддерживаю эту закрытость, то, что не знаю эти причины, так как из-за этого начинаю их додумывать сам. Не хотел бы кого-то осуждать, говорить, что кто-то тут наш, а кто-то не наш. У каждого своя история, и у каждого могли быть свои причины сделать тот или иной выбор.
«НН»: Согласились бы сейчас работать в белорусском спорте?
АУ: Нет. Прежде всего, из-за системы, которая там есть, из-за отрицательной селекции в государственных структурах и всех ее последствий. На вершину там поднимают лояльных, а всех профессионалов из этой системы выдавливают, такая ситуация и в волейболе. Одно дело, если бы спортивная система [в Беларуси] была открыта для других мнений, но ведь она сейчас довольно ригидная. Все действуют по приказам сверху, не важно, хорошие это приказы или плохие, и поэтому энтузиасты, попадающие в спорт, не могут там ничего делать. Люди теряют мотивацию что-то менять, так как видят, что их идеи никому не нужны.
Но даже если бы система была такая, как на Западе, я бы не пришел в нее работать, потому что не люблю спорт так, как его любят другие. Чтобы приносить пользу, нужно быть энтузиастом, а я не энтузиаст спорта, я не считаю миссией своей жизни продвижение волейбола. Для меня волейбол всегда был хобби, за которое мне довольно хорошо платят.
Комментарии